Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Сказание об Ольге (сборник)
Шрифт:

И вот чем это кончилось.

От злобы Тит смертно разболелся. Боясь предстать перед Всевышним со смрадом в душе, он решил помириться с Евагрием. Три старца пришли к Евагрию и сказали:

– Отче Евагрий! Отец Тит помирает.

– Да ну! – сказал Евагрий, обрадовавшись.

– Отче Евагрий! – сказали старцы. – Отец Тит велел тебе сказать: прости меня, брат мой, что я на тебя гневался.

– Кал он, ваш отец Тит! – отвечал Евагрий. – Пущай помирает без прощенья! – Но старцы, рассердясь, кликнули на подмогу братьев помоложе и силой поволокли его к Титову одру.

Тит сполз с одра и распростерся перед

Евагрием, умоляя:

– Прости меня!

Но Евагрий, вырываясь из державших его рук, твердил с бранью:

– Не прощу ни в этом веке, ни в будущем!

И такой разжег в себе огнь, что кровь его изменила свой состав и цвет, лицо синевой налилось, рот перекосился, и вдруг повис тучным телом на руках у иноков. Те опустили его на пол и увидели, что он мертв.

– Смотри-ка, отче Тит, – сказали они, ужаснувшись, – как Господь покарал отца Евагрия. В адской лютости, не покаявшись и не причастившись, он испустил дух.

– Да ну! – сказал Тит, подняв лицо от полу.

Увидел Евагрия, лежавшего бездыханно, проворно встал и перекрестился:

– Слава тебе, Господи!

– А ты никак исцелился, отче Тит, – сказали старцы.

– Подлинно! – воскликнул Тит. – Я здоров совсем, милостью Божьей!

И, взяв свою постель, пошел по обители возвестить о чудесном своем исцелении. А Евагрий был погребен со страхом и плачем, и Тит тоже плакал тихими слезами.

Много бывало разного, о чем Феодосию как игумену исправно доносили.

И лентяйничали, и скоромное ели, и деньги друг у друга отнимали, и хуже.

Он старался занять их работой: трудились бы да молились и не думали о чем не надо.

Написал прошение князю Изяславу: «Бог умножает братию, а места у нас мало. Ты бы нам отдал гору над пещерами», – и Изяслав прошение уважил. Феодосий велел копать длинный подземный ход, целую улицу, и кельи по сторонам: чтоб не разбредались, держались на виду.

И большую пещеру ископали, для церкви.

Новую обитель обнесли оградой, у ворот посадили привратника, чтоб не было праздного шатанья в город и иных соблазнов.

Также занимал их умы трудами в книгохранилище. Кто хорошо знал по-гречески, те у него переводили книги. Имевших красивый почерк усаживал за переписку. Многим это нравилось, состязались во всяческих изощрениях и завитушках. Другие рисовали заглавные буквы, третьи переплетали во славу Божью, чистым делом отвлеченные от искушений.

К тогдашним временам относится второе чудо Феодосия.

Пришел к нему эконом и сказал:

– Припасы кончились, деньги кончились. Завтра братии нечего будет есть.

Феодосий ответил, не вставая с колен, – он молился:

– О чем заботишься? Завтрашний день не настал еще. Будет день, будет и пища.

И продолжал молиться. Эконом ушел. Спустя немного Феодосий позвал его и показал:

– Смотри.

На столе лежала золотая монета и светила, как маленькая луна.

– Видишь, – сказал Феодосий, – Господь о нас позаботился.

И рассказал, что после ухода эконома вошел молодой воин в доспехах, положил монету на стол и удалился.

Ворота ограды были заперты, никто не видел воина. Братия поняла с трепетом, что то приходил из архангелов кто-либо и что сделалось это по молитве Феодосия.

* * *

Пешком, как подобает, пришел поклониться

обители греческий монах Михаил. Он не имел вида нищенского, как пещерники, был статен, в новой ризе, волосы и борода ровно подстрижены: он приехал из Константинополя в свите митрополита Георгия. После службы они с Феодосием беседовали вдвоем.

– Ты из какого монастыря? – спросил Феодосий.

– Я, – отвечал Михаил, – из Студийского монастыря, основанного консулом Студием в пятом веке, ты о нем, должно быть, слыхал.

– Как же, – подтвердил Феодосий, – дошло и до нас, как вы богоустроенно живете. Правда ли, будто у вас особо строгие правила, от греха ограждающие, как бронь?

– Грех, – вздохнул Михаил, – любую бронь пробивает. Но кое-чего мы, бесспорно, достигли. По крайней мере у нас почти совершенно покончено с идиоритмом, то есть с вольностью поведения и передвижения. У нас этого нет, чтоб монах делал у себя в келье что хотел, а соскучившись на одном месте, брал посох и суму и отправлялся в другие места по своему усмотрению. Великое единообразие жизни обеспечивает нам порядок в той степени, в какой он вообще возможен в людском общежитии. Первоначальная мысль о необходимости единообразия принадлежит преподобному Пахомию, возмутившемуся беспорядочностью жития святых отшельников в африканской пустыне. Он же, как тебе известно, наметил основные установления, ограничивающие эту беспорядочность. Но собственно устав, которым руководствуется Студийский монастырь, до мельчайших подробностей разработан лишь в девятом веке знаменитым Феодором Студитом, нашим иноком. Там предусмотрен каждый возможный шаг спасающегося брата и всё учтено, чтоб не дать ему споткнуться.

– Неужто каждый шаг? – спросил Феодосий. – И ты можешь ознакомить меня с этим уставом?

– Изволь. Среди книг, мной привезенных, есть краткий список устава. Я с радостью дам тебе его переписать. Полный же устав, исправленный патриархом Алексием, содержит несколько обширных пергаментных свитков и хранится у нашего монастырского библиотекаря отца Ефрема.

– Скажи, – подумав, спросил Феодосий, – вот я вижу твой вид холеный, волосы у тебя ниспадают лоснистыми волнами, одежда новая, – так положено по вашему уставу или же это есть отклонение от него, идиоритмическая вольность?

– Я благословен на эту вольность, – отвечал Михаил, – вернее, вынужден к ней моим назначением в свиту митрополита. Отправляя нас за рубеж, в Константинополе заботятся, чтоб мы выглядели приятно для чужих глаз и с блеском представляли святую соборную и апостольскую церковь. У себя же в монастыре мы в смысле одежды, как и в других смыслах, стеснены всевозможно. По Студитову уставу даже не имеем собственного платья, вообще никакой собственности, будь то деньги, или пища, или игла для шитья.

– О премудрое установление! – воскликнул Феодосий. – Собственность – чума, проказа, растление души! Дело пойдет лишь в том случае, если ни у кого из нас не останется даже иглы для шитья, но всё будет принадлежать обители. Только тогда сумеем истинно служить Господу Богу нашему.

– Не уповай чрезмерно, – заметил Михаил. – Не так всё это просто.

– Брат мой, – возразил Феодосий, – но ведь что-то с ними надо делать, чтоб не грешили ежеминутно, и суеверие вкупе с земными страстями не вытеснило веру, и не ушло бы от них вечное блаженство.

Поделиться с друзьями: