Скабинея

– Здесь хорошо будет искать, все компактно живут, в двух всего домах, все рядом. – Подумала вслух я – И знают всё друг про друга. Обязательно кто-нибудь, да проговорится.

– Или у них тут круговая порука. – Предположил Илья.

– Поедем сейчас все ко мне. – Сказал Сакатов – Я сказал мамуле, чтобы она нам что-нибудь вкусненькое приготовила. И я вам кое-что расскажу.

– Ну да, ты расскажешь! – Илья засмеялся – Потом после твоего рассказа неделю кусок в горло не полезет. Нет, я вас довезу и поеду домой. Ольге рассказывай, она это любит.

Он довёз нас до дома Сакатова, и мы поднялись к нему. Я сразу же кинулась в ванну и долго мыла руки, применив все средства, которые увидела у них на полке. Его мама, Лидия Афанасьевна, невозмутимая, как египетский сфинкс, провела нас в столовую к накрытому столу.

Она принесла из кухни великолепную супницу и поставила на середину стола. Только она открыла крышку, я сразу поняла, что за вкусняшку она приготовила. Суп-пюре из шпината. После тех колбасок в приямке, для меня это следующее по аппетитности блюдо.

После обеда мы прошли в кабинет Сакатова. Он достал исписанный блокнот и спросил меня:

– Готова слушать?

– Сакатов, такое впечатление, что ты только и делаешь, что читаешь разные сказки.

– И что плохого в этом?

– А то, что люди кроме чтения ещё чем-то занимаются.

– А я и занимаюсь.

– Чем?

–Тебе потом эти сказки пересказываю. Эту историю, кстати, я давным-давно ещё прочитал. И видишь, пригодилась. Слушай.

Глава 2. Проклятие Ксхе.

Все три сына у Макара Демьяновича были как на подбор – высокие, красивые, почтительные. В его родню. Да только, как говорится в русских сказках, двое были умными, а третий… Нет, Василий не был дураком, даже наоборот, он был очень смышленым, любознательным, не ленивым. Только очень уж своенравным он был, непокорным, всё норовил супротив всех пойти. Вся семья собирается вечером к ужину – а он оделся и во двор убежал, вся семья идёт на прогулку на бульвар – он в библиотеке сидит над книгой. Маменька его, Мария Ивановна, уже давно отступилась от него, никакие её уговоры на него не действовали, от её укоров он только упрямо склонял свою непокорную голову, выслушивал, а сам так и продолжал всё по-своему делать. Макар Демьянович, тот построже маменьки, так и наказывал его не раз, да только упрямства в его сыне было с лихвой, на троих таких Василиев бы хватило, да одному досталось. Больше всех Василию доставалось от старших братьев, которые поколачивали его, пока маменька не видела, благо, что он на них никогда не жаловался. Но потом и они на него рукой махнули.

Семейство Макара Демьяновича Крюкова, купца первой гильдии, проживало в славном городе Твери. Каменный двухэтажный дом их стоял на Миллионной улице, рядом с Соборной площадью, и по утрам малиновый колокольный звон будил всё семейство, зазывая к заутрене. Старшие сыновья Макара Демьяновича, Алексей и Пётр, окончив Мариинскую гимназию, пошли учиться в Юнкерском училище, и отмечены успехи их бывали не раз благодарственными письмами отцу, чем вызывали его немалую гордость. Василий, который был значительно младше своих старших братьев, учился в той же гимназии, которую блестяще окончили его братья. Да только при всей его расположенности к разным наукам, вследствие своего неспокойного нрава, частенько бывал наказан за своё вольное поведение, и даже порот. Любил он убегать на Почтовую площадь, а там, на понтонный мост. Он мог часами смотреть на Волгу, мечтая о дальних странах, да об опасных кругосветных путешествиях на гордых парусниках, открытых всем морским ветрам. Став постарше, в последнем классе гимназии, Василий увлёкся археологией, особенно трудами Забелина, который организовал раскопки скифского кургана Чертомлык. Василий внимательно рассматривал рисунки найденных там артефактов. Особенно его заинтересовала находка пятидесяти конских уборов, которая подтверждала рассказ Герадота о жертвоприношении пятидесяти коней и пятидесяти скифских юношей, после смерти одного из скифских царей. Среди остатков погребального кортежа были и десять таинственных наверший, выполненных в зверином стиле. Он с лупой в руках вглядывался и вглядывался в необычные звериные морды, и, казалось, только одному ему в эти мгновения открывались все тайны загадочных артефактов. Это было так интересно, так манило своей неразгаданной тайной! Василий часто засыпал прямо в библиотеке, положив голову на книги, и маменька, приходившая утром разбудить его, видела многочисленные его рисунки, которые были раскиданы и на столе, и на полу. Чаще всего на рисунках была изображена гривна с фигурками лежащего льва, которая, по версии Забелина, принадлежала какому-то божеству. Василий даже начал писать историю на основании найденных артефактов, но никому её не показывал, а потом, когда она была дописана, неожиданно сам сжёг её. Но интерес к археологии у него не пропал. Он даже выписал из Москвы издание Стемпковского «Мысли относительно изыскания древностей в Новороссийском крае», но потом забросил его, на вопрос маменьки ответил, что пишет Стемпковский скучно, неинтересно.

