Сказка о сером волке

Издавна об этом лесе, как и о заболоченной Большой Чище, рассказывалось много таинственного. Говорят, будто здесь был самый скрытый раскольничий скит, уживавшийся в соседстве с логовом молодых чаровниц ведьм, принимавших тысячи леших и болотных страшилищ.

В этом лесу скрывались и жили беглые с уральских заводов, а в гражданскую здесь укрывались от колчаковцев крестьяне. Здесь же скрывался тогда и Петр Бахрушин с Кириллом Тудоевым.

Митягин выпас и теперь остается дремучим и негостеприимным темным лесом для тех, кто впервые попадает в него. А Дарья Степановна здесь как дома. Сюда она хаживала на тайные встречи с Трофимом. Здесь теперь живет ее закадычная подружка Агафья Микулична Ягодкина, главная лесничиха Митягина выпаса.

Хороший большой дом срубил колхоз в самом сердце Митягина выпаса Агафье Ягодкиной. Не пройдет и года, как оживет, подобно Большой Чище, старый лес. Уже поднялись из земли фундаменты серого плитняка для лесопильной рамы, для большой столярно-плотничьей мастерской.

Здесь будут рубить и оснащать срубы домов нового села Бахрушина. Радуется Агафья и, как молоденькая, неумолчно стрекочет, рассказывая о веселье, которое уже этой осенью заглянет в ее бобылью жизнь.

А у Дарьи свои думы...

Ей вдруг начинает казаться, что она зря смалодушничала, уйдя от встречи с Трофимом, будто чего-то боясь... Поймут ли и правильно ли оценят ее отъезд односельчане, не скажет ли кто-нибудь из них, будто она не нашла в себе силы ответить ему тяжелыми словами на его обман?

Но зачем? Он не стоит и этого. Его нет для Дарьи. Это чужой человек. Никто. И даже ненависть - большая честь для него.

Она могла поступить только так, и нечего об этом думать. Как приехал, так и уедет. И если она не встретит его, - значит, он как бы и не приезжал. А уж что касаемо внуков, им-то никак не пристало видеть его. Еще разнюнится. Пустит слезу... А то, не ровен час, кинется обнимать внуков... Да... Да причитать... Каково им будет тогда? Ну, Сергунька так-сяк - ему четыре года... А Борис? Как-никак перешел в четвертый класс. Что он сумеет ответить, когда его спросят школьники о деде из Америки?.. Разве им объяснишь?

Катя понимала бабушку, но не соглашалась с ней. Не соглашалась умом, не сердцем. Бабушка для нее была второй матерью. Катя выросла у нее. Катя продолжит труды Дарьи Степановны. Продолжит не самоучкой, какой была бабушка, а образованным зоотехником. Телята для Кати тоже не просто телята, а ее "трудовая суть". Именно так называла их бабушка, рисуя Кате ее жизнь...

И Катя видела эту жизнь большой, счастливой и полной. Особенно отчетливо она ощутила все это после памятной встречи с Андреем на лесной просеке.

Будь проклят этот воскресший дед! Так хочется в Бахруши, а дни тянутся неделями. Солнце еле-еле ползет по небу.

В Бахрушах радостная пора сенокоса. Все в лесу. И ночи светлые-светлые. Хорошо мчаться на мотоцикле, не включая большую фару. Теплый ветер раздувает, путает ее волосы, и она говорит:

"Андрей! Остановите машину... Я же вся растрепанная. Разве можно ездить на такой сумасшедшей скорости!"

И он, такой виноватый, затормозит и ответит:

"Вот на руле зеркало. Пожалуйста, причесывайтесь, Катя".

Катя знала, что Андрей любит ее, и была очень довольна, что он не говорит о своей любви. Это так разумно с его стороны. Потому что, если он признается в своих чувствах, ей придется ответить на них. А как ответить? Сказать правду: "Андрей, я тоже люблю тебя" - это невозможно. Она дала слово и бабушке и матери не быть торопливой. И она сдержит это слово. Но сказать об этом ему нельзя, как нельзя и солгать или придумать ничего не значащий ответ.

