Скажи миру – «нет!»

– Федька! Федька! – Он ухнул в снег по бедра, рывком добрался до лежащего товарища, нагнулся над ним. – Федь, кто тебя?!

– Во-ды-ы… – простонал лежащий. – Пи-ить…

– Сейчас, сейчас! – Мальчишка дернулся к ручью, ладонью сломал ледяную кромку… и упал бы в воду, не подхвати его мгновенно вскочивший Федька.

– Прости, – тихо сказал он, и меня поразило его лицо – смесь радости и жуткой, виноватой тоски…

…– Это был ты? – спросил я.

Паук ответил сразу же:

– Я. И мой друг Федька. Мы были тут вместе три года и несколько раз спасали друг друга. Я бы отдал за него жизнь. И отдал… от меня немного осталось.

– Он оставил тебя Охраннику? – догадался я. – И вернулся… домой? Давно это было?

– Все так. А давно ли, я не знаю.

– Значит… – Я огляделся. – Ты тут не один? Где другой Охранник?

– Я тут один, – возразил паук. – В том-то и дело, что Охранник, нашедший себе замену, умирает.

– Умирает? – переспросил я. – И ты…

– И я, – подтвердил паук. – Я только об этом и мечтаю. Уже давно.

Я молчал. Что тут было сказать или спросить? Молчал и паук, которого когда-то звали Федькой.

– Мне тебя жалко, – вырвалось у меня. – Правда жалко. Но Танюшку ты не получишь. – Я наклонился и вынул руку Танюшки из ручья. По ее телу словно бы проскочила электрическая искра, и я увидел, что она просто спит.

– Догадался, – сказал паук. – Но смотри. Ты, наверное, думаешь, что хорошо знаешь своих друзей. Я тоже так думал – а теперь я здесь. Тебя может ждать та же судьба.

– Мои друзья меня не предадут, – твердо сказал я. – Как я не предам их. Тебе просто не повезло.

– Время идет, – загадочно заметил паук. – Идет, приносит и уносит. И не все плохо, что оно уносит. А принесенное – не всегда хорошо.

– Тебе просто не повезло, – повторил я и коснулся плеча девчонки: – Тань, просыпайся. Я пришел за тобой.

Были тайны тогда неоткрытыми,Мир земной был широк, неисхожен.Мастерили фрегат из корыта мыС парусами из ветхой рогожи.Мы строгали из дерева кортики,Гнули луки тугие из веток,Капитаны в ковбойках и шортиках,Открыватели белого света.Белый свет был суров и опасен.Он грозил нам различными бедами.Караулил нас двоечник ВасяИ лупил – а за что, мы не ведали.Мир являл свой неласковый норов,И едва выходили за двери мы —Жгла крапива у старых заборов,Жгли предательством те, кому верили…Мы, бывало, сдавались и плакали.Иногда спотыкались и падали.Но потом, сплюнув кровь, поднимались мы,Ощетинясь сосновыми шпагами.Жизнь была нам порою как мачехаИ немало нам крови испортила.И тогда вспоминал я, как мальчикомПомнил честь деревянного кортика.А когда было вовсе несладкоИ казалось, что выхода нет,Будто в детстве, спасал меня СлавкаДесяти с половиною лет.…Вот он мчится, как рыцарь из сказки,В тополиной июньской пурге.И как рыцарский орден Подвязки —Пыльный бинт на побитой ноге.В. Крапивин

– Что там тебе понадобилось, ненормальная?!?!?!

– Не смей меня трясти!!!

Я опустил руки, тяжело дыша. Танюшка прожигала меня взглядом, похожим на двойной залп лазерных пушек из фантастической книжки. Глаза у нее сделались густо-зелеными и свирепыми. В таком состоянии она однажды отметелила Сморча, вздумавшего над ней подшучивать и переборщившего ненароком. Я перевел дух и сказал:

– Тань, я за тебя очень испугался.

