Сказ про Игната - хитрого солдата (с иллюстрациями)

— Прохожий, обшитый кожей! — беря посох, как ружьё «на караул», гаркнул Игнат.

— Как зовут? — продолжал Спирька.

— Зовут зовуткой!

— Идёшь откуда? — спросил князь.

— Где был, там нет. А где шёл, там след! — отрапортовал Игнат.

Кто-то из слуг засмеялся.

— Я тебе покажу, как нужно с князем разговаривать! — зашипел на Игната Спирька, и змеиные глазки его блеснули злобой. — Эй, Дурында!

Легко, одной рукой отодвинув с дороги слуг, появился великан Дурында.

— Это… это… ещё кто таков? — вновь задрожал от страха губошлёпый боярин.

— Мой телохранитель и оруженосец, рында, — гордо молвил князь. — А вот Спирька его по-своему кличет — Дурындой! Пошто, Спирька, так его пронываешь?

— За глупость, князь-отец, за глупость, — поклонился Спирька. Силёнкой его бог не обидел, а умишком обделил. Одно слово — Дурында.

— Звали? Ну так тут я, — пробасил Дурында.

— Вот солдатик заявился неизвестно с каких краёв, — ткнул пальцем в Игната Спирька, — разговаривать не желает, шутки шутит. Развяжи-ка ему, солдатику, язык! Чтоб знал, как с князем-батюшкой говорить положено!

— Эх, доля солдатская, — с притворным вздохом сказал Игнат, недошагнёшь — бьют, перешагнёшь — бьют…

— Говори всё толком, пока не проучили! — зашипел Спирька. — Кто таков, как сюда попал, что в мыслях таишь?

— Стой, конь лихой! — усмехнулся Игнат. — Ты языком-то мели, да не забывай: на Руси не одни караси, есть и ёршики. А Дурынде, раз он твою команду слушает, так в дураках и жить.

— Свернуть его в бараний рог, смутьяна! — закричал Спирька.

— Что глядишь, как змея из-за пазухи? — рассмеялся Игнат. — Зубы показываешь, а кусать боишься? Я — солдат русский. Сам не дерусь, а семерых, ежели придётся, не боюсь…

Уловив ободряющий кивок князя. Дурында, растопырив руки, двинулся на Игната.

— Так тебя ж, детину, свалить легче, чем камышину, — рассмеялся Игнат. — Ладно, убивать не убью, а на землю уложу.

Он спокойно, как на штыковом учении, сделал мгновенный выпад железным своим посохом. Железный тупой удар пришёлся великану в грудь. Дурында охнул, руки его повисли безжизненно, он упал на колени, застонал, затем свалился на бок.

— Да, силушка у него отменная! — сказал Игнат. — Очнётся, авось и поумнеет!

Слуги бросились к Дурынде.

— Ну, погоди… — зашипел Спирька Игнату в ухо. — Посчитаемся!

— Вижу, вижу, солдат ты бравый, — растерянно молвил князь. — Штыковой бой разумеешь. Лихо ты его положил, лихо!

— Рад стараться! — приставил к ноге свой посох Игнат. — Я Захаровны-травницы сын Игнат. Двадцать пять лет отслужил под знаменами царя-батюшки Петра Алексеевича. Иду домой.

— Ночью, по этому лесу? — удивился Голянский.

— Так я ж у себя дома, — улыбнулся Игнат. — Чего бояться? Взять с меня нечего, а съесть меня некому.

— Какие вести принёс? — спросил князь, — Что видел в дороге, что слыхивал?

— Ах, люди добрые, — проникновенно сказал Игнат и погладил усы, — не дали вы мне с дальнего похода отдохнуть да начали спрашивать. Вы бы прежде накормили меня, напоили, отдохнуть положили, да тогда бы и вестей спрашивали.

— Хам, ирод! — запричитал Спирька, буравя Игната своими змеиными немигающими глазками. — С кем говоришь? Как осмелился князю-батюшке указывать?

— Ты, змей, вот что разумей, — грозно произнёс Игнат, — у меня под ногами не вейся! При всём честном народе тебя упреждаю. Ещё раз под руку подвернёшься — головы не сносишь. Ты не Дурында — удара солдатского не выдюжишь!

— Не трогай Спирьку, солдат, — сказал князь. — Он слуга наш верный… Иди пока к поварам, тебя накормят. Потом явишься, вести скажешь.

— Рад стараться! — гаркнул Игнат. — Спасибо на добром слове! А то за весь день полкуска хлеба, всего и съел.

— Чудно! — улыбнулся князь. — А я вот, почитай, уже года три хлеба не ем.

— Вот лихо! — удивился Игнат. — Да как же это прожить без хлеба можно?

— Живу, — продолжал князь с усмешкой. — То блины, то пироги, то калачи… Так без хлеба и обхожусь.

Пухлый боярин закатился смехом, повалился на ковёр, чуть было не опрокинул шандал со свечами.

«Наш князь Стоеросов хоть куда, — думал Игнат, шагая через поляну к зазывному свету поварских костров, — голова — грош, борода — сто рублей».

Когда Игнат уселся возле котла и принялся уписывать всё подряд, что ему с уважением подносили повара, Спирька направился к шатру.

Князь и его гость ели жареную рыбу и запивали её бражкой.

— Как у тебя, князь, всегда потешно, — восторгался Голянский, — то драка, то ещё что-нибудь…

— Гей, Спирька! — Князь покосился на слугу. — Проучил тебя солдат?

— Поживём — увидим, — мрачно молвил Спирька. — Ох, князь-батюшка, и натерпимся мы горя с этим солдатом, чует моё сердце.

— Не каркай, не каркай… — замахал жирной ручкой Голянский, — ты всегда плохое говоришь…

— Вот помяните моё слово, боярин, — не унимался Спирька. — Беду он нам принёс, солдат этот.

— Вот, помню, в прежние времена… — начал было князь, но на дальнем конце поляны послышался тревожный шум.

Стоеросов, Голянский, Спирька, слуги замолкли, насторожились.

Слышно стало, как кто-то бежит по поляне, тяжело дышит.

— Князь-батюшка! — закричала тёмная фигура, приближаясь к костру. — Не вели казнить…

Из темноты выбежал старший конюх — бородатый, в рваной рубахе, рухнул на землю, к ногам князя.

— Беда, князь, беда… — бормотал, едва переводя дух, конюх.

— Что, ирод, что ещё? — пихнул конюха ногой в бок Спирька.

— Господи спаси и помилуй! Господи спаси и помилуй! — мелко закрестился Голянский. — Гос…

— Коня боярского воры свели! — одним духом выпалил конюх и снова уткнулся головой в траву.

— Не усмотрел! Не уберёг! — продолжал пинать сапогами в бок конюха Спирька. — Изведу, ирод!

Голянский от испуга губы совсем распустил, уши развесил, глаза растопырил. Язык во рту вспух, еле-еле ворочался:

— Ко…ко…ко…ня мо…мо…мо…его…

— Живьём сожгу! — зашипел Спирька.

— Не погуби, князь-батюшка! — снова закричал конюх.

Голянский наконец смог заговорить, тяжело ворочая языком: