Сказания о Титанах

Дать бы вкусить Прометею золотое яблоко Геи, яблоко молодости из сада Гесперид! Возродились бы тогда силы титана. Но не может зашагать Атлант к сыну Япета из конца в конец Земли с яблоком молодости в руке. Ирида, отнесла бы ты это яблоко Гесперид Прометею! Дадут его тебе Геспериды, вечерние нимфы заката. Ни боги, ни люди не в силах вкусить это яблоко. Для них оно — игрушка из золота. Только вкусят его опаленные молниями или прикованные титаны. У губ титана нальется оно золотой молодостью и целительной силой вечной жизни. Отнеси, титанида Ирида, яблоко титану Прометею. Возроди его силу юностью.

И в ответ прозвучал в воздухе голос, словно заговорил сон лучей:

— Я сияю ему нежнее, чем богам и смертным, его радуя радугами. Не могу я принести Прометею яблоко молодости: запрещен мне вход в сад Геспирид. Не бывает там, за океаном, ни дождей, ни радуг. Нерушимой клятвой Стиксом связана я пред богами у колыбели малютки Эрота. Не нарушу запрет. Не одна Афродита — мать любви. Я ведь тоже мать Эрота, бога-младенца, мотылька, рожденного от Ветра-Зефира. И любовь-мотылек нужна миру 7. Велика твоя мысль вернуть мир живой жизни снова титанам. Велик твой гнев на богов. Но, прости, не могу я покинуть небо для тартара, не могу оставить землю без порханья любви, без ее первого вздоха. Покарает Кронид.

И вспомнил Атлант о ярости биченосца Кронида. Гнев, застывший рудой, расплавился в печени и груди титана. И грозно ответил Атлант Ириде:

— Что мне небо богов! Умер бессмертный Хирон, тот, кто был справедливее всякого бога. Что мне мир живой жизни, где нет Хирона! Что мне твои мотыльки, когда Прометей в оковах!

И неистовый, в слепом гневе от скорби по другу, потряс он плечами край неба, чтобы мир богов пошатнулся.

Заходило небо ходуном. Покатились по небу сами собой грома — не грома, а колеса небесных телег, соскочившие с осей мировых, — и не просто колеса, а молоты: что ни спица — то молот, что ни обод — то молот, что ни само колесо — то молот. Ох, и молоты в небе!

Только над Чудо-горой не гремят эти молоты. Да где ты, Чудо-гора!

Обрушил бы небо богов Небодержатель от горя по утрате друга. Но не мог Атлант оторвать рук от небосвода. Держит небо его руки, — словно припаяны к нему.

Так остался мир богов нерушимым. И живая жизнь не погибла.

Тогда тяжко застонал огромно-могучий титан:

— Вы, бессильные руки титана! Обманула меня моя мощь.

И повисла в углу его глаза, на реснице, сожженной зноем, слеза. Покатилась по каменным складкам щеки и упала на землю каплей-морем у ног Атланта. Уступила слезе почва земли, углубилась гранитной чашей, и стала слеза Атланта озером.

Пока скорбная весть о смерти Хирона летела через горы и моря к Атланту, шел от гор Кавказа, от столпа Востока, к пределам Атлантовым, к столпу Заката, за золотыми яблоками — Геракл.

Что так низко опустился над либийской пустыней Солнце-Гелий, замедляя бег-полет солнечных коней, когда Геракл шагал по раскаленным пескам пустыни? Зачем наклонился, почти выпал из возка-колесницы древний титан-солнцебог? Изо рта его — зной. Из ноздрей его коней — зной. Под копытами конскими — зной. Выпит воздух полуднем.

Изнемог Геракл. Боль высверливала обожженные стопы. А бог сеет по пустыне лучи-глаза. В каждой песчинке — солнечный глаз. Жгуч он!

И вот снял Гелий с головы венец солнца и, опустив руку с венцом к земле, держит его над самым теменем Геракла. Будто плавится череп, сжигается мысль… Шары огненные перед глазами…

Не вынес герой. Сорвал с плеча лук, наложил на тетиву стрелу с кипящим от жара ядом лернейским и прицелился в бога-титана:

— Отступи от Геракла, Гелий! Поднимись на высоты неба, к своей проезжей дороге. Не знакома мне помощь богов и не жду награды за труд и подвиг. Что же ты угнетаешь меня? Отступи от Геракла, Гелий, или спущу я в тебя с тетивы стрелу!

Изумился Гелий отваге героя. Смертный поднял руку на Солнце. Даже боги не дерзали на это.

