Скалолазка и мертвая вода
Шрифт:
Берег Калифорнии я рассматривала с содроганием. Чем ближе он становился, чем яснее вырисовывался в окне, тем больше я ощущала себя еврейской девушкой, которую тюремный вагон мчит в нацистскую Германию. Ленты песчаных пляжей, зелень пальм и блеск небоскребов казались мне декорированными вратами ада. Знала, что Кларк пока потерял ко мне интерес, что возиться со мной он пока не станет. Но все равно было страшно.
Лос-Анджелес встретил жарким солнцем. Я выползла из самолета вялой и невыспавшейся. Волосы спутались – забыла купить расческу. В голове шевелилась какая-то каша. Тяжелый перелет.
По закрытому трапу в здание аэропорта вошла с опаской. Я – в логове зверя. В любой момент могут скрутить руки и бросить в застенки
Усатый полицейский пристально смотрел на меня, и я опустила глаза. Сквозь ресницы увидела, что он движется ко мне.
Вот и вляпалась! С одним полицейским, возможно, и справлюсь, но от всей Америки не убежишь. Будут травить, как лисицу. По телевизору и радио, в газетах и на плакатах. Преступница-маньяк… Если кто-нибудь… за живую или мертвую.. Это я уже проходила в Турции…
– Мисс, можно вас на секунду?
Как же американцы исковеркали английский язык! Ужас, что с ним сделали! Обрезали по самое «не хочу». Гласные тянут. Впечатление такое, словно не говорят, а жуют.
Он смотрел на меня, хмуря брови. В густых усах застряли крошки.
– В чем дело, офицер? – Я попыталась изобразить искреннее недоумение, но как раз искренним оно и не получилось. Голос предательски дрожал.
Следующие слова он произнес с каким-то злорадным удовольствием:
– Давайте заглянем в вашу сумку, – предложил полицейский, указывая дубинкой на мой «Найк». – Быть может, найдем там какую-нибудь редкую травку или воздушный порошок?
Уф, напугал, чертяка! Я даже засмеялась облегченно, чем ввергла полицейского в легкое недоумение.
– Конечно! Давайте посмотрим! – Не дожидаясь других предложений, я вывалила на маленький столик свернутое Светкино платье, потасканный спортивный костюм, пакетики с орешками, которые захватила с собой в самолет.
– Что-то еще показать? – любезно сказала я.
– Нет-нет, – смутился он, – все в порядке. Можете идти!
Едва не расцеловала его за последнюю фразу.
Можете идти! А я уж думала…
Нет, никто не собирался хватать меня в США.
Проскочу.
Три часа до следующего рейса. Я посчитала на огрызке бумажки: 14.00 по тихоокеанскому времени, по времени Веллингтона – 10.00. С момента смерти Верочки прошло чуть меньше полутора суток, а я не продвинулась в расследовании.
Позвонила Жаке. Не потому что надеялась узнать новую информацию – одиночество вдруг сделалось невыносимым.
– Мне сейчас на перевязку, – сообщил этнограф. – Но пять минут есть… Сто двадцать страниц «Жизнеописания алхимика Ганеша» выпущены в 1819 году в Берне крохотным тиражом в сорок экземпляров. До двадцатого века сохранились лишь двадцать. Какая-то их часть погибла во время Второй мировой войны. Мои друзья сумели отыскать следы только восьми экземпляров. Они хранились в архивах и библиотеках разных городов Европы. Так вот, за последние четыре месяца издания с «Жизнеописанием Ганеша» пережили эпидемию пожаров, потопов, грабежей и актов вандализма.
– Смею предположить, что ваши друзья не нашли ни единого экземпляра!
– Именно. Странно все это.
– Как раз странного ничего нет, – ответила я. – Наоборот, было бы удивительно, если бы остался хоть один. Эти люди знают свое дело. Они поднаторели в сжигании бесценных рукописей и уничтожении археологических памятников.
– Кто – они?
– Да так… Банда.
– Время вашего прилета в Мюнхен не изменилось?
– Если только самолет не опоздает.
