Скандинавский детектив. Сборник

Парень мгновенно исчез, довольный, что может убраться отсюда. Лицо у него было еще бледнее, чем у Манфреда. Я сказал девице, чтобы она перестала выть. Но она выла все громче и громче. Явно началась истерика. Ее вопли действовали мне на нервы. Возле истеричной девицы сидел какой-то невзрачный парень. Он пытался ее успокоить, но тщетно. Тогда я подошел и что было силы стукнул кулаком по столу.

— Кончай орать! Того и гляди, стены рухнут от твоего воя!

Она сразу умолкла и только изумленно таращила на меня огромные блестящие глаза.

— Замечательно, — кивнул я. — Тут всем невесело, но если мы все вдруг завоем, легче не будет.

Я снова подошел к Манфреду и осторожно приподнял его голову. Его темные расширенные зрачки были устремлены прямо на меня, и я осторожно опустил эту мертвую голову на стол. Во всяком случае на ближайшие ночи кошмары мне были обеспечены.

— Похоже, он мертв, — сказал я.

Сам не знаю, к кому я тогда обращался. Я стоял возле трупа Манфреда, и студенты тупо таращились на меня.

БРУБЕРГ

— Не понимаю, Эрнст, как ты сумел стать доцентом гражданского права! Ты слишком туго соображаешь. Повторяю: нет никаких причин подозревать убийство.

Харалд уже терял привычное спокойствие.

— Но убийство было бы весьма кстати для молодого и честолюбивого помощника прокурора, — ответил я язвительно. — Братец Харалд, признайся, что ты всю жизнь мечтал именно о такой ситуации: окружной прокурор в отпуске, при таинственных обстоятельствах умирает человек. Харалд Бруберг, исполняющий обязанности прокурора, энергично берется за дело, быстро распутывает его и с помощью гениальных умозаключений изобличает убийцу.

Мы только что пообедали и теперь в гостиной за маленьким круглым столом у окна пили кофе и ели трубочки, которые испекла Биргит.

— Какой ты циник, Эрнст!

Я повернул голову и встретил укоризненный взгляд Биргит.

— Как тебе не стыдно, ведь умер Манфред!

— Разве смерть становится трагичнее от того, что умирает человек, которого мы знаем? — спросил я. — Почему мы оплакиваем покойного друга и никак не реагируем на смерть незнакомого человека? Разве это справедливо? Вот в чем вопрос, Биргит! Почитай некрологи в газетах и поразмысли, почему так получается.

— Нельзя собрать в одном сердце все печали мира, — ответила она спокойно. — Но наших родных, близких и друзей мы должны оплакивать. Ведь, кроме нас, больше некому…

— Харалд, ты узнаешь, откуда это?

— Минутку… Ну конечно, тетя Ида!

— Совершенно верно,— кивнул я.— Тот, над чьей могилой не льется слез, никогда не обретет вечного блаженства. Таким образом живые обеспечивают усопших, пропусками на небо.

— Памятуя о несовершенстве человеческой натуры, я бы сказал, что это довольно рискованное предприятие.

— Никогда бы не подумал, что прокурор будет цитировать мисс Марпл!

— Два сапога пара, — грустно вздохнула Биргит. — Почему обязательно надо верить в самое худшее?

— Потому что, как полагает мисс Марпл, чем хуже мы думаем о людях, тем ближе к истине наши ожидания.

— А следователь всегда должен ожидать самого худшего, — добавил Харалд. — Это его обязанность.

— Да здравствует наше викторианское воспитание!

Я наполнил чашку и поднял ее к висевшему на стене портрету председателя уездного суда Фредерика Бруберга.

— Все знают, что у Манфреда было больное сердце, — сказала Биргит. — Теперь я пойду проверять письменные работы, а вы можете выдумывать все, что вам взбредет в голову.

Она встала, улыбнулась Харалду и, выходя из комнаты, оторвала лепесток от последней увядшей грозди пеларгонии.

— Конечно, у Манфреда было слабое сердце, — начал я. — Но кто бы мог подумать, что дело обстоит так скверно? Нет, по-моему, главный аргумент против версии убийства — то, что его просто некому было убивать. Он никому не мешал. Правда, он не располагал к себе людей. Я неплохо к нему относился, но особенно нежных чувств никогда не питал. Как, впрочем, и все, за исключением, может быть, одной лишь его жены Анны Лизы.

Я взял пачку «Джона Сильвера» и вытряхнул сигарету.

— Манфред был педант и зануда, — продолжал я. — От одного его вида начинало сосать под ложечкой. Светочем науки его тоже не назовешь. Зато он был невероятно трудолюбив и добросовестен, как говорил отец, честен до мозга костей. Манфред был не столько ученым, сколько бухгалтером от науки. Он собрал невероятное количество фактов, аккуратно разложил их по полочкам и проверял, согласуются они друг с другом или не согласуются. Ну посуди сам, кому могла прийти в голову бредовая мысль убивать такого типа?

Харалд молча посасывал трубку. В ней что-то шипело и клокотало, как в старом котле.

— Слишком честные люди иногда бывают обременительны, — сказал он. — Они могут мешать нечестным. Особенно когда их интересы сталкиваются. — Харалд протянул руку за футляром со щеточками для чистки трубки и продолжал: — Кроме того, мотив убийства далеко не всегда следует искать в характере убитого. Разве можно объяснить, скажем, убийство Дездемоны только на основании анализа ее личности? Нет, человека убивают не только вследствие каких-то особенностей его натуры или его поступков, но и просто потому, допустим, что он занимает чье-то место. И мешает тому, кто сам на него метит.

— В данном случае речь идет о кафедре гражданского права, — сказал я. — Но ведь это невероятно! Неужели ты полагаешь, что кто-то из претендентов на место прикончил Манфреда, чтобы самому занять кафедру? Может быть, ты и меня подозреваешь?

— Когда имеешь дело с учеными, никогда нельзя быть уверенным до конца. — Харалд усмехнулся. — Никогда не знаешь заранее, что они могут выкинуть. Возьми хотя бы результаты конкурса. Да, кстати, я забыл поздравить тебя с первым местом!

— Спасибо! Но одно первое место, одно третье и одно четвертое едва ли дают мне право рассчитывать на профессуру. Тем более что первое место я получил от Рамселиуса.

— Ну и что? — удивился Харалд. — Насколько я знаю, к Рамселиусу все относятся с величайшим уважением и считают его самой яркой звездой на факультетском небосклоне.

— Я забыл, что ты изучал право в Стокгольме и еще не разобрался в созвездиях Упсалы.

Я стряхнул пепел с сигареты и предложил Харалду еще кофе.

— Рамселиус отдал мне предпочтение просто потому, что я его ученик и в своей работе использовал разработанный им метод, который он, разумеется, считает самым эффективным.