Василий, неожиданно для всех, окончил гимназию с золотой медалью, к великому удивлению всех домочадцев, и твёрдо заявил отцу, что семейным торговым делом он не намерен заниматься. Он поедет поступать в Имперский Московский университет. И показал вырезку из Вестника, где было написано, что по новому уставу одна тысяча восемьсот тридцать пятого года, плата за обучение составила сто рублей. Макар Дементьевич чуть дара речи не лишился, за сердце своё схватился, узнав в какую копеечку станет ему учёба сына. Но маменька, женщина экономная и разумная, после всех семейных скандалов, выделила из своих сэкономленных на ведении хозяйства денег нужную сумму, и Василий отправился в Москву. С Василием в Москву был отправлен Путят Иванович, его нянька, учитель и соратник всех его игр с самого его рождения. Василий поступил на философский факультет, который являлся предварительным для последующего обучения на юридическом факультете, на кафедру умозрительной и практической философии.

Поселились Василий с Путятом Ивановичем в двух съёмных комнатах на Моховой улице, рядом с университетом. Их домовладелица, вдова Прасковья Павловна Тихонова, была доброй и сердечной женщиной, и за обеды у них брала совсем небольшие деньги, а кормила их вкусно и сытно. За это Путят Иванович всю мужскую работу по дому взял на себя, благо у него руки были проворные. Он хорошо знал и столярное дело, и кузнечное, да и хватка хозяйская у него была, соображал он быстро и ловко.

В университете Василий сразу подружился с Уваровым Денисом, таким же мечтателем и любителем приключений, сыном помещика Уварова Алексея Сергеевича. Они, после занятий в университете, вместе гуляли по Москве, между высоких чопорных особняков, по зелёным и широким бульварам, но мыслями были далеко отсюда. В своих мечтах они продирались сквозь душные непролазные дебри Амазонки, скакали на сильных жеребцах, уходя от погони свирепых индейцев. Или шли с караваном в жарких песках Аравии, на гружёных восточными шелками верблюдах, изнывая от палящего солнца, высушивавшего белую бескрайнюю пустыню. Или летели под парусами в Тихом океане, где они заряжали тяжёлые пушки, чтобы отбиться от преследовавших их флибустьеров, размахивающих весёлым роджером.

В отличие от своего друга, Василий учился легко, отлично, его хвалили преподаватели, отмечая его цепкий ум. Ему было всё интересно, он с жадностью впитывал знания, а так как у него была хорошая память, он мог сразу повторить без запинки преподавателям всё, что они говорили на лекциях. Денис учился с ленцой, стоило ему только посмотреть в окно, сразу его мысли улетали из аудитории, и возвращаться обратно не торопились. Василий, видя, с каким трудом даётся учёба Денису, не бросал в беде своего друга, помогал ему, не считаясь со своим временем.

