Сказание о Маман-бие

Султанбай был отцом чадолюбивым, следил, чтобы дети его росли людьми достойными, не были бы грубыми невеждами, учил почитать старших, набираться от них ума-разума. Если приходили в дом хорошие гости, то, хоть и было у хозяина много слуг, он поручал Айдосу разжигать очаг, чтобы слушал разговоры мудрых людей. Хотя Султанбай и рассказывал сыну похвальные истории о жизни деда его Жандоса, но никогда не связывал его имя с именем Маман-бия, не говорил о их вражде между собой. Наоборот, видя, как любили Маман-бия в народе, он поддерживал его славу в глазах сына, оберегая мальчика от путаницы противоречивых мнений и слухов.

«Маман-бий в заботах о народе все четыре стороны света обошел, — говорил Султанбай. — Он с русским царем за одним дастарханом сидел, видел сказочной красоты города Макарию и Маскеу».

Легендой вставал Маман-бий перед Айдосом. Мальчик мечтал свидеться с героем, разговаривать с ним, ему подражать. Он даже видел его во сне летающим по небу на крылатом скакуне или на ковре-самолете. Но Айдосу ни разу не привелось увидеть Мамана воочию. Теперь, услышав бранные слова Есенгельды-бия, Айдос растерялся. Его нежные свежие губки беспомощно раскрылись, круглые глаза испуганно перебегали с лица родителя на лицо Есенгельды-бия.

Не только Султанбаю, но и всем присутствующим стало не по себе от той жестокости, с какой Есенгельды-бий рушил прекрасный мир, созданный в воображении мальчика. И Есенгельды-бий сразу это почувствовал.

— Однако полой халата луну не закроешь! — молвил он, пытаясь загладить свою ошибку. — Вот указ Маман-бия оказался хорошо придуманным, полезным. Как отнеслись к нему в ваших аулах, Аманкул-бий?

— Очень дельный указ, Есенгельды-бий! — угодливо поддакнул Аманкул-бий. — Мысль об увеличении народонаселения весьма полезная мысль. Те, кто понимают, радуются, что и говорить!

— А ты что скажешь, Гаип-бахадур?

— Аманкул-бий правильно говорит. Слов нет, хороший указ, поддержать надо.

— Курбанбай-бий, а твой род как мыслит?

— Наш род тоже… — мямлил Курбанбай, с опаской думая о «тигрице».

Пока, опросив всех, Есенгельды-бий собирался подвести итог, снаружи до его ушей донеслись обрывки разговора каких-то людей, которые вполголоса на чем свет стоит честили Маман-бия и его указ.

— Кто это там? В чем дело? Зовите сюда! — приказал Есенгельды.

В дверях показался невысокий человек средних лет с аккуратно подстриженной густой черной бородой, в опрятной, ловко сидящей на нем одежде, в черной шапке, щеголевато сбитой набок, с румяным, как спелое яблоко, гладким лицом. Это был известный в округе богатенький бездельник Сабир, по прозвищу Франт. Он стоял, часто дыша от волнения и утирая рукавом обильно струящийся со лба пот. Потоптавшись у порога, он робко присел на колени у входа и поднял на Есенгельды испуганные круглые глаза.

— Бий, Есенгельды-бий! — залепетал он, запинаясь, не ожидая вопроса: зачем пришел? — С жалобой я… с жалобой… Сегодня утром пришел… пришел Маман-бий… к нам… в аул… Пешком пришел… а с ним бродяг этих… с полдюжины… А моя жена уж лет восемь как… не рожает. А он говорит: зачем не рожаешь?.. А она: из-за мужа, говорит, наверное… Тогда он к нам в дом бродягу своего… к ней послал… Вот как… да… Боюсь, уж они там… да… баба она и есть баба… да…

Презрительная усмешка скривила губы высокородных гостей, одни удивлялись, другие хмурились.

— Отец, я поеду к Маман-бию! — Айдос стремительно бросился вон из юрты.

