Сказание о пятнадцати гетманах

Глава четвертая

Когда весть об избрании нового гетмана распространилась по всему южнорусскому краю и дошла до рядовых казаков, не принимавших участия в раде, а также до Запорожья, в казацкой массе поднялся ропот. Выговский был неприемлем для черни по многим причинам. Прежде всего, он не имел отношения к Сечи, запорожцем не являлся, а принадлежал к польскому шляхетскому роду православного вероисповедания герба Абданк (к нему причислял себя и Хмельницкий, который в отличие от Выговского в ордере герба не значился). О роде его занятий до Освободительной войны ходили различные слухи. Одни говорили, что в молодые годы Выговский служил в Киеве канцеляристом и за утрату каких-то важных книг был приговорен к смерти, но с помощью влиятельных связей избегнул наказания и поступил в реестровое казацкое войско. По другим данным, он был всего лишь писарем при польском казацком комиссаре Шемберге, вместе с канцелярией которого выступил в поход против запорожцев. Достоверно было известно, что в битве при Желтых Водах, когда казаки подняли Шемберга на пики, Выговский попал в плен к татарам, но его выкупил Богдан Хмельницкий, встречавшийся с ним ранее. Примерно в то же время к восставшим присоединились и другие Выговские: брат Данила, родственники Василий, Илья и Юрий. Вначале Иван Евстафьевич был писарем при гетманской канцелярии, завоевал почти безграничное доверие гетмана и спустя два года стал генеральным писарем Войска Запорожского. Должность эта, весьма высокая в иерархии казацкой старшины, у рядовых казаков популярностью не пользовалась. Кроме того, всем было известно, что еще при жизни старого гетмана его преемником был избран Юрий Хмельницкий, против чего не возражали Запорожье и чернь. Простые казаки не понимали, зачем это решение необходимо было отменить и избирать другого гетмана. Пусть Юрий был летами молод, но он носил славную фамилию, известную далеко за пределами Малороссии, являлся прямым наследником старого гетмана, которого казаки любили и уважали. С другой стороны среди казацкой старшины было немало более известных и увенчанных славой полковников, чем Выговский, который, ко всему прочему, еще и был женат на польской шляхтянке, что само по себе уже вызывало к нему недоверие простых казаков.

– Да, кто такой этот Выговский? – стучал кружкой по столу в чигиринском шинке подвыпивший казак Карась. – Где он у дидька был, когда мы шляхту лупили под Желтыми Водами? Не у ляхов ли? Если бы не покойный гетман, то до сей поры в плену у татар на цепи сидел.

– А, кто видел его под Пилявцами, в боях с Яремой, не к добру будь помянут, или во время штурмов Збаража? – поддакнул его приятель Мотузка, сделав из кружки приличный глоток. – Когда мы на валы лезли под пушечным огнем, он пером скрипел в канцелярии.

– А под Берестечком, когда татары гетмана с собой захватили, кто как не Выговский увязался за ним, якобы ему на выручку, и удрал из осажденного табора? – поддержал приятелей запорожский войсковой товарищ Водважко. – Если бы не Богун, так бы и настал там наш последний час.

Старый запорожец знал, что говорит: в свое время он был одним из атаманов на Сечи, к Хмельницкому примкнул еще зимой 1647 года и участвовал во всех казацких войнах, несколько раз бывал наказным полковником.

– Богун, вот это гетман! – оживился Карась. – Заслуг перед Войском у него поболе будет, чем не только у Выговского, а и у многих заслуженных полковников.

– Богуна в гетманы! – рявкнул Мотузка на весь шинок, вызвав одобрительный гул голосов.

– Да угомонитесь вы! – стукнул кружкой по столу Водважко. – Богун не давал присягу московскому царю, он не может быть выбран гетманом. Хотя, что ни говори, Иван – славный казак и настоящий запорожский сокол.

Разговор постепенно переключился на воспоминания о боях под Винницей и Монастырищем, а о Выговском как-то все забыли.

Такие разговоры можно было слышать не только в чигиринском шинке у казацкой вдовы Одарки, а по всей Малороссии. Многие казаки высказывались за созыв настоящей черной рады на Масловом Броде, где обычно избирали гетманов реестрового войска. Все громче звучал ропот об узурпации Выговским гетманской власти.

