Скажи миру – «нет!»

– Здорово, – согласилась Танюшка. Я посмотрел на нее снизу вверх – волосы упали мне на глаза. – А как ты оброс – я у тебя таких еще и не видала!

Это было правдой. У меня уже к началу каникул оказались длинные волосы, а прошло-то два с половиной месяца. Они отросли до кончика носа и до плеч. Ухаживать за волосами я не умел, да и проблематично тут это было. Поэтому я просто пожал плечами.

– А давай я тебе их подкорочу, – предложила Танюшка и чиркнула сзади по шее, – вот до сих пор. Я постараюсь поровнее.

От этого мимолетного прикосновения у меня захватило дух. Я смог только молча кивнуть. Татьяна сбегала в дом и, притащив ножницы, спихнула меня на нижнюю ступеньку, а сама устроилась выше и перехватила пальцами мои волосы сзади.

Я закрыл глаза и поплыл, мечтая только об одном – чтобы никто не полез с какими-нибудь неотложными проблемами или просьбой показать, как фехтовать. Только не сейчас… Пусть она там как хочет меня кромсает, только бы подольше вот так перебирала пряди волос, мимолетно касаясь шеи, висков, щек, лба и сосредоточенно сопя. Я даже не замечал, что ножницы тупые и дергают.

– Вот так лучше, – сказала наконец Танюшка.

– Чего?.. – сонно спросил я и, помедлив, откинул голову ей на колени. На миг почувствовал, как напряглись ноги девчонки… но тут же расслабились, и я, запрокинув лицо, увидел, что и она привалилась спиной к косяку, задумчиво глядя в лес своими зелеными глазами. А руку… руку, помедлив, положила мне на плечо.

«Только бы никого не принесло!!!» – взмолился я.

Принесло, конечно же, – вернулся Альхимович, и я оттолкнулся затылком от Танюшкиных колен. Посмотрел на нее – ощущение было такое, что… ничего и не было. Взгляд Татьяны стал деловитым, она перешагнула через меня и отправилась куда-то, по пути громко вопрошая, нашли или нет орляк. Я подумал, что это и в самом деле вопрос – мыла-то у нас не было, а без мыла, как говорил один знакомый нам дед, «не мытье, а одно паскудство». Только, если честно, мне сейчас было плевать на все. А тут вдобавок мне попался на глаза Сережка – он скромненько целовался у малинника с Ленкой, пользуясь тем, что большинство людей у бани. Причем целовались они самым настоящим образом «взасос». Я мысленно взвыл, запустил очередным клинком – как раз Сергеевой дагой – в стену и убежал в дом, едва не сбив с ног Бэна, который нагло завопил вслед: «Ну ты че – дурак?!» – и не получил по шее.

* * *

Девчонки оккупировали баню первыми, демонстративно заложив дверь поленом изнутри, после чего из окна интенсивно повалили пар и дым, словно там раскочегаривали котел паровоза. Мы, поглядывая на приземистое помещение и похмыкивая, занялись делами по хозяйству, тем более что как раз тут Север с Кристиной притащили оленя и трех глухарей, весом почти равных оленю.

– Слушай, – обратился ко мне Вадим, – а что, если на зимовку определиться тут? Мне кажется, место неплохое…

– Знаешь, я уже об этом думал, – признался я. – Завтра попробуем определиться с соседями, а там посмотрим.

Вадим кивнул. Мы разожгли костер снаружи, а то спать будет невозможно, – и занялись приготовлением оленины и птичек. Это мы умели не хуже девчонок, тем более что Кристина принесла и можжевеловых ягод, с которыми мясо приобретает совершенно изысканный вкус.