Султанбай поспешно вышел за ним, хотел его остановить, спросить, что задумал, на худой конец, посоветовать, как вести себя с большим бием. Но мальчик уже отвязал расседланного коня, вскочил на него и умчался.

Для всадника на добром скакуне аул Сабира Франта близехонько — рукой подать. Айдос появился там, когда суматоха уже улеглась, все было тихо-спокойно. Направив коня к кучке людей, которые о чем-то толковали у крайней юрты, Айдос, не поздоровавшись, крикнул:

— Маман-бий где?

На Казахдарью, видно, подался, — ответил парень помоложе других.

Айдос круто повернул коня, вытянул его камчой и с треском врезался в густые камыши.

* * *

Гости Султанбая расходились, прощались, шумно садились на коней, а Есенгельды, будто внезапно вспомнив о чем-то, вернулся в дом. Султанбай сидел один, задумавшись. Подойдя к нему вплотную, Есенгельды наклонился и громко — Султанбай был туговат на ухо —.спросил:

— Куда сын поехал?

— Искать Маман-бия, наверное, — раздумчиво молвил Султанбай.

— А зачем?

— С доброй мыслью поехал. Айдос любит Мамана. Кровного врага любит? Я не ослышался?

— Прошу вас, бий, не называйте его врагом! — В голосе Султанбая звучал испуг.

— Нет, ты не кунградской крови! Видно, мать твоя с ябы блудила! — Грубый окрик Есенгельды заставил хозяина вздрогнуть. — Но так или иначе запомни: я знаюсь с высокородным наместником хана, а Маман — с черной костью из Шаббаза; в моих жилах течет благородная кунградская кровь, а у Мамана — мутная кровь ябы. Следи за сыном, чтобы не опоганился, чтобы вместе с Маманом русским не продался!

— Народ любит Мамана! — робея, сказал Султанбай.

— Знаю. Потому-то и нельзя его сразу прикончить. Поначалу убил я его коня, оставил Мамана без ног, а теперь поражу его в самое сердце через жену, — вот тогда ему будет конец! Тогда мы и с тобой поговорим по-настоящему. Хочешь держаться особняком, моя, мол, юрта с краю? Запомни: корень у нас один — кунград! Впрочем, ты ведь подлый человек, не нашей крови, чего доброго, откроешь врагу мою тайну! Воля твоя, но поберегись, подумай хорошенько! Я поехал!

Ошеломленный, ощутив внезапно слабость в коленях, Султанбай не смог даже встать и проводить гостя — так и остался сидеть у смятого дастархана.

7

По травянистому берегу старого заброшенного арыка, некогда соединявшего с морем озеро Кара-Терен, ехал Есим-бий во главе пестрой кучки всадников. Передний, маленький человечек с тонким личиком в яркой тюбетейке и полосатом халате, подпоясанном широким поясом из домотканой бязи, важно восседал на осле, упираясь босыми ногами в деревянные стремена. За ним теснились джигиты, одетые кто во что, по-узбекски, кто на лошадке, кто на ишаке.

Внезапно Есим-бий придержал коня.

— Что там за страсти, господи, не пойму? Всадник гонится за пешими, — глянь-ка, Кудайберген! Впереди-то вроде бы Маман-бий идет! — Старик покраснел, заволновался.

Человечек в тюбетейке выпростал ноги из стремян и, взобравшись на седло ишака, поднялся на цыпочки.

— Ха! Вижу, Есим-бий, не тревожьтесь! Все у них тихо-мирно. На беглецов и погоню не похоже.

— Глаза помутнели, милый. Старость берет свое, ничего не поделаешь!

Между тем Маман-бий со своими джигитами и Айдосом, торопившимся вслед, быстро приближался к арыку. И пока бии, встретившись, обнимались, задавая друг другу положенные вопросы о здоровье и скоте, Айдос, мгновенно соскочивший с коня, с любопытством рассматривал маленького человечка, его невиданное одеяние и по-чудному заседланного осла.