Прежде чем разъехаться по своим полкам нежинский полковник, он же шурин покойного гетмана, Василий Золотаренко, киевский полковник, двоюродный племянник Богдана, Павло Яненко, брат первой жены Хмельницкого, Яков Сомко, собрались дома у прилукского полковника Петра Дорошенко. К ним присоединился и Иван Брюховецкий, бывший при покойном гетмане формально «старшим слугой», а на самом деле управителем всего его огромного состояния. В просторной горнице за обширным столом родственники покойного гетмана вели неторопливую беседу о том, как жить дальше.

Рассудительный Золотаренко, потягивая из серебряного кубка венгерское вино, говорил:

– Иван не враг нам. Пусть покуда походит в гетманах, а Юрко подрастет, возмужает, тогда можно будет вернуться и к вопросу об отставке Выговского.

Яков Сомко, дядя Юрия по матери, несмотря на возраст, красавец-казак, покачал головой:

– Нет, я здесь не останусь. Выговский уже намерен отправить Юрася в Киев, учиться в академии. А я на Дон уйду, там сейчас безопаснее всего. Не верю я новоиспеченному гетману.

– Я присмотрю за Юрком, – сказал Яненко, – может, оно и к лучшему, что в Киев уедет учиться, не будет тут мозолить глаза Выговскому, а то мало ли что…

– Пожалуй, я сам поеду с ним в эту академию, – задумался Брюховецкий, – ты, дядько Павло, как киевский полковник не можешь при нем все время неотлучно находиться. А вот мне покойный гетман наказывал не спускать с сына глаз, пока в возраст не войдет. Я с ним поеду, а то от Выговского можно всего ожидать.

Дорошенко, самый младший среди них, женатый на дочери Яненко-Хмельницкого, красивой, но немного легкомысленной Оксане, большей частью молчал, только подливая вино в кубки старшим товарищам.

– Ну, значит, на том и порешили, – подвел итог беседы Золотаренко, – сейчас нам надо как никогда раньше крепко держаться друг друга. У кого появятся какие новости, сразу сообщайте.

– Ходят слухи, – перед тем, как попрощаться, сказал Дорошенко, – что чернь намерена созвать черную раду на Масловом Броде.

– Об том и я слыхал, – согласился Золотаренко, – но думаю, нам все же сейчас нужно поддержать Выговского. Скорее всего, с ним попробует потягаться Пушкарь. Но Выговский в целом предсказуем, он будет продолжать дело Богдана. У них с покойным гетманом были общие взгляды на будущее Войска Запорожского, оба стремились создать на казацких территориях независимое удельное княжество по типу Прусского курфюрства. И Выговский мысли об этом не оставил. А вот Пушкарь – тот ярый сторонник Москвы, на его стороне не только казацкая чернь, но и голота. Выберут Пушкаря гетманом – завтра у нас во всех городах царские воеводы объявятся…

…О брожении в казацкой среде верные люди докладывали вновь избранному гетману, и он в раздражении кусал ус, постепенно убеждаясь, что положение его становится все более шатким.

– Черную раду на Масловом ставе, – говорил он двум своим ближайшим советникам Гуляницкому и Ковалевскому, – допустить никак нельзя. Там всем будут заправлять Пушкарь да запорожцы и чернь поступит так, как они скажут.

Действительно идею созыва черной рады поддержал и возвратившийся из Запорожья Пушкарь, который с негодованием заявлял, что Выговский лукавит, говоря о том, что покойный Богдан оставил его советником при Юрии. На самом деле вторым советником гетман оставил именно Пушкаря. Полтавский полковник обвинял нового гетмана в том, что тот не сообщил ему и запорожским атаманам о созыве 27 августа рады и ее решения, таким образом, нелегитимны.

В такой ситуации возникали серьезные основания сомневаться, что кандидатура Выговского будет поддержана Москвой, о чем ему прямо заявил стольник Кикин, прибывший в Чигирин вместе с Тетерей.

– Тут надо действовать тоньше, хитрее, – советовал стольник, – в Москве у тебя сторонников много, но требуется соблюсти букву закона, чтобы не допустить рокоша.

Выговский и сам знал, что политика царского правительства относительно Малороссии еще при жизни Богдана Хмельницкого характеризовалась осторожностью в отношениях с казаками. Царь многое прощал Хмельницкому ввиду его прежних заслуг и старался без нужды не вмешиваться в состояние малороссийских дел, в целом доверяя казацкому вождю. Однако рассчитывать на то, что такая же политика будет выдерживаться и в отношении нового гетмана, избрание которого вряд ли можно признать полностью легитимным, было трудно.