Не хотел титан солнца допустить Геракла к саду Гесперид. Знал: оборвет Истребитель яблоки Геи, надежду титанов, убьет стража яблони — дракона Ладона, повергнет в горе Вечерних нимф-девоптиц.

Изумился Гелий каждым глазом-лучом. Не страшат его стрелы Геракла. Далеко им до Солнца, станут пеплом в пути. Пострашнее есть стрелы для глаз-лучей Солнца — золотые лучи-стрелы юного Аполлона.

Но почтил Гелий по правде титановой мужество героя Геракла. Взвились крылатые кони. Унеслась ввысь колесница-возок. Дохнул Воздух.

Но лука грозящего не опустил герой-полубог.

— Стой! — воскликнул Геракл. — Не скачи так, сияющий бог! Еще надо Гераклу переплыть океан. Дай мне твою чашу-челн золотой, на котором ты плывешь от заката к Красным морям — на восход. По волнам океана нет пути челну смертного.

И ответил Гераклу из дали небес в изумлении перед смертным древний титан:

— У Тартессы, в Гиперборее.

У Тартессы, в граде, где спят Чудеса всего мира, пока им не придет срок родиться и выйти к смертным на землю, — там, в дальней Гиперборее, у берега океана ждала Геракла чаша-челн золотой. И выплыл Геракл в океан к пределам Атлантовым, к саду Гесперид.

Встревожили сестры-океаниды отца Океана:

— К саду Гесперид Геракл плывет. Взял у Солнца челн золотой. К Атланту держит он путь. Испытай его думы и силу, отец. Не расхитит ли титановы яблоки?

Пошли волны по реке-океану, Закружили, закачали золотую чашу, Перебрасывают ее, словно чурку, с бока на бок, Наклоняют, чтобы вверх дном поставить. А под каждой волной — океанида. А под самым дном чаши — сам отец Океан. Не показываются Гераклу: Под водами подняли бурю. Налегает герой на золотое весло: Кружится на месте чаша, Будто кто ее на пальце вертит. Глубока челн-чаша золотая, А воды в ней все больше и больше. Не придет на выручку Гераклу Ни бог, ни титан, ни смертный. Кружит чашу сам отец Океан Меж пределами живой жизни и мертвой. Вдруг презлая поднялась волна: Как тряхнуло золотую чашу, Поставило ее на ребро боком, Покатило колесом по воде Обратно к чудо-городу Тартессе! Тут дубинка и лук Геракла Упали на дно океана. Полна воды чаша золотая, Сидит по шею в воде герой. Ухватился за борт рукою, Ногою в другой борт уперся, Подвел золотое весло под борт чаши, Хочет опрокинуть чашу на днище. И видит, держит ее под водой на ладони Сам отец океанид — Океан. Тут неистовый герой в гневе Поднял весло на титана: — Опусти ладонь, титан Океан, Или отобью ее от чаши золотым веслом! Не препятствуй пути Геракла, — Еще никто на земле — ни бог, ни титан — Не поднимал руку на праотца Океана, Не было на свете такого: Он вне битв и борьбы. Изумился древний седой Океан, Изумился еще сильнее, чем Гелий, И, как Гелий, по закону титановой правды, Почтил отвагу героя. Ушли волны в глубь Мировой реки. Словно выгладило реку небом. И вынесли океаниды Дубинку и лук героя, Упавшие на дно океана. И ступил на берег Геракл.

Снова шел он пустыней в зной, по раскаленным пескам, упорно ступая обожженными пятами, и дошел до Горы-Человека.

Здесь пределы Атлантовы.

Перед Атлантом стоял Геракл. Ничего не сказали друг другу титан и герой. Еще никогда не встречал взор Атланта пред собою героя. Видел он титанов, богов, великанов, но героя видел впервые. И не знал Атлант, кто пришелец. А Геракл встречал и титанов, и богов, и великанов во всех обличиях жизни. И боролся Геракл со всеми, и всех поборол: великанов, богов и титанов. Труден был путь к саду Гесперид.

Посмотрел себе на ноги Геракл: обожженные, в язвах, с запекшейся кровью. И увидел у ног своих озеро — голубое, чистое, как слеза. Сбросил наземь с плеча герой львиную шкуру, дубинку и лук, присел к озеру, погрузил в его соленую воду ноги и омыл их в слезах Атланта.

А титан Атлант смотрел.

Легче стало герою от чудесной воды.

— Прими гостя, титан, — сказал пришелец. — Я — к тебе.

И услышал Геракл голос Горы-Человека:

— Я не знаю тебя. Не видал тебя в мире титанов. Не встречал в мире богов. Кто ты, гость?