Жаке отправился на перевязку, а я, после короткого размышления, пересела к мини-компьютеру, за деньги предоставившему доступ в Интернет. Выгнала при этом рыжеволосую девицу, которая тупо листала торговый сайт с бриллиантовыми колье. По-доброму она не хотела уходить. Пришлось купить автомобильный аэрозоль и с грустью сообщить ей, что она где-то неудачно прислонилась и ее модельное платье испачкано на спине серой
краской, сильно напоминающей птичий помет.Я облазила не меньше двух десятков сайтов, пытаясь перевести слово «FURUM». Искала и прямые переводы, и общие корни с каким-то из языков. Без толку! Все, что находила, не имело ни малейшего смысла.
Уже прозвучало объявление о посадке на рейс «Юнайтед Эйрлайнс 8861». За три часа, проведенные в аэропорту Лос-Анджелеса, я не узнала ничего. Ни толики информации, которая указала бы направление дальнейших поисков.
Вполне возможно, за те сутки, которые у меня останутся на Европу, тоже ничего не добьюсь. ЦРУ позаботилось о том, чтобы уничтожить сохранившиеся экземпляры «Жизнеописания Ганеша». И слово «фурум» мне оказалось не по зубам. Я, конечно, полечу в Мюнхен, но что там буду делать – представления не имею. Других вариантов все равно нет.
Шагая по трапу, думала о том, что рискую, отправляясь в Мюнхен. Серьезно рискую. Если столкнусь с одним из агентов Кларка и Бейкера – закатают в цемент. Левиафан дважды предупреждать не будет. Одна надежда – Европа большая, и хотя агентов ЦРУ в ней сейчас, словно червяков в земле после дождя, шанс столкнуться с ними невелик. Авось пронесет.
В отличие от рейса из Веллингтона, самолет в Мюнхен был переполнен. В креслах рядом со мной устроились необъятных размеров мамочка и ее пухлая дочка. По прошествии двенадцати часов полета это соседство укрепило меня в мысли, что чем дольше я не заведу детей, тем больше проживу. Вдобавок надолго отбило охоту к еде. Мама и дочка жевали всю дорогу. Съели все, что бесплатно подавалось в салоне экономического класса, вдобавок опустошили собственные сумки. Предложили мне подгоревшую куриную грудку, но я сказала, что сыта от одного вида их яств.
Когда они уснули – усыпанные бумажными обертками и фольгой, – я вновь принялась думать, что делать дальше. Шансы отыскать «живую воду» мизерные. Спецотдел Кларка – влиятельный, с обширными связями и полными карманами денег –и тот в растерянности. Хватаются за последнюю соломинку. Кларк даже у меня спрашивал, как переводится нужное слово. Не знают они, где искать. А уж я и подавно!
Может быть, похоронить Веру?
Если через сутки ничего не отыщу – так и сделаю.
В Мюнхене стояла отвратительная погода. Пасмурно. Мне показалось, что аэробус не приземлится ни сегодня, ни вообще. Бесконечно долго он кружил над аэропортом Франца Йозефа Штрауса. Пухлая мама сообщила дочке, что в самолете столько бензина, что он может летать хоть целую неделю. Чтобы испортить им настроение, как всю дорогу они портили мне, я сказала, что, если мы не приземлимся через полчаса, земное притяжение сделает это, не спрашивая разрешения пилотов. Они завизжали обе, чем доставили мне несказанное удовольствие. Это им за горелую куриную грудку!
Приземлились все-таки. Профессор, с которым договорился Анри, чтобы тот встретил меня в аэропорту, приехать не смог. Накануне он соскользнул со стремянки в библиотеке и сломал лодыжку. Будучи, однако, человеком ответственным, вместо себя прислал одного из студентов, не посвятив его, впрочем, в пикантную ситуацию.
Парень оказался хоть и смышленым, но не слишком интересующимся моими проблемами. Свое поручение он воспринял несерьезно, посчитав его чем-то вроде доставки пиццы. Во-первых, я потеряла полчаса, прождав его и свой паспорт возле таможни. Во-вторых, когда наконец он появился и отдал документы, долго не мог понять, почему должен ехать в Брюссель.
– Что вам сказал ваш начальник? – допытывалась я, нервничая из-за пустой траты драгоценного времени. Мы находились на стоянке автомобилей, за нашими спинами взлетали и садились самолеты.
– Он мне не начальник. Он – университетский преподаватель.
– Какие инструкции он вам дал?
– Встретить, передать паспорт. Иметь машину.
Он указал на серебристый двухместный кабриолет с открытым верхом. Машина хороша для развлечений с девочками, но как он повезет одеревеневшее тело Веры? Я ужаснулась.