Сказание о новых кисэн

— Что это такое? — сказала она, улыбаясь, неожиданно теплым голосом. — Как давно у нас не было столь мило ползающего существа! Я даже не помню, когда это было.

Когда она, поглаживая кошку, хвалила водителя Пака, он скромно улыбался. Хотя у него была мягкая, словно шелк, душа, его лицо в этот момент было похоже на жесткую подушку „Если подумать, — пронеслось в голове, — то у него есть трудовые навыки и способности не хуже, чем у других. Однако я не могу понять, почему он, занимаясь всеми домашними делами, был привязан к Буёнгаку, словно раб. Я хорошо знал, что такие типы, как он, страшные. У таких людей, как он, темные души. Неизвестно, возможно, у него было тайное намерение нанести мне удар. Даже если мне придется умереть, я не могу допустить, чтобы его ложка первой воткнулась в „рис“, сваренный мной с таким трудом. Если бы это была просто закуска, то еще можно допустить, но ведь этот „рис“ — это не та „еда“, которое можно съесть, разделив пополам. Как бы то ни было, надо его остерегаться“.

— Кыт Сун… — раздался чей-то громкий нетерпеливый мужской голос, но это был не голос водителя Пака, хозяина кошки.

— Кыт Сун! — снова раздался тот же голос, в котором сквозили требование, мольба, обида и угроза. — Пожалуйста…

Что касается имени Кыт Сун, то не было ли оно настоящим именем кисэн-танцовщицы мисс Мин, которая вчера ночью впервые стала носить волосы валиком? Кто же это тогда? И тут до меня, как гром среди ясного неба, дошло, что это ее любовник, стоя у главных ворот, плакал, как козел. Какой же он был все-таки дурак! Разве, придя сюда, поможешь слезами, когда уже все кончено? Она сейчас сладко уснула в объятиях того „змееголова“ и, вероятно, счастлива. Дурак, тебе будет легче поймать бумажного змея с зажженным хвостом, улетевшего в небо, чем вернуть обратно ее любовь. И без того видно, что в голосе, которым он звал свою любимую, скрывалось чувство обиды и злости, готовое вырваться, но даже если бы она вышла к нему, то вряд ли ему стало бы легче от этого. Из-за шума у главных ворот мой утренний сон умчался прочь. Я посмотрел на мадам О, которая по-прежнему, отвернувшись, лежала рядом, но было ясно, что не собирается встать и прижать меня к груди. Мой свалившийся на бок „нефритовый стержень“ выглядел как двоюродный брат ската, сгнившего под палящим летним солнцем.

Когда я одевался, на меня снова навалилась тоска, словно вздымающаяся волна в море. Сначала она поднялась, а потом неудержимо хлынула с такой огромной силой, полностью накрыв меня, что я не мог даже шевельнуть руками. Это было совершенно незнакомое и страшное чувство. Мне стало очевидно, что я постарел, но мастер есть мастер, даже если стар. Я застегнул в брюках замок-молнию, втянул живот, чтобы собрать оставшиеся силы, которых уже не было, и… о, черт, кажется, слезы собрались хлынуть из глаз. Какой все-таки позор!

2

„К бежевым брюкам из хлопчатобумажной ткани подойдет черная рубашка, — подумал я. — Это хорошее сочетание цветов“. Стоя перед зеркалом, я взъерошил руками волосы на лбу. „Красавец, да и только, — мелькнуло в голове, — этот парень в зеркале!“ Я слегка повернулся, и в глаза бросились чуть свисающие ягодицы. Джинсы, которые кажутся жесткими для пожилых людей, на самом же деле хороши тем, что скрывают недостатки телосложения и, благодаря толстой ткани, делают тело упругим. В отличие от них тонкие брюки из хлопчатобумажной ткани выдают телесные изъяны. Конечно, постоянный контроль над животом остановил его выпирание, но мне не удалось предотвратить провисание ягодиц. Видно, что такие брюки, даже если носить их очень аккуратно, можно носить не более двух-трех лет. То, что даже когда я шел умываться, я выбирал такую одежду, чтобы сочетались цвета, и оглядывал себя со всех сторон в зеркале, словно девушка, идущая на свидание, вызывало у меня чувство раздражения и заставляло тяжко вздыхать. „Но разве ты не мастер в этой сфере? — пронеслось в голове. — Мастер в любом месте, в любой ситуации должен выглядеть стильно“. Для меня, например, идти умываться в брюках от ночной пижамы или в тренировочных брюках, с пузырями на коленях, или таская, с шарканьем, по полу тапочки, — поведение, нарушавшее правило поведения альфонса. Если даже слегка расслабишься, непременно будешь безжалостно выброшен из этой сферы — вот главное правило. Так что увольнение грозит не только наемным работникам с „белыми воротниками“, но и нам. По мере того как провисают ягодицы и слабеет мужская сила, приходится больше обращать внимание на внешность. Войдя в этот возраст, я с болью в сердце понимаю, почему у женщин в возрасте макияж с каждым днем становится ярче».