– Ну… – Она смутилась. – Ничего не случилось. Да там не особо и страшно. Уснула я некстати почему-то…

– Тань, – я посмотрел ей в глаза, где остывала злость, – я тебе сейчас все расскажу, а ты думай – вру я тебе или как…

…Дослушивала меня девчонка, прикрыв рот ладонью и не мигая. Потом она оглянулась на туманное пятно и, передернув плечами, выдохнула:

– Ой…

Она поверила. Я же ей никогда не врал. А я – я продолжал, только теперь уже глядя в сторону, и частичкой себя ужасаясь тому, как легко соскальзывают с моих губ слова приговора:

– Тань, если… ты очень хочешь домой?.. То…

– Не смей, – пропадающим голосом шепнула она. – Ты что, Олег, ты не смей!.. Я не хочу… без… – Она укусила губу и толкнула меня в грудь: – Не смей, слышишь?!

– Да я же все равно ничего не могу без твоего согласия! – От облегчения у меня загудело в ушах. Но в то же время я осознавал, что, согласись она, я сам пошел бы туда с ней. Сам опустил бы руку в воду… И осознавать эту готовность было жутко и… приятно.

– Давай никому не говорить, – предложила Танюшка, и я, оглянувшись, увидел, как через перевал спускаются полдюжины наших. Сергей шагал впереди, махая нам рукой; потом, обернувшись, что-то сказал остальным, они ускорили шаг.

– Давай. – Я взглянул на Танюшку. – Ты думаешь?..

– Ничего я не думаю, – отрезала она.

– Сегодня мы понимаем друг друга с полуслова, – заметил я. И выпалил: – Тань, а можно я тебя поцелую?

На секунду ее лицо застыло. Потом она улыбнулась и, внезапно щелкнув меня в нос, объявила:

– Нет, – и добавила непонятно: – Думай, Олег, прежде чем спрашивать.

* * *

«Пещеру с ручьем» отыскал Вадим, а осматривать ее мы отправились втроем – Сергей, Вадим и я…

– Да, хорошая пещера. – Вадим зачем-то нагнулся, вглядываясь в провал. – По-моему, большая. Я внутрь-то не заходил.

– Не воняет. – Сергей потянул воздух раздувшимися ноздрями. – Никого нет. Зверя, я имею в виду… Вон и ручеек, и тропинка узкая…

– Поглядим внутри? – предложил Вадим, отламывая ветку сухого кустарника, нависшего над тропкой. – Во-от… черт, а это что?

– Что? – почему-то насторожился я. Вадим комкал в пальцах что-то, похожее на кусок валенка. Сломанную палку он выпустил, она упала на землю, а Вадим поднял резко покрасневшее лицо.

– Это шерсть. – Он протягивал комок мне и Сергею.

Это в самом деле были спутанные черные волосы – очень длинные и толстые, похожие на шпагат.

– Пещерный медведь, – сказал Сергей раньше, чем я вспомнил название зверя. Вадим отбросил комок, словно обжегся.

– Вот тебе и необитаемая пещера, – выдохнул он. – Наверное, эта тварь недавно тут живет, вот и не провоняло…

– Уходим, быстро, – скомандовал я, кладя руку на эфес палаша. Мне вспомнились описания этого зверя в книжках, и по спине побежали колючие мурашки. Но Сергей, первым двинувшийся к тропинке, уже пятился нам навстречу.

– Поздно, – выдохнул он, вытягивая свой палаш из ножен.

Огромная черная туша появилась у начала подъема. Зверь был гигантом. Он не бежал, а шел, чуть косолапя, шкура со сбившимся внизу в сосульки волосом гладко ходила на мощных мускулах. Голова медведя по отношению к туловищу была меньше, чем у бурого сородича, но все равно – разинув пасть, он легко мог раздавить череп любому из нас, как щипцами давят грецкий орех.

Скорее всего, медведь еще нас не видел – у этих зверей вообще не очень хорошее зрение. Но чуял он нас точно – лобастая башка была опущена к тропинке, и я с леденящим ужасом услышал ровный, мощный звук дыхания, смешанный с хрипловатым пофыркиваньем.