В медленно тающем вечернем свете наш лагерь приобрел вид разбойничьей стоянки из какого-нибудь фильма о временах Ивана Грозного или Алексея Тишайшего. Сходство усугублялось тем, что многие бездумно затачивали клинки. Кое-кто лежал, живописно раскинувшись или подперев рукой голову, у огня. Очевидно, сходство заметил не только я, потому что Игорь Северцев вдруг полушутливо завел монотонным голосом, потряхивая головой:

Ой ты взойди-взойди, солнце красное!Обогрей ты нас, людей бедных,Людей бедных – людей беглых…Ой, да мы не воры, да й не разбойнички… —

Север на секунду запнулся и допел:

…Да батьки Лешего да мы работнички…

Я кинул в него веткой, но не нарушил общего настроения – посыпались славянофильские реплики:

Эх, да жись наша поломатая…По лесам да буеракам, ровно волки, рыщем…Нет у нас, сирых, хучь норы какой…Ой, Русь-матушка, что ж ты к нам да так неласкова…

– Счас бы кофе с булочкой, да на печку с дурочкой, – не в тему ляпнул Сморч, и, когда все отсмеялись, Север опять затянул знаменитую:

Пусть нету ни кола и ни двора —Зато не платят королю налогиРаботники ножа и топора,Романтики с большой дороги!

А все разухабисто грянули припев:

Не же-ла-емжить, эх,по-другому!Не желаем жить по-другому!Ходим мы,По краю ходим мы,По краю ходим мы, по краю —Род-но-му-у!!!

– Север! – Вадим под общий смех осторожно рванул на груди ковбойку, уткнулся лицом в плечо улыбающегося Игоря и замотал головой: – Пой, Север! Песен хочу!!! Потешь душу мою больную!!!

Нам лижут пятки языки костра.За что же так не любят недотрогиРаботников ножа и топора,Романтиков с большой дороги?! [10]

И под общий припев Саня начал жонглировать взятой у Сморча финкой.

Допели песню. Потом Игорь Северцев помахал рукой, сел удобнее, опершись спиной на притащенный сухой пень и задумался. Это означило, что сейчас он будет петь серьезное; примолк даже неугомонный Бэн. Потом Север поднял голову, обвел нас блеснувшими глазами…

10

Музыка Г. Гладкова, слова Ю. Энтина.

Нам уготовано, мальчик мой,Легкое это бремя —Двигаться вверх по одной прямой,Имя которой Время.Памяти с ней не совладать.Значит, нам повезло…Время учит нас забыватьВсе – и добро, и зло…Встречи, прощанья – какое там!Даже не вспомнить лица…И только вещи, верные нам,Помнят все до конца.Помнят все до конца…Помнит лодка причал, а веслоПомнит воду реки;Помнит бумага перо, а пероПомнит тепло руки;Стены и крыша помнят людей —Каждого – в свой срок;Помнит дорога ушедших по ней,Помнит выстрел курок…Только проносится день за днем —Значит, не пробил час…Вещи тогда молчат о своемИ не тревожат нас…Могут проснуться они летним днемИли среди зимы,Чтобы напомнить нам обо всем,Что забыли мы… [11]

11

Слова и музыка А. Макаревича.

* * *

Девчонки оставили после себя в бане чистоту и порядок с остатками пара, который некоторые любители начали тут же нагнетать вновь и преуспели в этом (дверь мы поленом закладывать не стали, хотя в предбаннике девчонки стирали наши и свои вещи).

Я сам парилку всегда терпеть не мог. В ней у меня возникало ощущение, что уши плавно сворачиваются в трубочки, из которых со свистом начинает выходить пар. Я забился в уголок и занялся тем, для чего всегда использовал баню, – мытьем, хотя чан с горячей водой приходилось искать на ощупь. Похоже также, что кто-то озаботился надрать березовых веников, а когда такая штука оказывается в руках у некоторых товарищей – в них пробуждаются садистские наклонности. Я уже имел возможность в этом убедиться.

К счастью, пятнадцати парням в банной пристройке было тесновато, не развернешься, что и ограничивало творческую свободу. Поэтому все шло спокойно. Даже вениками пользовались лениво-индивидуально, по временам передавая их из рук в руки, как фляжку со спиртом где-нибудь в окопах. Кто-то высунулся в предбанник и доложил, что девчонки ушли – несколько человек тут же выбрались наружу, но большинство остались сидеть, отдуваясь и вяло болтая. Я, почувствовав, что жара отхлынула, перебрался на одну из лавок и постарался окончательно расслабиться. Нет, а ведь и правда – почему бы не зазимовать тут? Назовем нашу стоянку Москвой, будем дружить домами с этими соседями, сколько их тут?..