Может быть, ей при первой же встрече с Андреем следует сказать:

"Пожалуйста, не признавайтесь мне в любви еще два года, я очень прошу вас..."

Это рассмешило Катю, и она показалась себе жалкой и глупой.

Катя услышала знакомый шум мотоцикла. Вначале она решила, что ей почудилось... Почудилось потому, что она думала о нем... Но если это так, то зачем же ее братья бросились к дороге с криками: "Едет, едет!"?

Да, это ехал он. Кто бы еще мог по такой избитой лесной дороге пробираться на выпас.

Это был он... Не зря же сказала бабушка:

– Сходила бы ты, девка, минут на десяток в лесок, чтобы румянец с тебя пообдуло.

– А я, бабушка, его ключевой водой смою... Никто не заметит, ответила Катя и побежала к лесному ручейку.

А мотоциклет уже совсем близко, призывно и громко выговаривал: "Ка-тя! Ка-тя! Ка-тя!"

Как теперь она выйдет к нему навстречу, когда холодной ключевой водой нужно гасить не только румянец щек, но и трепет сердца.

XXII

Трофим, освоившись в Бахрушах, увидел, что колхозный способ ведения сельского хозяйства вовсе не такой безнадежный, каким представлялся ему в Америке. Он даже отмечал для себя некоторые преимущества колхоза по сравнению с фермерским землепользованием. И эти преимущества, на его взгляд, заключались главным образом в обширности и многообразии угодий. Лес, поле, выпасы, озера, речки... Хочешь - разводи стаи водоплавающей птицы. Населяй водоемы рыбой. Расширяй стадо. Занимайся тепличным хозяйством. Сей кормовые. Заводи пчел. Строй: камень и дерево есть. И всюду деньги...

Деньги росли породистым молодняком. Деньги зрели под стеклом тоннами огурцов, крякали белыми скороспелыми величавыми утками, наливались ячменем, завивались в тугие вилки ранней капустой... И куда ни погляди, за что ни возьмись, можно стричь прибыль... Но...

Но колхозному хозяйству не хватает самого главного. А самое главное заключалось в нем, в Трофиме. Потому что он без малого сорок лет прожил в стране, где из всего умеют извлекать пользу. Решив оставить по себе хорошую память, он из самых лучших побуждений взял на себя роль наставника в ведении колхозного хозяйства. И когда он приступил к выполнению своей поучительской миссии, для Петра Терентьевича настали трудные дни.

– Кирилл Андреевич, сделай милость, освободи меня от Трофима, упрашивал Бахрушин Тудоева.
– Этот куль с прелой мякиной решил нас учить уму-разуму. А у меня сегодня еле хватит дня. Запродаю сено ипподрому. Обещали приехать для окончательных торгов с железной дороги. А он всюду суется и высказывает свои дурацкие суждения, не выходит из правления. Выручай, дорогой.

– Да я уж, Петр Терентьевич, всяко его от тебя ослобоняю, оправдывался Тудоев.
– Два раза его на кладбище, на родительские могилки, водил. В старом дягилевском доме битый час сидели. Кукурузу показывал. Раков даже звал половить. Что я могу?

– А ты, Кирилл Андреевич, еще придумай что-нибудь, - наступал Бахрушин.
– Попа, в конце концов, найди. Панихиду-то ведь надо отслужить! Опять, глядишь, часа три на это уйдет.

– А где его взять, попа... Разве в город мотануть!

– И мотани. Мою машину можешь взять. Город покажи. В музей своди... Мало ли... В ресторане пообедай. До копейки отдам. Мой гость, шут бы его побрал. Туда да сюда, опять день пройдет. А там, глядишь, может быть, и я посвободнее буду. Домаюсь с ним сколько положено. А может быть, он раньше срока укатит.