Сказание об Омаре Хайяме

Прочитав письмо, хаким угостил своего гостя обедом и только за фруктами и разными сладостями начал расспрашивать о деле, которое привело друга детства в далекую столицу.

Бижан эбнэ Хуррад сообщил, что Мухаммад и его жена, сестра Омара Хайяма, живут вполне сносно. Мухаммад посвящает много времени занятиям алмукабалой и геометрией. В этих науках он преуспевает, и не исключено, что скоро ученый мир прочитает его сочинения. Соседи, которых, наверное, помнит хаким, все, слава аллаху, живы, но сильно постарели. Жизнь течет в Нишапуре, как везде: одних аллах дарует здоровьем, других призывает к себе. Молодое поколение сменяет старое. Этот закон, может быть, и хорош для аллаха, но слишком уж суров. Непонятно, почему аллах одной рукой создает живых существ, а другой – вынимает душу из них? Нет ли тут несоответствия?

Омар Хайям поддержал старого друга, говоря:

– Полнейшее несоответствие, дорогой Бижан! Если творение рук твоих нравится тебе, не разрушай его. Если не нравится, если тебя грызет сомнение, не сотворяй его. Не правда ли?

– Что верно, то верно, – согласился Бижан. – Но не пахнет ли тут богохульством?

– Почему же богохульством?

– Очень просто: мы подвергаем сомнению его деяния.

Хаким промолчал.

– Впрочем, – продолжал старый друг, – тебя обвиняют именно в богохульстве.

Омар Хайям посмотрел на Бижана испытующе и мягко заметил, что гость простодушен, что говорит он обо всем искренне, без задней мысли. Но почел за благо перевести разговор на другую тему:

– Скажи, дорогой Бижан, какая нужда заставила тебя проделать столь длинный путь от Нишапура до Исфахана? Несомненно, что-то важное. И чем могу помочь тебе?

Бижан эбнэ Хуррад выпил холодной воды, от вина отказался и сказал:

– В самом деле, не так-то легко идти с караваном от Нишапура до Исфахана. Но если ты сидишь на горячем гвозде? Если в боку у тебя заноза, не дающая тебе ни сна, ни покоя? То как же тогда? Сидеть сложа руки? Хуже будет! Не обращать внимания, терпеть? Но это совершенно невозможно. Поверь мне, старый друг, я тебя никогда бы не побеспокоил, если бы не важная причина. Вот сюда дошло… – И пришелец из Нишапура указал на свой кадык. Это значило, что нечем уже дышать, что терпение лопается: куда же выше кадыка?

Хаким попивал вино мелкими-мелкими глотками и думал о жизни, которая уродует человека раньше времени. Какой же славный и нежный был поэт Бижан в юные годы. А сейчас он худ и жилист, глаза его плохо видят – постоянно щурится Бижан, – и пальцы его стали кривые от трудов, и голос охрип от времени. Омар Хайям глядит прямо в глаза Бижана, он пытается угадать черты того, юного Бижана. Но где же тот Бижан? Где та юность? Позвольте, тот ли это Бижан?..

И почему-то представляет себе речку, которая сверкает на солнце искрами и всеми цветами радуги, которая вырывается на свет божий и радует всех сущих на земле; радует, веселит и вдруг исчезает где-то в песках, «уходит в небытие». Так существовала ли речка? Было ли соцветье красок? Где все это? Куда девалось?

– Слушай, – говорит хаким своему другу, – жизнь что речка. Жизнь что светлячок. Жизнь что молния. Она сверкает, она взвивается к небу истовым огнецветом. А потом? А потом?

Старый, милый друг умилен. Он хватает руку хакима. Пытается ее поцеловать. Омар Хайям противится этому. Зачем? Разве возможно такое между друзьями? Разве в этом проявление дружбы?

Омар Хайям уже сочинил рубаи про жизнь и про речку, про светлячка и про жизнь. Рубаи вертятся в голове. Надо только записать на бумаге. Где перо и самаркандская бумага? Только на хорошей бумаге, только хорошими чернилами пишутся добрые и необычные слова.

Омар Хайям наполняет чашу вином. Лучшим вином, которое есть у него. Однако этот Бижан, кажется, слишком правоверный, правовернее самого муфтия… Этот Бижан предпочитает воду или, в крайнем случае, шербет. Этот Бижан не желает терять лицо перед великим поэтом. Он не говорит об этом. Но он дает понять хакиму Омару Хайяму.

Хозяин поначалу не очень разумеет гостя. О чем речь? О том, чтобы не пить вина? Но разве это предмет спора? Кто сравнивает воду с вином? Кто смеет поставить рядом эти две жидкости, хотя и та и эта одинаково жизнетворны?

– Омар, тебя называют большим вольнодумцем, – говорит Бижан. – Об этом свидетельствуют и твои стихи.

Омар Хайям недоумевает:

– При чем здесь стихи?

– Их читают так, словно пьют воду из чистого колодца. Особенно молодые.

– Не знаю! Ничего об этом не ведаю…

Бижан эбнэ Хуррад почувствовал, что разговор о стихах не очень приятен Омару Хайяму. И он поступает совершенно верно, перейдя к своей просьбе, ради которой он и прибыл сюда, в Исфахан.

– Жизнь наша на волоске, – говорит Бижан. – Я всегда полагал, что человеческая жизнь не слаще собачьей. Но теперь могу сказать, что готов влачить даже собачью. Вот как тяжко!

Старый друг подробно рассказывает о жалком житье-бытье ремесленника. Трудишься с самого раннего утра и до позднего вечера. Горбом добываешь каждый кусок хлеба. Но такова доля, и на это трудно сетовать. А вот от поборов разных житья не стало. Хорасанский правитель выжимает последние соки. Цех палаточников, цех чеканщиков, кузнецов, цех пекарей и ковровщиков направил Бижана в столицу с жалобой на правителя. Ведь он все вершит именем его величества. Неужели это правда? Неужели мало его величеству пота, который проливается с утра и до вечера?

Омар Хайям понимает, чем рискует этот палаточник. Но, видимо, уж слишком приперло, ежели решается на жалобу.

– Ты собираешься вернуться в Нишапур? – спрашивает Омар Хайям.

– Разумеется. Куда же я денусь?

– А правитель обо всем будет осведомлен?

– Наверное.

– И он тебя поблагодарит, Бижан?

– Не думаю. Поэтому-то я решил действовать через тебя. А иначе не сносить мне головы!

Бижан эбнэ Хуррад подал бумагу, тщательно завернутую в платок. Она была спрятана за пазухой в прочном кожаном кармане.

Хаким прочел жалобу. Она была написана слишком витиевато, но смысл был ясен как день: о великий повелитель, помоги своим подданным – нет житья от правителя!

Омар Хайям попросил гостя время от времени подкрепляться. А себе налил вина.

– Пусть я сгорю в аду, – пошутил хозяин, указывая на фиал с вином.

– Не приведи аллах! – воскликнул набожный палаточник.

Омар Хайям спросил Бижана:

– Ты бывал в Туране?

– Нет.

– На берегах Джейхуна?

– Нет, не привелось.

– В Багдаде?

– Тоже нет. Я, уважаемый Омар, может быть, впервые оставил родной Нишапур.

– А я кое-где бывал, – сказал хаким. – И доложу тебе следующее: народ повсюду живет жалкой собачьей жизнью.

У Бижана отвисла челюсть.

– Неужели так же, как в Нишапуре?

– Может, еще хуже!

– Но ведь правители бывают разные…

– Мне жаль тебя, Бижан, ты слишком наивен.

– Так что же делать? Умирать, не проронив ни слова?

Омар Хайям осушил чашу, вытер салфеткой усы и губы. Он размышлял: огорчить этого славного Бижана или оставить в его душе местечко для надежды?..