Сияние Каракума (сборник)

— Налей-ка мне чайку, жена!

— И не подумаю! — отмахнулась она. — У самого руки не отсохнут.

Пока Атак почёсывал затылок, соображая, как бы поязвительнее ответить сварливой бабе, Оразгюль допила свой чай, выплеснула осадок и повернулась к мужу:

— Где-то сейчас наш братец Чопан? Бывает, по ночам не сплю, всё о нём тревожусь…

— А? — оторопело вскинул голову Ата. — С чего это ты?

— Война проклятая никак не кончается. Ведь на войне, говорят, может случиться всякое.

Атак тяжело вздохнул и проговорил сокрушённо:

— Божья воля на всё. Ведь сказано: «Пусть сорок лет чума ходит — умирает лишь тот, кому назначено».

Оразгюль не ответила, блаженно потянулась — борык немедленно сполз ей на затылок.

— Эхе-хе… А вот скажи, из-за чего это люди воюют? Не могут, что ли, жить мирно, землю себе пахать?

Атак даже приподнялся на локте — вот сейчас он всё разъяснит. И — осёкся, махнул рукой:

— Ну-у, этого тебе не растолковать… Не твоего ума дело, вот оно что здесь…

Оразгюль, казалось, вовсе и не ждала от супруга вразумительного ответа.

— А что, неужели враги победят наших? — продолжала она.

— Не победят ни за что! И думать не думай.

— Ведь они, враги-то, говорят, прямо, будто ветер, мчатся, не остановить…

Атак снова в растерянности почесал затылок. Он знал грамоту и отнюдь не считался глупцом от природы. Но — лень ему было читать газеты, радио слушать. А жене — и подавно… Поэтому о событиях в мире оба знали понаслышке.

— Да не-ет, — помотал наконец головой Атак. — Пусть как ветер… Пусть как слоны лезут вперёд, наших им не одолеть. Верно говорю.

— Я слыхала, что в старину, — Оразгюль наморщила лоб, — сильнее всех считали солдат белого царя. Как думаешь, наши солдаты не от них произошли?

— Э-э, не знаю, жена. Только всё равно — наших не победят, я от людей слышал.

— А почему? — упрямо повторила Оразгюль.

Атак стал терять терпение. Сел на корточки. Видать, от проклятой бабы не отвязаться сегодня… Вдруг его словно бы осенило:

— Вот если бы тебя сейчас попытались выгнать из собственного дома, — как думаешь, удалось бы?

— Ого! — захохотала Оразгюль, сдвинув борык со лба на затылок. — Пусть попробуют!

— Ну вот. И не задавай больше дурацких вопросов, — подытожил Атак, опять потянувшись к чайнику.

— Ой, что-то поясницу заломило! — спустя минуту снова обернулась к нему жена. Видать, ей никак не сиделось молча. — Ты бы мне растёр, что ли…

— И сильно ломит? — невозмутимо осведомился муж.

— Ну да! Ой, скорее же!..

Но тут к Атаку подбежала маленькая Энеш. Она прыгала через верёвочку, что-то весело напевала. Однако мать накинулась на неё с бранью:

— Убирайся прочь, негодница! У-у, чтоб тебе не родиться! Покою нет от тебя. Уходи, говорю!

Девочка сперва опешила, но затем, повернувшись на одной ножке, запрыгала через верёвочку к дому Огульдженнет. Энеш уже успела привыкнуть к тому, что мать с отцом вечно ругают её, и всё больше времени проводила с приветливой, всегда ласковой тётей Огульдженнет.

Немного погодя из своего домика вышла Огульдженнет. В скромной домашней одежде, с пустыми вёдрами в руках. Невзрачный наряд не отнимал у неё привлекательности — по-прежнему стройной выглядела её ладная фигурка. Огульдженнет не торопясь прошла через двор и скрылась за воротами. Оразгюль презрительно выпятила губы:

— Видали вы эту гордячку? Ишь как вышагивает плавно!.. Если только бедняга Чопан не возвратится живым-здоровым, она ведь, чего доброго…

Ей хотелось уколоть младшую невестку, которую по-прежнему недолюбливала. Но она всё-таки сдержалась. Про себя отметила: на голове Огульдженнет всё тот же низкий — всего в четыре пальца — борык, в котором та вернулась из родительского дома. А прежде, сразу после свадьбы, Оразгюль собственными руками надела на голову Огульдженнет высоченный борык, точно такой же, как у неё самой. Молодая гелин вскоре пожаловалась: «Давит мне на голову эта проклятая ступа». Сняла борык и больше уже не надевала. Этого ей Оразгюль не могла простить. И сейчас, питая злобные замыслы, она решила ещё разок подзадорить мужа:

— Ты бы поглядел, какой борык у этой бесстыдницы. А там и вовсе обнаглеет, платочком станет повязываться, будто городская…

В те годы передовые женщины отказывались от но-шения борыка, поскольку он вредил здоровью. Люди отсталые, наоборот, всячески защищали традиционный головной убор.

Слова жены привели Атака в ярость. Он стиснул кулаки:

— Ну, если она осмелится… Я её своими руками!..

— Ты? Ха-ха!..Разве ты в своё время сумел переубедить отца и мать, чтобы не брали в дом эту дрянь, а взяли для Чопана мою племянницу?

Атак насупился ещё грознее и умолк. Возразить было нечего.

Тут показалась с наполненными вёдрами в руках Огульдженнет. Ни капли воды не пролилось из вёдер — так осторожно ступала она. Прошла двором и скрылась у себя в доме. Вслед за ней тотчас же прошмыгнула Энеш. Минуту спустя она выбежала обратно. Запрыгала на одной ножке:

— Вай, хай, элек-челек! Что я слышала!.. Тётя сказала… Тётя сказала, пойду завтра на работу в бригаду и тебя возьму с собой. Я пойду с тётей! Я пойду с тётей!..

— Вишь, распутная, неуёмная! — тотчас всё сообразила Оразгюль и опять принялась нашёптывать мужу. — Ну, я-то знала наперед… Недаром она в старьё вырядилась. Думаешь, для того, чтобы достаток семьи увеличить? Как не так! Ох, если бы племянницу мою, раскрасавицу писаную, взяли вместо этой вертихвостки!..

Атак и на этот раз решил смолчать. Если говорящий дурень, так хоть слушающий не будет им…

Затем он встал нехотя и всё же отправился на работу, отложив на будущее выговор, который собирался сделать невестке.

Поднялась и Оразгюль. Она окликнула дочку:

— Пойди сюда, негодница! Убери посуду, одеяло, подушки! Будет тебе скакать!.. А я отдохну. Поясница никак не проходит, охо-хо!..

В сумерки, когда Хайдар-ага отправился к одному из сверстников поговорить о том, о сём, Огульдженнет, управившись по хозяйству, присела на дощатый помост перед входом в кибитку. Вокруг было тщательно подметено и сбрызнуто водой. Ещё раньше Огульдженнет почистила в хлеву, задала корове корму.

Вскипела вода в кумгане, Огульдженнет заварила чай и подала свекрови.