— Когда я вижу тебя, — как всегда проворчала, глядя на него с неприязнью, Табакне, — мне становится ясно, откуда происходят слова «кисэнский брат».

С недавнего времени она, поглядывая на него искоса, неприятным взглядом, опять начала придираться к нему. И почему я попадаюсь ей на глаза именно тогда, когда иду умываться! Теперь я не обращал внимания на ее упреки. Когда, стоя передо мной, она ругала меня, говоря, что я отъявленный негодяй и вымогатель, я, ничего не отвечая ей, просто улыбался. А что я мог ответить, если она была права. Когда мне не хотелось терпеть от нее унижения и оскорбления, я, как можно скорее оставив ее, возвращался в комнату и тихо сидел там, как мышка. Упреки с ее стороны всегда жгли мне спину с утра.

— Когда мужчина стареет, то его ягодицы должны выглядеть плоскими, — продолжала ворчать она, но в голосе не было уже злости. — Твои же выглядят упруго, словно две свежие хурмы. Каждый раз, когда ты шагаешь, они двигаются то налево, то направо, и, глядя на них, женщины, наверное, сходят с ума. Так что, когда выбираешь мужика, надо смотреть и на его ягодицы. Если посмотреть на их форму, можно точно узнать темперамент и привычки мужчины.

Мои глаза широко раскрылись. Боже мой, у моих ягодиц проблема не в том, что они провисли, а в том, что они слишком упругие! Сегодня почему-то ее упреки были необычайно приятны. Несмотря на то, что я ничего не делал, улыбка не сходила с моих губ, ноздри расширились. Я не в силах был сдержать самодовольную улыбку. Да, я, Ким Гён Чхун, еще жив! Не обращая внимания на то, разглядывала она мои ягодицы или нет, я быстро спустился по высокой лестнице главного домика, легко перепрыгивая через две ступени. В этот момент даже крутая лестница и соскальзывающие с ног тапочки не могли мне помешать показать мастерство танца.

Вся окружающая природа, может быть благодаря приподнятому настроению, выглядела ослепительно прекрасной. Даже бамбуковая роща за домом, которая обычно мне не нравилась, казалась мне местом, откуда могли появиться привидения, сейчас выглядела пышной, приятной, сочно-зеленой и ароматной. Я уже сожалел о том, что говорил: «Как только Буёнгак попадет в мои руки, первым делом я уничтожу экскаватором бамбуковую рощу за кибаном».

Крыша Буёнгака, которая всегда казалась мне бельмом на глазу оттого, что она часто пропускала дождь и в трещинах между черепицами росла трава, сейчас выглядела элегантно. Я уже сожалел о том, что говорил, что как только кибан попадет в мои руки, первое, что я сделаю — уберу черепицы и вместо них выложу красивую стальную крышу в современном стиле. Но сейчас, после ее слов, у меня словно заново открылись глаза. Ведь достаточно было даже просто кинуть взгляд, чтобы понять, что заставлявшие нервничать убогие, на мой взгляд, старые деревянные полы и столбы с трещинами выглядели изящно, словно ценный антиквариат. Мне стало стыдно за то, что я говорил, что сколько ни натирай старый деревянный пол свечой, он не станет лучше, и раз есть слепцы, готовые купить его и сгнившие столбы за сумасшедшие деньги, я продам все, что можно продать, а затем полностью заменю новыми материалами. Я сожалел о том, что говорил каждый раз, когда наступал на червей после дождя, когда на аккуратно очищенные до блеска туфли прилипала мокрая глина. Меня злило, что Табакне ворчала, говоря мне, что, мол, хотя бы вырвал сорняки на площадке двора, а не только валял дурака. Конечно, я был неправ, когда говорил, что как только Буёнгак попадет в мои руки, я сразу вырву все цветы и деревья, а затем, покрыв двор цементом, продам его.

