Сказительница

Мальчишка принес записку, в которой говорилось, что с нами хочет встретиться возможный клиент. Джонтал не хотел идти: вызывали нас в такой район города, куда даже стражники в одиночку не заходят, но я настоял. Нам нужны деньги, и чего нам бояться, говорил я. Моя Сила защитит нас.

Он негромко засмеялся, и горечь и боль в его голосе тронули сердце Эйдрис. Алон замолчал и сидел, повесив голову, и тогда девушка спросила:

— Но она не защитила?

— Да, ты права. Мы вошли в переулок, разыскивая третью дверь справа, и на нас набросились, прежде чем я понял, что случилось. Что-то помешало мне почувствовать их присутствие, хотя волшебство должно было бы предупредить меня. Наемные убийцы, четверо, все вооружены мечами. Джонтал схватился с одним, еще двоих я заставил уснуть. Четвертый убежал. Когда я повернулся к своему другу, то увидел, как меч разбойника устремился к его горлу. Я ударил всей мощью своей Силы, но Сила меня подвела. Я.. — Впервые голос его дрогнул. — До сих пор не понимаю причины, но я допустил ошибку. Сила обрушилась на Джонтала, а разбойник остался невредим. Мой друг умер, не успев коснуться булыжников этого трижды проклятого переулка. — Алон неподвижно смотрел на свои руки. — Я убил его.

— Ты пытался спасти его, — заметила Эйдрис — Если бы ты не ударил, он умер бы от меча разбойника.

— Может быть… а может, в последнее мгновение он отразил бы удар. Он был хорошим фехтовальщиком.

— Ты ведь ненамеренно повредил ему, — искренне продолжала девушка. — В битве бывает, что воин гибнет от удара товарища. Случаются ошибки. То, что произошло, не твоя вина, и ты не должен себя винить. — Она вздохнула. — Вина — тяжелое бремя.

Он внимательно смотрел на умирающий костер.

— Ты это знаешь лучше других, госпожа. Ты ведь и сама винишь себя в том, что не было твоей виной. — Алон задумался. — Я заключу с тобой сделку, Эйдрис.

— Что за сделку? — осторожно спросила она.

— Я постараюсь простить себя, если ты сделаешь то же самое. Ты не должна винить себя в исчезновении матери и болезни твоего отца. Ты гораздо меньше виновна, чем я.

Она прикусила губу, потом медленно кивнула.

— Хорошо. Я постараюсь не считать себя виноватой, если ты поступишь так же.

— Договорились, — ответил он и протянул руку, чтобы закрепить договор. Эйдрис протянула свою над углями, чувствуя кожей их жар, и они обменялись рукопожатием.

Так как преследования можно было не опасаться, на следующий день путники двигались неторопливо. Над ними возвышались покрытые снегами пики. До них было еще с полдня пути. По мере подъема камни под ногами покрыл иней, растительность осталась позади. Теперь видны были только серо-зеленые лишайники. Монсо не находил никакого подножного корма.

Отдуваясь в разреженном воздухе, Алон и Эйдрис остановились задолго до захода солнца и принялись разбивать лагерь на относительно ровной площадке. Алон сказал, что более подходящего места не будет. После отдыха и еды Алон настоял на упражнениях в нападении и защите. Эйдрис сидела, закутавшись в плащ, наблюдала за ним и делала замечания. Молодой посвященный делал большие успехи, и она сказала ему об этом.

Наконец Алон остановился. Несмотря на холодный воздух, он вспотел. Тяжело дыша, он опустился на свою постель.

— Хватит на сегодня, учитель?

— Конечно, — ответила она. — Завтра — если у нас еще останутся силы после перевала — я покажу тебе новый прием защиты, и ты будешь упражняться.

— А когда я буду готов сразиться с живым противником?

Эйдрис улыбнулась.

— При нынешнем темпе занятий? Ну… примерно через месяц.

Лицо у него вытянулось, и она торопливо добавила:

— Но ты учишься быстрее других, Алон! Если хочешь добиться успеха, нужно воспитывать в себе терпение.

Он нахмурился.

— Терпение никогда не относилось к числу моих достоинств. — Со вздохом он взял кусок лепешки. Здесь, выше уровня снега, дров не было, и поэтому пришлось довольствоваться холодным ужином.

Позже, когда они сидели рядом и следили, как сгущаются сумерки, он неожиданно спросил:

— Что это за песня? Очень красивая мелодия. Эйдрис удивленно посмотрела на него. Она не сознавала, что негромко напевает.

— Не знаю, — ответила она, чувствуя себя глупо. — А как она звучит?

Алон воспроизвел мелодию. Услышав ее, сказительница почувствовала, что краснеет, и была признательна темноте. В ее памяти непрошенно всплыли слова песни:

Золотой свет солнца на холмах, Серебро луны на море, И хоть все это прекрасно, Но не прекрасней моей любви! Весел блеск танцующего ручья, Сладки песни птиц, Но мой милый веселей, А его голос слаще. Ни золото, ни серебро, ни ручей, ни птица, Ни солнце, ни луна, как они ни прекрасны, Не трогают мое сердце так, как его слова, Не радуют меня, как его призыв!

— Это старинная песня Высшего Халлака, — неохотно сказала она.

— Я подумал, что не слышал твоего пения с того дня, как ты на ярмарке пела серенаду Монсо. У тебя такой красивый голос… Не споешь ли для меня?

Эйдрис покачала головой.

— Забыла слова, — солгала она, скрестив пальцы за спиной. Этот жест неожиданно вспомнился ей из детства.

— Жаль… пожалуйста, напой еще мелодию, чтобы я ее запомнил.

Эйдрис послушалась, радуясь, что он не видит, как она покраснела. «У тебя нет времени на такие сложности!»— строго напомнила она себе.

Ночью они легли рядом, под одним одеялом, как бывает у путников в холодные ночи. Алон набросил свой плащ на спину Монсо, потом заставил жеребца подогнуть ноги, и они легли, укрываясь от ветра за телом коня. И, устав от долгого пути, оба сразу уснули.

Ночью Эйдрис проснулась оттого, что ей в лицо светила убывающая луна. Алон прижимался к ней под одеялом. Во сне он обнял ее рукой за пояс. Тепло его дыхания шевелило волосы у нее на шее.

Молодая женщина прикусила губу, думая, как бы отодвинуться от него и в то же время не разбудить. Она остро ощущала его тело, прижатое к своему, его руку, так близко от ее груди, даже под толстым слоем одежды. Каждый его вздох словно отдавался в ее теле.

Она колебалась, не решаясь пошевелиться, и тут ее взгляд уловил какой-то блеск на соседнем склоне. Эйдрис прищурилась, уверенная, что ей померещилось, но вот луна в последней четверти снова вышла из-за бегущих облаков, и опять показался яркий блеск. Он звал к себе сказительницу, манил белым чистым огнем в темноте.

«Что это?»— подумала она, чувствуя почти физическое притяжение. Ей казалось, что она слышит странную музыку, высокую, жуткую. Ни человеческое горло, ни знакомые ей инструменты не могут издавать такие звуки.