Скандал на драконьем факультете

Но продолжала сидеть я не только по причине сложности выбора – просто чувствовала: стоит только пошевелиться, как мозг сорвется в истерию. Достаточно лишь головой двинуть или моргнуть – как все, я больше не выдержу. И тогда, вместо сложного выбора, начну реветь и продолжу до самого начала нового академического семестра.

Я так сильно погрузилась в себя, что вовсе не замечала происходящего вокруг. Мешок только крепко удерживала, инстинктивно и бездумно. И когда пальцы онемели, вспомнила о реальности – а вместе с реальностью на меня нахлынули звуки. Неподалеку собралась группа людей, из центра которой раздавался жалобный девичий плач. Одного этого звука мне хватило, чтобы глаза защипало с новой силой, – я будто извне команду услышала больше не держаться. Но вдруг подумала, что жалость свою лучше перенаправить на другого человека, тогда себя жалеть будет некогда. И начала воображать, какая же беда приключилась с той девушкой – должно быть, не меньше моей.

Вот только ее слезливые крики мою версию отвергали:

– Да отойдите вы от меня! – она визжала на окружение. И слуги послушно отступали в стороны, хмуро переглядываясь. А девица громко сокрушалась: – За что?! Вот скажите мне, за что? Лучше годы просидеть среди этих снобов и зажравшихся мерзавцев? Разве отец меня настолько ненавидит?

Ей что-то неловко отвечали, но, похоже, девушке и не нужны были их реплики. Она лишь больше расходилась, а отчаянье ее делало воздух вокруг тяжелым и черным. Поразили меня не ее гневные крики, и не богатый наряд, а что никто из слуг не догадался одеть госпожу теплее. Даже я в длиннорукавном сарафане озябла, а на ней было напялено нечто, вообще с трудом называемое одеждой: короткая юбка едва прикрывала колени, обнажая ноги, а плечи и вовсе голые, ни единой тканевой лямки. Я раньше считала, что только самые легкомысленные женщины способны нарядиться в такое непотребство, у нее же голого тела больше, чем прикрытого! За недолгое пребывание в столице я видела нескольких женщин в мужских брюках, но и то не шло ни в какое сравнение с тем, что я видела сейчас. Девица была молода и светловолоса, но красоту ее лица невозможно было оценить из-за искривленного рта и опухших от слез щек. И, судя по ее состоянию, она здесь биться в припадке собирается как раз до начала нового семестра. Может, и дурная, может, и легкомысленно одетая, но вряд ли заслужила смерти от простуды.

Я остановилась, растянула веревку на мешке и вынула одну из шалей. А чего вещи жалеть? Я все равно оказалась на самом дне проблем. Подошла со спины и молча накинула шаль девице на голые плечи. Мне даже самой стало приятнее больше не видеть ее обнаженных телес. Развернулась, не ожидая окрика, и тут же содрогнулась от шумовой волны:

– Это еще что за барахло?! – девица почему-то объявила меня главным врагом и сорвала шаль. – Ты кто такая?

Терять мне уже было нечего, и даже для страха внутри места не нашлось. Все силы уходили на то, чтобы носом не шмыгать при ответе:

– Студентка. В смысле, могла бы быть студенткой, если бы мир был хоть каплю справедливей.

– Отсюда? – она указала подбородком на академическую стену, вмиг сбавила тон и нахмурилась. Осмотрела меня высокомерно и скривилась еще сильнее, чем до сих пор. – Не приняли, что ли? А мне расписывали, что на ведьмовской всех ведьм берут, если хоть искра дара имеется.

Я развела руками, не в состоянии объяснить собственную ситуацию. Интересно, почему все подряд меня за ведьму принимают? Не потому ли, что в такой одежде только из лесов выйти и можно? Девица, казалось, сначала собиралась отбросить шаль на мостовую, но потому забылась и начала комкать в руках, вновь погружаясь в свою апатию, перемешанную со злостью непонятно к кому:

– Так и радовалась бы, дура! Четыре года! Вся молодость драконам под хвост! И на кой хрен такие муки? Я ж оттуда выйду, когда мне двадцать три стукнет. Двадцать три, мать-перемать! – она сокрушалась, заламывая руки. – Старухой выйду! Измученной этими их науками! И ради чего? Чтобы тесто дрожжевое лучше поднималось? Или чтобы оттуда меня выпустили уже замужней?! Вот ты, ведьма, хоть ты мне скажи, за что отец так возненавидел родную кровиночку, чтобы на четыре года от звонка до звонка меня в этом серпентарии заточить?

Я сказать не могла – и вовсе не потому, что не была ведьмой. Ее беду мне вообще было трудно разделить, а голые плечи и почти вываливающаяся из корсета грудь бросалась в глаза и мешала сосредоточиться на ее словах. Но что-то было между нами общее – это место и единая трагедия, заставшая в конкретный момент. Я с опаской поглядывала на слуг, но они топтались в стороне и никакого участия в утешениях госпожи не принимали – видимо, замотались к этому времени принимать или осознали тщетность. К счастью, моя помощь ей не требовалась, девица перешла на жалобный скулеж:

– Понимаешь? В жертву меня приносят! Отец решил, что иначе я замуж за купца выскочу. Ага, как будто самый худший из купцов не лучше всего этого заносчивого отребья! Как будто с драконами по-человечески общаться можно, не затыкая в глотку все свое самолюбие! А ястребы лучше? А волки лучше? Ну… драконов-то любой лучше, но при таком замужестве всю жизнь гнезда вить или на луну выть… – и она завыла, подтверждая свои планы на будущее. – Я даже сразу выбрать не могу, за кого из них ху-уже!

И мне вдруг показалось, что она услышит – никто меня не услышит, кроме такой же отчаявшейся души. Особенно подкупило то, что шаль на землю так и не полетела, – это могло быть неявной формой благодарности. Потому и я залепетала:

– А мне, наоборот, хотелось туда попасть. Всю жизнь мечтала и кое-как до этих мест добралась. А теперь проще с голодухи помереть, чем позор возвращения в село пережить. Барыня, – я понятия не имела, как к ней обращаться, потому выбрала самое нейтральное слово, – не печальтесь так. Вспомните о том, что ваша беда – это чья-то мечта!

Ее взгляд неожиданно прояснился. Она выпрямилась и уставилась на меня пронзительно, чуть сузив глаза.

– Мечта? – заговорила задумчиво. – А если нам каким-то образом рокировку устроить? Пусть все мечты сбываются, а эта тряпка, – она приподняла шаль, – будет началом большой дружбы.

– Госпожа! – воскликнула одна из служанок нервно.

Но девица вскинула руку, после чего прислуга начала прикрывать рты ладонями. Я реакцию уловила, но предложение девицы не до конца поняла, поскольку новомодных слов не знала. Но она ждала ответа и, похоже, предлагала что-то чрезвычайно интересное. И до меня наконец дошло, что именно:

– Неужто на работу меня примете, барыня? Примите! Кикиморами клянусь, я шитью обучена! Грамоту не знаю, но вы не будете разочарованы в моем усердии!

– Нет-нет! – теперь она так же вскинула руку, но уже в мой адрес – мол, моя очередь заткнуться. И говорила теперь деловито, с неожиданным спокойствием: – Я о другом. Ты на ведьмовской хотела? А если на бытовую магию?

Я покачала головой, а плечи тянуло к земле непомерным грузом сегодняшних забот. И неизвестно зачем все же объяснила:

– Нет, барыня. Мне на драконий факультет надобно.

Она начала смеяться до того, как удивленные глаза вновь приняли обычную форму. Громко, неприкрыто – и с теми же слезами, которыми омывала свое недавнее горе.

– Куда? – она и слова с трудом от хохота произносила. – Нищая неграмотная драконица-блондинка?! Девица из лесов? Ты б уж сразу во дворец с таким заявлением шла – скажи там, что потерянная наследница какого-нибудь престола! Поскромничала?

Спина моя сама выпрямилась, а подбородок взлетел вверх. Да, я знаю, что бедна, но не нищая – с детства обучена трудом на хлеб зарабатывать. И оскорблений не заслужила. Потому развернулась на пятках и пошагала от этой истерички, в которой по ошибке пыталась разглядеть сестру по несчастью. Даже шаль не прихватила – пусть подавится. Пусть при ней остается хоть что-то от честного человека!