А ведь, если подумать, то именно благодаря ним существует Буёнгак. Жилая площадь составляла примерно 416 кв. м, а площадь земли — около 2138 кв. м. Даже за исключением никому не нужной бамбуковой рощи площадью 832 кв. м, в мои руки достанется земля площадью в 1036 кв. м, и я был уверен в том, что я смогу «освоить» ее целиком, без всякого труда. «Раз меня ждет запоздалая удача, — подумал я, — то, кажется, не таким уж неверным было гадание гадальщика во дворе рынка Чжагал в городе Дэгу». Интересно, сколько все это стоит, если посчитать с учетом площади четырех сгнивших домов вокруг Буёнгака, недавно купленных Табакне? Поговорка «Лопну от счастья», наверное, уместна именно в такие минуты. Конечно, я тоже совестливый человек: хотя мне и было жалко, я исключил из расчета деньги, которые Табакне откладывала в банке. Нельзя же выманить деньги, накопленные бедной старухой за всю жизнь? Нельзя выманивать хотя бы из-за моей любви к мадам О и симпатии к Табакне. Хотя если честно, я никогда ее не любил, но она мне была симпатична за ее твердый характер, и оставить ей эти деньги — значит проявить человечность. Все вещи в кибане служили накоплению и приумножению ее богатства. Кисэны, будучи движимым имуществом, тоже содействовали этому. Как же я могу не признать, что все они вместе сыграли главную роль в создании лучшего кибана в стране — Буёнгака, позволив ему продержаться до сегодняшнего дня? Когда продаешь что-то, надо продавать без всяких сожалений, но при этом, конечно, надо признавать то, что следует признавать, только так станешь настоящим профессионалом.

Сейчас мне даже не хочется вспоминать об этом, но если честно, в молодости мое положение было действительно ужасным. Как только я не заискивал перед гангстерами банды «Эогэ», в которой были собраны мелкие хулиганы, или хотя бы работавшей под ней бандой «Гарибондон», чтобы стать их членом, не смея даже мечтать о присоединении к крупной банде «Генерала О», орудовавшей в районе Мёндон, или к банде «Западники», контролировавшей район Чхунмуро, — все было бесполезно. Я тоже хотел стать гангстером, чтобы ко мне обращались с уважением, со страхом и почтением называя меня хённим, что значит «босс» или «шеф». Когда бывал в банде через знакомых, чтобы стать ее членом, я каждый раз попадался мелким сошкам и, даже не увидев босса банды, был избит их ногами. Причина, по которой меня не брали в банды, была до обидного проста: мне говорили, что мое лицо выглядело слишком бандитским.

— По-вашему, значит, человек, похожий на учителя, не сможет им работать, — с негодованием крикнул я однажды при посещении очередной банды.

— Сопляк, разве можно одно сравнивать с другим? — смеялись они надо мной.

Однажды, после того как меня избили до крови из носа, приемом ёпхчхаги из тхэквондо [55] , — ударом ноги сбоку, они, издеваясь, снисходительно похлопывая по плечу, посмеиваясь надо мной, сказали:

— Эй, тебе лучше вымогать деньги у людей перед Сеульским вокзалом. Твоя рожа как раз подходит для такой работы.

55

Корейская национальная борьба.

Если бы тогда они приняли меня в банду, вероятно, я не стал бы жить как мелкий вымогатель, обманывавший «бедных» женщин. Я тоже хотел жить круто, динамично, соря деньгами. Мне и сейчас трудно выразить словами то презрение, которое я испытывал к самому себе, когда напал на выглядевшую богатой женщину и, даже не успев трахнуть ее, был пойман на месте преступления и посажен в тюрьму. Сидевшие там люди тоже были преступниками, но они не выносили насильников или развратников и, полагая, что их преступления — самые грязные, не считали их за людей.