Сказания о нартах
Шрифт:
— Этот дар тоже беру я, — сказал опять Хамыц.
И снова зашумели все нарты:
— Нет, не по сердцу нам слова твои! Не по сердцу! Кто из нартов не слыхал о твоем обжорстве, Хамыц! Пируя непрерывно всю свою жизнь, ты хоть раз почувствовал ли себя сытым? Ни разу, сидя за столом пиршества, ты не поднял последнего тоста за обилие и первым не встал из-за стола.
— Не своим именем, а именем сына своего Батрадза беру я это сокровище. Кто, кроме него, так умерен в пище и питье?
И опять никто не возразил Хамыцу, и опять все замолчали. И снова сказал Урызмаг, взяв в руки третий кусок сукна:
— Этот третий дар нартские старейшины присудили тому, кто из молодежи
— И этого сокровища я никому не уступлю, — сказал Хамыц.
— Да как ты смеешь! — зашумели нарты. — Кто не знает, что ты обладаешь чудодейственным Аркыз-зубом и стоит тебе улыбнуться и показать его женщине, как становится она твоей жертвой! Да ты к чужой жене сквозь щель в стене пролезешь! А свою жену, урожденную Быценон, ты повсюду с собой в кармане носил. Откуда набрался ты дерзости? — говорили нарты Хамыцу.
— Справедливы все ваши упреки, — ответил Хамыц. — Но кто из вас показал больше благородства и честности в отношении женщин, чем сын мой Батрадз?
И решили тут старейшие нарты испытать доблести нарта Батрадза, сына Хамыца.
Батрадз возвращался с похода, и сто всадников выслали ему навстречу, чтобы напали они на него из засады. Но когда кинулись они на Батрадза, то повернул он коня и погнал его, будто бы спасаясь бегством. В погоню пустились за ним всадники. Но так как не одинаковы были их кони и одни обгоняли других, преследователи вытянулись в длинную нить по дороге. И тогда Батрадз неожиданно повернул коня своего, и — Бог избави нас всех от такой напасти! — одного за другим одолел он всех, — окровавленные и израненные, разбрелись они по домам.
Целую неделю пировали нарты. Батрадза посадили так, что ни до одного кушанья и ни до одного напитка не смог он дотянуться. Всю неделю сидел на пиру Батрадз, и ни кусочка еды и ни глотка ронга не попало в рот его, но пел он веселее всех и плясал лучше всех. Так выдержал Батрадз второе испытание.
А перед тем как Батрадз должен был вернуться из похода, подговорили нарты жену его притвориться, что будто она обманула Батрадза с его молодым пастухом. Вернувшись домой, увидел Батрадз, что голова жены его лежит на руке пастуха. Батрадз осторожно вытащил руку пастуха из-под головы жены своей и подложил ее руку под голову пастуха, сам же вышел во двор, подостлал под себя бурку, седло положил под голову, лег и до восхода солнца не шевельнулся.
Так убедились нартские старейшины в доблестях Батрадза и нашли, что достоин он получить в дар сокровища предков.
Но не разошлись нарты-старейшины после этого. И разговор о Батрадзе все не смолкал.
— То, что Батрадз самый доблестный из молодых нартов, — это правда, — говорили они. — Но не довели мы дело до конца: не узнали мы, как приобрел он эти доблести.
Призвали тут Батрадза на собрание старейшин и спросили его, как приобрел он эти доблести. И ответил им Батрадз:
— О лучшие из нартов! Не удивляйтесь тому, что я скажу, но отваге и сообразительности в бою научился я у своей охотничьей собаки.
— Как так? — стали расспрашивать нарты.