К зиме в Москву приехала семья Дениса, и они стали устраивать пышные приёмы и приглашать на них не только знать, но и творческих людей. По средам у них в салоне собирались поэты, писатели, композиторы и артисты. Василий несколько раз приходил на эти вечера, садился в самый угол гостиной и внимал каждому слову, которое звучало в зале. Но больше всего ему нравились вечера, когда к Уваровым приходили путешественники, вернувшиеся из далёких и экзотических стран. Он их слушал, и картины так живо представлялись ему, что он словно сам побывал со всеми рассказчиками в их нелёгких, а порой и очень опасных походах.

В один из таких приёмов и произошла судьбоносная встреча Василия с венгерской графиней из дома Кобург-Кохари, поставившая всю его последующую жизнь с ног на голову, похоронив под обломками его сомнительного счастья надежду на спокойную и размеренную жизнь в кругу семьи.

Графиня Сарика Кобург-Кохари была сияюще великолепна от кончиков её ногтей до гордо вскинутой кудрявой головки. Она ворвалась в салон, словно вихрь посреди спокойного дня, моментально приковав к себе все взгляды мужчин, да и женщин тоже. Шелковистые, иссиня-чёрные волосы, обрамляли её высокий лоб, словно императорская корона, а глаза цвета оливы сияли как две звезды на ночном небе, яркие и холодно-надменные. Стройная её фигура в алом платье словно парила над блестящим паркетом, не касаясь его. Она откинула тонкой изящной ручкой упавшую на лоб прядь и дерзко оглядела присутствующих. И в этом взгляде было всё – и то, что она знала, насколько она красива, и то, что её родословная, берущая своё начало в двенадцатом веке, давно уже определила её место среди самых высоких и родовитых семей Европы. И только одно невозможно было увидеть в её взгляде, её тайну, которая и пригнала её из милой и родной её сердцу Венгрии в холодную и далёкую Москву.

А тайна её была в том, что графиня была отвергнута своей семьёй за поведение, которое никак не вязалось с её высокородным рождением. Но не смирилась. Она приехала в Россию за богатым женихом, которых много водилось на необъятных просторах этой великой страны. В её родной, но бедной Венгрии, у Сарики уже не было ни одного шанса подцепить себе отпрыска богатой фамилии. И ей к тому времени уже исполнилось тридцать лет. Её взбалмошный и непоседливый характер, вместо того, чтобы, как и все порядочные наследницы, сидеть дома и ждать женихов, погнал её за красавцем камер-юнкером в далёкий поход в Османское царство, когда ей исполнилось всего семнадцать лет. Прожили они там, в счастливом радужном сне, шесть лет. А потом камер-юнкер неожиданно взял, да и женился на дочери венецианского доджа. Сарика была растоптана, унижена, она хотела наложить на себя руки, пришла даже в порт, чтобы утопиться, но там встретила хозяина шхуны «Донея» Раслана Вишке. Откуда он, кто он, она не имела представления, но потеряв моментально от него голову, снова окунулась в новые отношения, забыв своего камер-юнкера. Четыре с половиной года она плавала по тёплым морям, и ветер трепал её волосы под старой треуголкой, надвинутой на самый лоб, когда она стояла на баке, вглядываясь вдаль. Она не хуже любого матроса знала назубок всё – от фок-мачты и грот-мачты до бизань-мачты, от крамболов до шканцев. И могла даже закрепить стеньгу, если в этом была необходимость. Но, придя однажды в один захудалый порт в тропическом море, её возлюбленный капитан вернулся с берега в сопровождении знойной мулатки, приказав Сарике убираться с его корабля. Сарика была вне себя от бешенства. Она кинулась с ножом на новую избранницу, но Раслан Вишке имел под своим началом два десятка головорезов, поэтому жизнь его научила всегда держать ухо востро. Он выбил пинком из рук Сарики нож, а для верности ещё раз пнул её по ногам, сломав ей одну ногу и кисть. Сарика ползком покинула корабль под хохот и улюлюканье членов команды. Корабль ушёл в своё очередное путешествие, а голодная и обессиленная Сарика осталась лежать на тёплом песке возле бедной деревни, в затерянном в бескрайних водах океана небольшом острове.