Сказители
Шрифт:
– А чего ради я должен добавлять? Я сегодня проработал весь день бесплатно, а вы все получили полный куш. Вы просто несправедливы.
– Мой добрый друг, все-таки надо учитывать ситуацию. Циньчжу по крайней мере должна получать хотя бы на один юань больше, чем Сюлянь. Она того стоит.
Баоцин решительно покачал головой.
– Не пойдет, ни на фынь больше.
– Ладно. Ничего вы не поняли, завтра увидимся. – Тетушка Тан, переваливаясь, направилась к выходу. Дойдя до двери, она остановилась и медленно повернулась. – А может быть, мы завтра и не увидимся.
– Как вам угодно, тетушка, – почти закричал Баоцин. Лицо его стало серым от злости.
Тюфяк уже успел проводить жену
Он всегда ходил очень медленно, чтобы Сюлянь поспевала за ним. Шел, заложив руки за спину, опустив плечи и голову. В такие редко выдававшиеся минуты, когда было и легко, и радостно на душе, он ступал медленно, не торопясь. Пройдешься – можно на время забыть невыносимую усталость. Именно в эти минуты Сюлянь любила пожаловаться ему на свои маленькие неприятности. Баоцину нравилось выслушивать ее обиды. Иногда он мог успокоить ее несколькими фразами, иногда ничего не отвечал, а только причмокивал губами. Он мог взять ее с собой в ближайшую харчевню и купить чего-нибудь вкусненького. Интересно было смотреть в ее блестящие черные глаза, ожидавшие любимых лакомств. Бывало, он водил ее в торговые ряды и покупал какую-нибудь игрушку. Сюлянь было уже четырнадцать, но она по-прежнему любила куклы и игрушки.
После того как ушла тетушка Тан, Баоцин, заложив руки за спину, вымеривал шагами сцену. Если завтра тетушка и в самом деле не разрешит Циньчжу выступать, как тогда быть? Хм, Циньчжу может завлечь на представление всего лишь нескольких обывателей. Не придет, ну и что ж тут такого!
– Папа! – позвала тихонько Сюлянь. – Пошли домой!
Баоцин, увидев ее бесхитростное личико, рассмеялся.
Это милое создание – и Циньчжу, воистину насколько же они различны! Как небо и земля. Эх, да не стоит из-за Циньчжу ломать голову. Семейство Тан предпочитает, чтобы она продавала свое тело, а не искусство. Тут и денег можно заработать гораздо больше. Сюлянь по- прежнему оставалась нераспустившимся бутоном. Она уже более четырех лет соприкасалась с девушками со сцены н не переняла от них ничего дурного.
– Хорошо, пошли пешком! – ответил Баоцин, в один миг забыв все свои неприятности. Он вспомнил о том радостном состоянии, когда в Бэйпине, Тяньцзине, Шанхае они пешком возвращались домой после представления.
Когда Баоцин и Сюлянь вышли на улицу, на ней почти не было прохожих. Большинство лавок закрылось, и на окнах висели ставни, погасли уличные фонари. Баоцин шел неторопливо, опустив голову и заложив руки за спину. Он чувствовал себя легко и непринужденно. На улицах было темно, и это его радовало – так никто не мог его узнать. Тишина и покой. Ему не нужно было каждые несколько шагов кого-нибудь приветствовать. Он шел все медленнее и медленнее, желая, чтобы это состояние необычайной легкости и радости продлилось как можно дольше.
– Папа, – сказала Сюлянь тихо.
– Угу? – Баоцин как раз думал о чем-то своем.
– Папа, почему ты только что рассердился на тетушку Тан? Как быть, если завтра Циньчжу в самом деле не придет? – Ее черные глаза задумчиво глядели на него. Когда Сюлянь была наедине с отцом, она любила разговаривать как взрослая. Он должен был понять, что она уже не только девчонка, которая умеет играть в куклы.
