Сказание о флотоводце
Шрифт:
Думать об этом было немалым утешением, но не отмщения или покоя ради, а потому что не мог он явиться в село иным из Севастополя.
Черепанов лежал недвижно, и каждый раз на ухабах унтер придерживал коней. Дорога тянулась степью, казачий полк батавой1 шел по ней в Крым, подняв
Ополченцами командовал генерал из губернского воинского присутствия. Он ехал в просторном помещичьем рыдване, с подушками и самоваром в ногах. Сонливый, седой и добрый, он глянул на молодцевато откозырявшего ему унтера, остановил его и спросил по привычке:
– Ну что, служивый, крепко ли стоят наши?
– Вам бы так, ваше превосходительство, - не сморгнув, ответил унтер.
– Что он ответил?
– переспросил генерал адъютанта, трусившего рядом на белой кроткой лошадке.
– Он сказал, что вас ждут там, генералов ждут, ваше превосходительство. Видать, начальствовать некому.
– Ох, бог мой!
– горестно поежился генерал и крикнул кучеру: Подгоняй!
Унтер усмехнулся, отвел глаза и переждал, пока рыдван скроется вдали. Уверенный в том, что не пасть полковому знамени волынцев, хотя бы и пал город, и смягчая свое впечатление об их генерале, унтер сказал старикам, прощаясь:
– Нахимов и ему
бы место нашел. Ныне каждый солдат за честь полка отвечает. Хрулев вас ждет, братцы, Ухтомский... Есть еще генералы!И долго глядел вслед землякам, заслонившись, словно от солнца, рукой и с трудом удерживаясь, чтобы не побежать за ними назад в Севастополь.
А в это время на пустынном острове Проти вблизи Константинополя, где содержались русские военнопленные, Адольфус Слэд оповещал офицеров и среди них старика Левашова о смерти Нахимова. Слэд стоял перед лежащим
_________________________
1 Развернутым строем.
на соломенной подстилке Левашовым, зажав в руке газету со статьей своей под названием "Конец фантазиям".
– Нет, господин адмирал, - слабо возражал больной Левашов, полузакрыв глаза, - Нахимов не умер, Нахимов жив.
– Вот ведь!..
– удивлялся Слэд упорству больного и кричал:- Клянусь честью! Что он, ваш Нахимов, бессмертен, что ли? Он - легенда, миф, сказанье!
– Потому и бессмертен, если хотите,-отвернулся Левашов, все больше слабея и не имея сил спорить.
В его сознании вставал Севастополь таким, каким был в его детстве, с белыми холмами, хранящими в своих зарослях могильные плиты греков, с родниково-чистой водой молодой Ахтиарской бухты, и образ Нахимова жил сейчас в этих воспоминаниях неизменным и вездесущим, как плеск морских воли, как шорох степного ветра в соломенной крыше его севастопольского дома на заросшей ромашкой и омытой дождями улочке, которой уже сейчас не было.