Сказка о музыканте

Оставаться в доме кузнеца было опасно, и люди разошлись, договорившись встретиться за городом. На этот раз всем повезло добраться к условленному месту, и заговорщики направились через выгоревший лес к болоту. Ярден шел впереди, Даргальт пропустил Лаэрта и не спускал внимательного взгляда с его спины. За болотом, в рощице, под заросшим кустарником холмом воевода открыл замаскированную дверцу, и, нагнувшись, полез в темный, длинный лаз. Шли без света довольно долго, и вышли аж за деревней, которая из-за добываемой тут же руды, носила название Железный Холм.

Входы в заброшенные шахты чернели в склонах, воевода остановился у третьего. Тут также было темно, но из-за деревьев, а потом из темной глубины показались люди. Они были одеты кто как, но глаза приветливо смотрели на пришельцев, потому что Ярдена узнали сразу, а воевода пользовался всеобщим доверием и, конечно, не мог привести с собой плохих людей.

План захвата был не раз проверен и перепроверен. Как и сказал воевода, на подготовку ушли ровно сутки, но дворец решили брать в темноте, поздним вечером, когда его обитатели пьяны, громко шумят и веселятся, перекрывая все подозрительные звуки в окрестностях.

Воевода отобрал людей, едва уговорив Тима остаться в шахте вместе с остальными детьми, женщинами и несколькими мужчинами, которые должны были защищать убежище. Лаэрта тоже хотел оставить — рассказ Даргальта вселил в Ярдена некоторую неуверенность, да и обитатели шахты не доверяли немому.

— Мартин сказал, что ты все же умеешь писать. Это так, Лаэрт? Так вот, — воевода усмехнулся, — напиши мне свое настоящее имя.

Просьбу Ярдена слышали все, и ждали, что будет дальше. Немой долго и пристально смотрел в невозмутимое лицо рыжего воеводы, потом все же склонился над столом. Быстро и, видимо, не очень аккуратно, он написал буквы карандашом и протянул листок воеводе. Увидеть, что на нем написано, не удалось никому.

Ярден нахмурился, потом хмыкнул и задумчиво провел пятерней сквозь густую рыжую шевелюру.

— Что, совсем неразборчиво? — поинтересовался Мартин. — Да, пишет он, конечно, как курица лапой! Ты смотри, если непонятно, пускай перепишет, а-то кто его знает, может, он специально…

— Ну, разобрать-то можно, — заверил воевода. — Хотя, конечно, с трудом… Ты прости, Лаэрт. Так надо.

* * *

— Колдунья! Колдунья!

Люди кричали громко и с таким воодушевлением, словно очень хотели произвести впечатление на главу полиции, сопровождавшего повозку с пленницей.

— Колдунья!

На фоне темной одежды полицаев, украшенной блестящими латами, девушка в своем ярком цветастом наряде выделялась, словно большая заморская птица среди воронья. Сейчас Ния даже радовалась, что ее охраняют, иначе толпа в порыве преданности и законопослушания разорвала бы ее на кусочки.

Дворец наместника оказался зданием высоким и красивым, с колоннами из белоснежного мрамора, барельефами и узорной лепкой на стенах. Высокий забор украшали огромные вазы с цветами, а на чугунных воротах блестела позолота.

В главные ворота повозку не пустили, и поэтому пленницу везли через боковую аллею, освещенную желтыми фонарями. В доме громко играла музыка, слышны были крики, а гости наместника — богатые дамы и господа — прогуливались по саду и пили вино на широком балконе. Ния смотрела на них, удивляясь всему: их странным и неудобным нарядам с тугими корсетами и проволочными подъюбниками у женщин и пышными рукавами, жабо и бантами на ярких бриджах — у мужчин, и музыке, которая казалась ей грубой какофонией звуков, и громкому смеху, в котором не было ни капли искреннего веселья.

Начальник полиции снял начищенные латы, войдя в просторный холл, но меч оставил при себе — у него, одного из очень немногих, сохранялась привилегия носить оружие, даже находясь во дворце наместника.

— Ведите ее!

Двое молодых конвоиров провели пленницу в помещение. Высокие потолки зала привлекли внимание богатой росписью, и Ния подняла голову, стараясь незаметно рассмотреть изображенные прямо над ее головой сюжеты, иллюстрирующие многочисленные подвиги королевской армии. Фигуры и лица людей были выполнены явно очень талантливым художником, но картины поражали своей жестокостью, и девушка отвела взгляд.

Громко стуча каблуками высоких сапог, начальник полиции поднялся вверх по лестнице и, едва двери огромного помещения, где веселились гости, отворились, склонился в поклоне.

Сидящий в высоком, похожем на трон, кресле королевский наместник выгодно отличался от пестрой толпы тем, что одет был относительно скромно: его черно-белый костюм из невероятно дорогой ткани выглядел элегантно и очень изящно. Вид портило только пышное кружевное жабо под подбородком. Наместник был молод — не старше тридцати пяти лет, и в темных волосах еще не пробилась седина.

— Здравствуй, здравствуй, мой дорогой друг! — высокий и немного писклявый голос резко смазал первое впечатление. Наместник поднялся навстречу новому гостю. — Рад тебя видеть! Помню, ты обещал, что сегодня порадуешь меня чем-то совершенно необычным!

— Так и есть, ваша светлость, — глава полиции поклонился еще раз. — Сегодня я привел сюда настоящую колдунью!

Изумленно-восторженный шепот полетел по притихшему залу.

— Колдунью? — наместник выжидательно поднял брови, и глава полиции сделал подчиненным знак привести пленницу.

Ния вошла в полнейшей тишине, но секунду спустя раздались одинокие смешки, потом громкий хохот.

— Колдунья? И это — колдунья?

— Посмотрите на нее! Какой ужасный наряд, фи! Это же самая настоящая оборванка!

— Она даже не может развязать себе руки! Разве это колдунья?

Наместник поднял руку, и все замолчали. Встав со своего трона, он неторопливо направился к пленнице, гулко ступая по украшенному мраморной мозаикой полу. Не оборачиваясь, махнул кому-то на ходу, и в этот момент девушка увидела Рене, который послушно, словно собачонка, поспешил на зов.

— Ты о ней рассказывал? — небрежно спросил наместник и, дождавшись утвердительного ответа, обратился уже к Ние: — Ты ведь покажешь нам свое искусство?

По его знаку руки девушки освободили от пут, Ния потерла запястья, на которых остались ярко-розовые следы. Богатые гости выжидательно смотрели на нее, изредка перешептываясь. Она могла бы согласиться и посрамить каждого, кто, в шелке и бархате порхая по залу, воображал, что танцует, но… Ния поняла — все, что она сможет им показать, лишь станет поводом для насмешки.