— Пришлось мне однажды, возвращаясь с охоты, проезжать по чужому селению. Собака была со мной, и множество чужих разъяренных псов окружили ее. «Разорвут ее», — подумал я. Но гляжу — собака моя, не теряя времени, изо всей силы помчалась вперед, и все собаки кинулись за ней. Но, преследуя ее, стали они отставать друг от друга, растянулись по полю, и тут собака моя вдруг повернулась
и поодиночке перекусала их всех. На всю жизнь запомнил я, что, если хочешь победить врага, разъедини его, уничтожь его сплоченность, разбей его силу — и добьешься над ним победы.— А где научился ты умеренности в пище и питье? — спросили Батрадза.
— Было это давно, еще в молодости моей, — ответил он. — Однажды на привале послали старшие нас, младших, за водой. Дорогой один из нас споткнулся о какой-то маленький комочек, похожий на сморщенный кожаный мешок. Прихватили мы этот мешочек, чтобы набрать в него лишней воды, подошли к роднику, который бежал со скалы, наполнили наши кувшины и подставили наш мешочек. Катится вода в мешок, и чем больше наливается в него воды, тем больше он растягивается, но доверху так и не налился. Принесли мы воды, напились охотники, и тут мы спросили старших: «Что это за удивительный мешок, который можно без конца растягивать?» Долго рассуждали бывалые люди и рассматривали этот мешочек. И решили они, что это человеческий желудок. На всю жизнь запомнился мне этот случай! «Чрезмерная еда — лютая чума!» — сказал я себе и стал приучать себя с тех пор к умеренности, стал закалять свой желудок. Хлеб разламывал я на четыре части, и сначала съедал я только три четверти. А силы у меня не убавилось, и работал я по-прежнему. Потом стал я откладывать еще одну четверть, и оказалось, что полхлеба так же утоляет голод, как и целый хлеб.
— А как объяснишь ты свое поведение в отношении своей жены?
И Батрадз рассказал опять:
— Мы, нартские юноши, задержались раз в походе и попали в бескрайние степи, где ни деревца, ни воды. Ничего нам не удалось добыть. И люди, и кони без воды, да еще в такую страшную жару совсем обессилели. Завечерело. Смотрим, вдали виден свет. Направились мы на этот свет. Там оказалось селение. Из одного жилья вышла к нам пожилая женщина, а с ней девушка. Мужчин не было видно.
— Заезжайте, гости, переночуйте у нас: гостя Бог посылает! — так сказали нам мать и дочь.
Мы переглянулись: как остановиться в доме, где нет мужчины? Но все-таки мы слезли с коней и поручили их младшим.
Хороший ужин приготовили нам наши хозяйки, стали стелить нам постели. Приготовляя постели, они говорили по-хатиагски, думая, что никто их не понимает. А я знаю по-хатиагски. И, слушая их разговор, понял я, как несчастна бывает женщина, как порой бывает нужна ей ласка. И дал я тогда слово, что никогда не обману ту женщину, которая из-за меня войдет в дом моего отца, и если она сама ошибется, то и тогда не упрекну ее за это.
Поблагодарили старейшие нарты Хамыца за его сына Батрадза, поблагодарили и самого Батрадза. Поднялись они со своих кресел и разошлись с собрания.
Прошло некоторое время, и снова на нартском Большом нихасе зашла речь о том, кто самый достойный из нартов. Много опять говорили, а спор все не прекращался. Сырдона в это время не было на нихасе.
— Спросим-ка Сырдона, — решили нарты. — Он скажет нам, кто самый доблестный из нартов.
Тут как раз пришел Сырдон на нихас. Спросили его нарты, и он так им ответил:
— Я бы назвал самым лучшим того, кто подтянул бы подпруги своего коня, как делается это перед джигитовкой, и въехал бы на нем в Большой дом нартов, и, проджигитовав в нем, так разогнал бы коня, чтобы он на всем скаку, подобно ласточке, вылетел бы в дымовое окошко. Того назову я самым лучшим, чей конь оставит по большой нартской долине Кугом след, подобный борозде плуга. Того, кто сумеет пробраться на Божье поле и украсть там себе в жены дочь Бога.
Никто из нартов не решился совершить хотя бы один из этих подвигов.