Скажи миру – «нет!»
Шрифт:
– Ничего, Тань, – тихо ответил я. И вдруг сказал: – Если я вдруг… Тань… Ты подожди… за мной. Поживи еще. В память обо мне… – я вздохнул.
…– Сергей с Ленкой собирались сходить на речку, проверить верши, – удачно «вспомнил» я через пару минут молчания. – Пошли глянем – может, они еще там? Тогда обратно вместе пойдем, а тут всего километра два до реки.
Танюшка, кивнув, согласилась.
Оживление на льду реки и ее берегах царило весьма глобальное. И очень неприятное. Правда, наши верши, судя по всему, никого не интересовали.
Сперва я с ужасом подумал,
Среди трупов были и пятеро убитых белых. Точнее – не среди. Три обнаженных тела лежали кучкой у берега. Еще одно – девчоночье – чуть в стороне, один из урса придерживал его за ноги, второй отрезал левую грудь (правая уже лежала рядом). С пятого убитого как раз снимали одежду.
В лед реки (недалеко от наших вершей) были вбиты два кривоватых кола. На них корчились, елозя по дереву окровавленными босыми ногами, двое мальчишек лет по четырнадцать. Точнее определить было трудно. У обоих парней со спины и головы была содрана кожа, тут же налепленная кусками на колья. Они не кричали – то ли из гордости, то ли просто онемев от боли.
– Их около двадцати, – прошептала Танюшка, укладывая на колено аркебузу. – И смотри.
На том берегу реки – из-за кустов – нам сигналил Сергей. Рядом с ним виднелись невесть как оказавшиеся здесь Джек и Андрюшка Соколов. У Джека в руках был лук с наложенной стрелой.
Я показал на себя, на свой рот и, энергично кивнув, достал из ножен палаш, а краги сбросил. На левую надел свою фехтовальную, сбросил и лыжи с ног. Танюшка, встав на колено в сугроб, держала аркебузу наготове.
– Ро-о-ось!!! – заорал я.
Как я и ожидал, первой своей целью и Джек, и Танька выбрали того… мясорубщика. Стрела Джека вошла ему в правый висок, прошив голову насквозь. Куда попала Танюшка – не знаю, но, конечно, тоже не промахнулась. Урса завалился в снег и на тело девчонки. Вторая стрела свалила урса, снимавшего куртку с убитого, но я видел это уже на бегу, скатываясь вниз в облаке снежной пыли. Еще я видел, как падает урса, в которого Андрей – тоже на бегу – угодил брошенным топором…
…Пернатая маска развалилась с коротким «крак» и брызнула кровью под палашом. Я пинком отбросил мешавшего урса, волчком нырнул под ятаган другого, одновременно круговым ударом распарывая ему пах; рукой в краге перехватил запястье руки с оружием и, чувствуя, что не хватит сил ее вывернуть, резко отпустил – увлекаемый силой нажатия, урса посунулся вперед, на мой палаш… Еще один крестом падает в алый снег; Джек размеренными ударами бастарда гонит перед собой сразу троих… Танька с вертящейся в руках кордой…
Косой удар снизу вверх – сорванная им маска летит в истоптанный снег, урса хватается за лицо… Апперкот в подбородок – все, хватит с него… Где еще?! Что, все, больше нет?!.
…Столб был скользким, он вырывался из наших рук, и я видел искаженное лицо Джека. У меня было такое же лицо, и я знал почему. Каждое колебание кола отзывалось страшной мукой в парнишке, посаженном на него. Танюшка спешно подхватила его под спину, пока мы с Джеком как можно осторожнее опускали страшное орудие казни. Едва мы это сделали, как я метнулся к мальчишке, встал на колени.
Он был жив. И я быстро прекратил ужас, перерезав ему горло…
…С колен
я смог встать, только опершись обеими руками на левое. Над вторым казненным стояли Сергей – с его даги тоже капала кровь – и Андрей, машинально вытиравший клинок своего бастарда. Ленка и Танюшка держались вместе.– Кто они были? – спросил я.
Джек пожал плечами:
– Не знаю… Мы с Эндрю встретили Сергея и Лену, пошли вместе на речку… Только перед вами пришли. Совсем чуть опоздали.
– Тут трое живых черных, – сказал Сергей. – Под лед?
Я посмотрел на низкое холодное небо над молчаливыми деревьями. Потом опустил взгляд на кровавый снег, протаявший до льда.
– Под лед, – кивнул я. – И давайте проверим верши.
Рассказ одиннадцатый
На росстанях
Я лежал нагишом на плоской каменной глыбе, прогретой весенним солнцем, и сквозь опущенные ресницы наблюдал за весной вокруг. Она и в самом деле пришла – с зеленью и птичьим пением, с голубым небом и теплым солнцем – наша вторая весна в этих местах, в этом мире. Дул ровный приятный ветерок, и немного чудно было видеть внизу, в ложбинке рождающегося оврага, покрытый черными крапинками сугроб дотаивающего снега. Из-под него вытекал ручеек прозрачной воды.
Я прикрыл глаза совсем и слегка потянулся, потом расслабился снова, ощущая приятную истому. Подумал сонно: «Это из меня выходит зима».
Пожалуй, мне бы удалось уснуть, но снизу послышался короткий свист, и я, приподняв лениво голову, увидел возле сугроба Вадима – он стоял голый по пояс и смотрел снизу вверх. Я махнул ему рукой – без особого раздражения от того, что не дали поспать, – и, не опуская головы, смотрел, как Вадим ловко скачет вверх по откосу. Мне пришло в голову, что этот парень не очень-то и похож на прежнего моего друга. Тот Вадим был плотный и развалистый, с ленцой во взгляде, словах и движениях. Этот – быстрый, худощавый, из-под согнанного веса проступили широкие плечи и рельеф мускулов…
«А в тебе-то самом, – спросил я сам себя, вновь уткнувшись в сгиб руки, – в тебе-то много осталось от прежнего? Не разных там генов-хромосовов, а во внешности и в привычках? А? То-то…»
Совершенно уж точно – у того Олега не было привычки голым загорать в середине апреля.
– Привет. – Вадим опустился рядом, скрестив ноги. Я посмотрел на него снизу вверх одним глазом и спросил:
– Слушай, я сильно изменился?
– Нет, – уверенно ответил Вадим, – привычка задавать странные вопросы у тебя осталась.
Я довольно кивнул и отвернулся, надеясь, что Вадим посидит молча, а то и вовсе завалится рядом и тоже удрыхнет. Но вместо этого он весьма болезненно ткнул меня пальцем между лопаток и спросил:
– Корабль-то строить будем?
– Непременно, – отозвался я. – Драккар, как у Иванова.
– Ну я серьезно. – Он повторил тычок, только больнее. – Интересно же!
– Интересно будет, когда мы ухитримся отплыть подальше и перевернемся, – пояснил я. – То-то все меня благодарить будут!.. Отстань, я не Крапивин. Пусть вон Санек строит.