– Ничего... Ничего особенного. И с ней можно пропитаться, и без нее можно прожить. – Баоцин перед своими домочадцами всегда старался казаться несколько самоуверенным. Иногда он напускал на себя важный вид, однако
все это диктовалось добрым намерением всех успокоить.– Теперь у Циньчжу есть способ зарабатывать деньги, они голодать не будут.
Баоцин прокашлялся. Вроде и Сюлянь стала кое-что понимать. Ему давно следовало иметь это в виду. Конечно же, она ведь все время общается с девушками, исполняющими сказы под барабан. Он хитро спросил:
– А чем она еще может заниматься?
Сюлянь захихикала.
– Я и сама точно не знаю, – сказала она, как бы извиняясь за то, что не могла продолжить ею же начатый разговор. – Я не должна была так говорить, да, папа?
Баоцин ответил не сразу. В конце концов, как Циньчжу зарабатывает дополнительные деньги* Сюлянь ясного представления не имела, и это его не удивляло. Сама Сюлянь каждый день исполняла сказы о красавицах и их любовниках, однако не воспринимала исполняемое всерьез. А его заботило лишь то, чтобы его приемная дочь, когда вырастет, стала достойным человеком. Каким она станет человеком? Плечи его вновь потяжелели, будто на них легла непосильная ноша.
– Я не могу подражать Тан Сые, и тебе не стоит подражать Циньчжу, слышишь? – сказал он после длительной паузы.
– Да, папа, слышу, – ответила Сюлянь, так и не поняв, что в конечном счете имел в виду отец.
Оставшуюся часть пути они шли молча.
Лишь придя в гостиницу, Баоцин вспомнил, что они еще не ужинали. Поднимаясь по лестнице, он почувствовал голод и втайне надеялся, что дома найдется что- нибудь перекусить. Как было бы здорово посидеть всей семьей за столом и отметить сегодняшнюю премьеру!
К его изумлению, жена не только не спала, но еще и приготовила ужин,
Баоцин сразу же воспрянул духом, все неприятности, накопленные за день, растаяли, как прозрачные летние облака. Обрадовать его было не трудно. Чуточку внимания, и он буквально на глазах приходил в восторг, даже если и находился только что в тоске и печали. А сейчас ему хотелось как-нибудь похвалить жену.
– Ужин! Вот это здорово! – воскликнул он. Жена лишь зыркнула на него.
– А больше ничего не хочешь? – спросила она зло.
У Баоцина моментально вытянулось лицо.
– Пожалуйста, не сердись на меня, – сказал он, умоляя. – Я очень устал.
Тюфяк давно уже спал. Он почувствовал некоторую усталость от того, что занимался ритуалом поклонения предку-наставнику. Баоцин разбудил его, чтобы вместе поужинать.
Сюлянь помогала отцу, желая как-то сгладить общую атмосферу. Она очень тепло назвала мачеху матерью и стала помогать старшей сестре Дафэн накрывать на стол.
Мачеха никогда не относилась к Сюлянь по-доброму. Ее материнское сердце могло быть обращено только к родной дочери.
Дафэн была старше Сюлянь всего на два года, а выглядела по крайней мере года на двадцать три – двадцать четыре. Она была чуть выше Сюлянь и намного ее полней. Овальное лицо, самое обычное, было сплошь в угрях. Дафэн всегда надевала простой холщовый халат, а волосы, не мудрствуя, заплетала в толстую косу. Казалось, что она постоянно о чем-то грустит. При нечаянной улыбке появлялись два ряда ровных красивых зубов. Когда Дафэн смеялась, она выглядела намного красивее и моложе.
Лишь в последние несколько месяцев Сюлянь узнала, что она сирота, узнала о том, что выступать на сцене и исполнять сказы – дело низкое и недостойное. Дафэн хоть и Была простоватой на вид да к тому же не умела исполнять сказы, однако Сюлянь замечала, что она всегда держится с достоинством. Достаточно было Дафэн улыбнуться, и Сюлянь казалось, что та смеется над ней.
Поужинав, Тюфяк снова завалился спать. Тетушка еще не напилась всласть и потому чувствовала себя еще недостаточно удовлетворенной. Когда все уже поели, она стала кричать: