Скандальный дневник

Ему снилось, что она все теснее смыкает ноги, сжимая его руку. Наконец она выгнула спину, часто задышала (каждый такой вдох эхом прокатывался по его нервам). Издав последний стон, она обмякла всем телом и медленно уплыла вдаль, исчезнув в эфире его сновидений.

Натан лежал в сене, изнывая от неутоленного желания… и вдруг вспомнил про лошадей. Интересно, куда они подевались? Доннелли будет в ярости…

Он попытался встать и отправиться на поиски лошадей, но руки-ноги не слушались. Внезапно дверь распахнулась настежь и конюшня наполнилась слепяще ярким светом…

Конюшня?

Натан застонал. Он вовсе не в конюшне, а в своей постели!

— Черт возьми, Бентон, что ты делаешь? — прорычал он. — Я разжалую тебя в угольщики!

— Это не Бентон. Это я.

Голос Эвелин напугал Натана. Он напряг свой истерзанный мозг, силясь понять, что она делает в его комнате, а заодно попытался сесть. Но сумел пошевелить только одной рукой: другую руку и ногу как будто что-то держало. Он открыл глаза.

И увидел в изножье кровати Эвелин. Так это ее кровать! Жена была одета, но не причесана — распущенные волосы струились по плечам. Она стояла, скрестив на груди руки, и барабанила пальцами по предплечью.

— Ты должен передо мной извиниться, — заявила она.

Натан огляделся по сторонам. Каким образом он оказался в ее спальне? О Господи, что же было вчера ночью? Последнее, что он помнит, — это как они сидели за карточным столом, и он проиграл Ламборну пятьдесят фунтов.

— Я жду.

Она коварно улыбалась, вскинув кверху одну бровь. Его запястье было привязано шелковым чулком к стойке кровати. Аккуратный скользящий узел находился высоко, Натан не смог бы до него дотянуться. Далее он заметил, что его лодыжка тоже привязана к стойке — по диагонали от обездвиженной руки.

— Могу я узнать, почему ты привязала меня к своей кровати? — хрипло спросил Натан, поморщившись от головной боли.

— Потому что ты должен передо мной извиниться.

— Ладно, прости. — Он дернул связанной рукой. — Может, расскажешь мне, как я сюда попал?

— Спроси своих приятелей, почему они решили принести тебя ко мне.

Господи, голова просто раскалывается на части! Ему нужно перебраться в собственную постель.

— Ну, хорошо, Эвелин, ты добилась своего. А теперь разреши мне встать.

— Только после того, как ты попросишь прощения.

Он закрыл глаза и потер веки пальцами.

— Я прошу прощения. Искренне. Всем сердцем. Прости меня, пожалуйста, — сказал он и открыл глаза.

— За что?

Натан не мог озвучить все свои прегрешения, но знал, что их очень много.

— З-за все, — с запинкой выдал он.

Она покачала головой, и золотистые волосы веером рассыпались по ее плечам.

— Этого мало, Натан.

Итак, все ясно: она хочет его помучить!

— Умоляю вас, мэм! Моя голова вот-вот взорвется, и ваши чудесные дорогие простыни будут безнадежно испорчены. Я чувствую себя полным идиотом от того, что каким-то образом оказался в вашей постели, связанный, как рождественский гусь. Простите меня, великодушно. И отпустите, пожалуйста.

Эвелин усмехнулась, и от этого смеха по спине Натана пробежала дрожь.

— Неужели ты всерьез думаешь, что этого извинения достаточно?

— Нет, — признался он, — но я надеюсь.

Натан подергал ногой, пытаясь избавиться от пут, — бесполезно! А ведь он сам когда-то учил ее вязать скользящие узлы. Как видно, она оказалась способной ученицей.

Эвелин засмеялась над его тщетными усилиями, подошла к кровати сбоку и сверху вниз посмотрела на Натана.

Он тоже улыбнулся. Обаяние — единственное оружие, которое у него осталось. Может быть, она все-таки сжалится над ним…

Но, увидев ответную улыбку Эвелин, он понял, что пощады не будет. В следующее мгновение она вдруг приподняла свои юбки, шагнула на кровать и оседлала Натана, сев на его живот, потом сжала коленями его ребра, положила руки ему на плечи и нагнулась — так низко, что ее волосы рассыпались по его груди, а лицо оказалось совсем рядом с его лицом.

— Ты должен извиниться передо мной, Натан, — пропела она бархатным голосом.

Ее влажные пухлые губки, маячившие возле его губ, полностью завладели вниманием Натана. Несмотря на свое затруднительное положение, он думал только об одном — как бы ее поцеловать.

— Ну же, проси прощения.

— Прости меня, — от души сказал он. — Прости за все.

— Проси прощения за то, что похитил меня. И за то, что напился до беспамятства.

— Приношу тебе мои самые искренние извинения за все это — особенно за то, что я напился до беспамятства.

Свободной рукой он ухватил Эвелин за волосы, поднял голову и попытался ее поцеловать, но она тихо засмеялась и отстранилась — ровно настолько, чтобы он не мог до нее дотянуться.

— А теперь проси прощения за то, что оставил меня наедине с моими демонами.

— Я не знал, что ты спустишься к ужину, — пробормотал Натан и вновь попытался завладеть ее губами, но она опять слегка отвела голову, задев волосами его губы. Он ощутил запах лаванды и распалился еще больше. — Я не знал, милая, даю тебе слово. Поцелуй меня, Эви! — прорычал он. — Развяжи меня и поцелуй.

— Ты не понял. Я говорила не о том, что ты перестал со мной ужинать. Все гораздо хуже. Ты бросил меня, и мне пришлось в одиночку переживать свое горе.

Черт возьми, она говорит совершенно серьезно!

— Я не бросал тебя, Эви. Ты бы сама не приняла моей помощи… И потом, я не знал, как тебе помочь. Но я не бросал тебя, клянусь.

Она медленно откинулась назад и внимательно посмотрела ему в глаза, слегка приподнимаясь и опускаясь.

— Тогда объясни, пожалуйста, почему мы разбежались в разные стороны как раз в тот момент, когда нам необходимо было держаться вместе?

Она не только говорит серьезно, но и хочет, чтобы он, находясь в таком неловком положении, объяснил причину разрыва их семейных отношений. Натан покачал головой:

— Не знаю. Я и сам часто задавал себе этот вопрос. Она посмотрела на его губы, потом на плечи, потом опять в глаза.

— Ты должен извиниться еще кое за что.

— Даже не представляю за что еще…

— За то, что твои дружки сбивают тебя с толку, — сказала она, угрожающе прищурившись, — и постоянно путаются под ногами.