Скандальный роман с бывшим мужем

Я вряд ли рискну спросить, как прошел ее день. Хочу, чтобы отвлеклась.

— Тогда премию дам, — бывшая жена смотрит на меня долгим взглядом, а потом вздыхает.

Оглядывается на Марка.

— Спасибо, Марк, но вы так в следующий раз не гоните, хорошо?

— Конечно. Игорь Николаевич просто сказал, что здесь мясо стынет. Нельзя мясо остывшим есть…

Агата еще раз вздыхает, но не спорит.

Кажется, поняла, что каши с нами не сваришь.

Вытаскивает свои руки из моих и идет по направлению к костру.

Тимур бежит навстречу. Мать приседает, он врезается в нее и начинает обнимать. Она гладит его по голове, целует.

Их подсвеченные мерцающим светом пламени силуэты выглядят так красиво, что я еле сдерживаюсь, чтобы не достать телефон.

— Ты приехала.

— Да, малыш. У вас же тут вечеринка…

Она выдавливает из себя улыбку для сына и играет в беззаботность. Мне ее жаль, хочется обнять, прижать, поддержать и дать выплакаться, но она не готова.

Подходит к нашему столу, окидывает его взглядом.

Шепчет мне на ухо:

— Если честно, есть не хочется…

— Мясо очень вкусное. Попробуй хотя бы.

Сдается со вздохом.

Съедает три кусочка (я считаю), а еще перец и несколько баклажановых слайсов.

Тим рассказывает ей обо всем, что мы сделали за день. Агата выражает восторг. Дальше мы, как и планировали, жарим зефир и печем картофель.

Ложимся на надувной матрас и смотрим на звезды.

Тим — между нами, взявшись за руки. Я — не великий астроном, но стараюсь угадать названия звезд и созвездий, тыча в небо пальцем. Тимур принимает «экзамен», сообщая, угадал или нет.

Я знаю, что Агата позволяет все это, только потому что дико устала. Жизнь ее помотала. Но все равно благодарен.

Она идет укладывать сына, а я пока убираю остатки роскошной жизни.

Мы купили два спальника. Эта мысль не дает покоя. Я могу поспать и в машине, не проблема, но хочется…

— Он уснул, — Агата выбирается из палатки и подходит ко мне.

Ближе, чем позволяла себе в любой другой день.

Хочешь греться об меня? Грейся. Я поделюсь. Я с тобой все разделю.

Проверяю ее готовность к прикосновениям, точно как с окапи. Тянусь рукой и торможу. Она не делает шаг назад. Тянусь еще.

Глажу ее щеку, Агата закрывает глаза и сглатывает.

Тишину летней ночи разрезают своим треском только цикады. Я не слышу ни наших дыханий, ни ее мыслей.

Только улавливаю, как по щеке скатывается слезинка.

Наглею сильнее.

Сжимаю ее в объятьях, утыкаюсь носом в висок.

Дышу, как сумасшедший, на разрыв легких.

— Плачь, все хорошо.

Разрешаю, а потом впитываю тихие слезы. Без истерик и надрыва. Она теперь мама, она не имеет права сильно убиваться.

Агата быстро успокаивается, легонько отталкивает меня и шепчет:

— Прости…

— Все хорошо. Я тобой горжусь, Агата, ты очень сильная.

Бывшая жена долго смотрит на меня, а потом глаза снова наполняются слезами. Их причина уже во мне. Им Агата пролиться не дает. Вздергивает подбородок и смахивает.

Она сильная, потому что такой ее сделала жизнь. И я.

— Тебе чем-то помочь? — спрашивает, а я мотаю головой.

Складываю столик, стулья, несу к багажнику, чтобы за ночь не отсырели. Утром здесь же и позавтракаем. После рыбалки, конечно.

— Мы с Тимом договорились встать в пять.

Сообщаю Агате, а она в ответ закатывает глаза, улыбается опять.

— Боюсь, Тимурка не встанет так рано. Он ужасный соня…

Не спорю с бывшей женой, ей лучше знать. Но если встанет — пойдем, конечно.

— Ты можешь ложиться в палатке, Агата, а я в машине устроюсь…

Киваю на внедорожник, а потом ловлю такой же удивленный, как у Тимурки взгляд.

— Я могу лечь с Тимуркой. Мне не сложно…

— Зачем его будить? Я не сахарный.

Совершенно серьезно готов пожертвовать собой. В конце концов, машина у меня явно рассчитана не на Дюймовочку, уж как-то помещусь. Но вижу, что Агата колеблется. Закусывает губу, обнимает себя руками. Смотрит в сторону.

— Мы можем лечь вместе, — произносит голосом, похожим на хрусталь. Очень тонкий. Покрытый трещинами. Я сглатываю сухость в горле. — Если ты пообещаешь мне, что не будешь…

Она даже не договаривает, я уже киваю. Дурею от мысли, что почувствую ее тело. Окутает запахом. Засну под дыхание.

Скулы сводит, как хочу.

— Хорошо, тогда…

Я даже через темноту вижу, как ярко покраснела. Девочка моя. Я тоже по тебе скучаю.

Она немного суетится. Видно, что не знает, куда себя деть. Подходит к потухшему костру, спрашивает, нужно ли сдуть матрас, не водятся ли здесь змеи и покормили ли окапи. Я на каждый из вопросов терпеливо отвечаю. А у входа в палатку ловлю. Заключаю в объятьях со спины. Прижимаюсь к волосам.

— Спасибо, Агат.

— За что? — Голос снова звенит хрусталем.

— Что учишься доверять. После всего.

Она напрягается всем телом. Выдыхает. Вместо ответа — кивок. Ныряет внутрь. Я следом.

Мы молча устраиваемся в одном на двоих мешке. Делаем это так, чтобы не разбудить сына. Разговариваем глазами. Куда руки. Куда ноги. Как бы ни старались, удобнее всего в обнимку.

Я через одежду чувствую возрастающую и затихающую дрожь.

Когда мы определяемся с позой, я тянусь губами к тонкой шее. Касаюсь ее. Втягиваю кожу. Дрожь становится сильнее.

— Игорь… — Агата выдыхает тихо. Я знаю, что больше просит, чем настаивает.

— Я чуть-чуть.

Нахожу ключицу. Прижимаюсь к яремной ямке. Она запрокидывает голову, целую шею. Прикусываю подбородок и голодно сжимаю бедро.

Еле-еле отрываюсь. Прижимаюсь лбом к ее лбу и смотрю в глаза.

Мы вдвоем дышим, как марафонцы.

— Я тебя все равно верну, Агата.

В ответ на мою угрозу в ней вспыхивает протест. Но быстро гаснет.

Она обмякает, как будто сдается. Не по своей воле. Просто слишком устала.