Система (сборник)

Вот бабушка Катьку и забрала. Теперь Катька сияет.

ШЕСТАЯ

Недавно видел Хакамаду по телеку. Нравится мне эта тетка. Хакамада у меня с демократией ассоциируется. Есть Хакамада – есть демократия, умерла Хакамада – умерла демократия. Чихнула Хакамада – демократии нездоровится. А еще демократия может надеть новое платье, съездить в Швейцарию, выйти замуж неединожды, породить кого-нибудь, поменять имидж, прическу.

Мне еще Валерия Новодворская нравится. Наша непримиримость. Вот непримиримость не может выйти замуж, поменять прическу, нарожать детей от разных мужей. Она может только полысеть.

СЕДЬМАЯ

Соседская Машка принесла котенка. Одного единственного. Ей пять лет и родила она впервые.

Теперь всем котенка показывает. Как кто придет, она сейчас же его тащит.

И к нам домой она его приволокла.

Только она не знает за что тащить и тащит за лапу, а котенок пищит, тогда она разжимает зубы, и он на землю шлепается.

– Дурочка, – говорю я ей, – его же за шкирку надо брать и лапы широко расставлять, чтоб он между ними болтался. Смотри как.

Я ей показываю, она внимательно смотрит.

У меня большой опыт. Моя собственная кошка Белка два раза рожала, и оба раза я ее котят даже учил как надо на горшок ходить. Сама Белка понятия об этом не имела.

Я вставал в семь утра, а эти рожи в это время вылезали из коробки, плюхались на пол и начинали кружить.

Тогда я хватал первого и сажал в кювету – он сейчас же там писал. Первого вон – сажаю второго.

И так всю ватагу. Все шесть штук.

А потом они начинали стаей бегать. Топали на всю комнату – тадах-тадах-тадах!

– Стой! Куда! – у дверей кухни вся эта банда остановилась и стоит как вкопанная. На кухню им нельзя. Они уже знают.

– Назад! – все вдруг поворачивают и улепетывают.

А одна маленькая самочка все время бежала и рычала на бегу – ры-ры-ры!

Однажды один котенок влез между шкафом и плинтусом, застрял и начал орать. Белка бегала и звала на помощь. Я немного отодвинул шкаф и тогда только ухватил его за хвост.

Белка, когда рожала, всегда нас ночью будила – идите, принимайте мои роды.

Мы сидели, она тужилась.

У нее были красивые котята. Мы всех раздавали.

Так вот, Белки давно уже нет, и теперь к нам приходит соседская кошка.

ВОСЬМАЯ

Наталья Всеволодна Вишневская, немолодая уже дама в драповом пальто, никогда не выходила вечером на прогулку без Долли.

Долли – крохотная чи-хуа-хуа, уши на дрожащих ножках – всегда сидела у нее за пазухой, откуда эти уши и виднелись эпизодически.

Наталья Всеволодна, собственно говоря, уже возвращалась домой, когда у парадного ее нагнал этот запыхавшийся голос: «Бабка! Гони деньги, а то глотку вырву!»

Она обернулась и увидела верзилу с ножом. Улица была пустынна.

Ухмыляющаяся харя верзилы нависла над ее лицом.

В этот момент Долли вылетела из-за пазухи и вцепилась ему в нос.

Беднягу увезли на скорой. Он умер от болевого шока.

Наталья Всеволодна поставила в церкви свечку за его упокой и долго просила Иисуса Христа не наказывать неразумную Долли.

ПИСЬМА

«Саня, это Бедеров. Меня опять чуть не отправили в «психушку». И опять из-за твоих рассказов. Еду в метро. Высушенный и вые… после работы. Стал читать главу «Письма» в «Корабле отстоя».

Одним словом, от «Кузнецкого моста» до «Сходненской» (а это двадцать пять минут) я только по полу не катался. Мои попутчики получили серьезное основание усомниться в моей адекватности.

И еще. Тут гулял, намедни, у друзей на дне рождения. Давненько я не был в таком «ударе». Попил коньячку на три с лишним тысячи рублей. Именно столько стоит унитаз, который я умудрился расколотить. Как? Это для меня до сих пор остается загадкой».

Вежливый ответ: «Садится надо аккуратней. Желательно не головой».

«Вести из нашего универа, отделение иностранных языков.

Калуга по весне что твоя Венеция. То есть дерьма – море разливанное, чистым в любом случае больше 100 метров не пройдешь. Народу у нас много учится, иностранного в том числе, и вот один америкос приперся в храм науки, возвышающийся над всем этим весенним безобразием, в модельных лакированных ботиночках на тоненькой такой подошве.

А наши ему и говорят: что ж ты, на хуй, такие ботинки нацепил? Они ж развалятся потом через два дня! К тому же копыта отморозишь.

У адресата в глазах тихая паника. Он начинает вертеться и осматривать себя с такой энергией, как будто ему шмеля в штаны засунули. Я-то подумала, это у него реакция на критику такая, ну, и утешаю: не плакай, мол, родной, можешь ходить в чем угодно, у нас свободная страна, тебе просто дружеский совет дали.

А он так заговорщически отводит меня в сторонку и говорит, попеременно краснея и зеленея: что совет дали, это как раз ясно; только я не понял кое-чего:

1. С чего он взял, что я на хуй что-то надевал?

2. Почему на вышеуказанном месте у меня, по его мнению, ботинки?

3. Почему они должны развалиться?

4. И где это на хую копыта?

С весенним приветом, Ольга».

«Да, это опять я. Нынче пойдет мое повествование о нашем Илюше, бывшем военном летчике, ныне торгпреде и куростреле по совместительству (в том смысле, что он курями стрелял по авиационному стеклу, чтобы на прочность проверить).

Так вот, несмотря на пенсию и песочные медали, Илюша еще очень даже молодой.

Он еще о-го-го! Вот и устроился на работу. Работа, надо сказать, еще чуднее предыдущей: бывший военный летчик стал инструктором по разным там способам передвижения на массовых гуляниях. И ходил он такой гордый этой работой, как будто его облобызал сам однорукий кайзер.

А между тем, Илюша на такой работе – это стихийное народное бедствие.

Такого ужаса не было со времен Олафа Лохматого, который заказал десять тысяч касок рогами внутрь.

Есть у нас в окрестностях небольшой парк столь же небольших самолетиков, и вот заезжим распальцованым товарищам захотелось, вишь ли, полетать. А поскольку один из них полетел с Илюшей, то он разом понял, из какого места выделяется адреналин, и почувствовал себя птицей, то есть летел и гадил.