Сказка о сыщике Кудыкине

Сразу за домиком начинался такой бурелом из стволов многовековых сосен, переплетенных подлеском, что туда мог ломануться только совсем уж глупый отрок, рискуя остаться без глаз – колючие ветви оплетали заднюю часть дома и буреломный завал. Не позволяя даже заглянуть дальше переплетений вьюнов и зарослей кустарника и крапивы.

Пришлось вернуться.

Вот тут-то он и заметил в траве возле небольшой лужицы след от сапога, с подкованным каблуком. Хороший след – ровный такой оттиск на влажной землице. Даже заклёпки на подковке были отчетливо видны. Уже что-то!

На подковке четко читалась какая-то буква.

Ярунка склонился, рассматривая явно выраженную заморскую «D» – других разночтений быть не может. Но теперь он рассмотрел чуть в стороне еще один след. Кто-то наступил на два звена не очень толстой, но крепкой цепи. Сыскарь ухватился за крайнее звено, потянул и вытянул из лужи всю цепочку с кожаным ошейником на конце. На застёжке ошейника вензель «D» тоже присутствовал.

– Интересно! – прошептал сыщик.

Что-то вертелось в уме, но сразу вспомнить пока вихрастой головой не удалось.

Ярунка подошел к неровному крылечку, достал из-за пазухи казённый свиток с гербовой печатью, завязанный голубенькой ленточкой, коснулся им мерцающего полога и произнёс:

– Сыскарь Кудыкин, Служба спасения Чёрного болота! Отворись вуаль заслона – я посыл Царя-батюшки имею!

Еле заметная голубоватая шторка скользнула во все стороны и исчезла.

– Вот так-то! – удовлетворенно хмыкнул он.

Ярунка переступил порог и оцепенел.

Домик медведей состоял из двух комнат и везде царил беспорядок.

Дальняя комната была спальней и там стояли три кровати большая, поменьше и крохотная, видимо Мишуткина.

Но поразила молодого сыщика все-таки не она, а прихожая – она же светлица. Медведи использовали ее как кухню и столовую. Слева располагалась закопчённая печь с чугунками, а справа большой дубовый грубый стол и такие же грубо сколоченные три стула.

На столе медвежьи чашки и миски были перевёрнуты, здесь же лежали осколки разбитой стеклянной бутылки. Куски засохшей каши валялись рядом с деревянными ложками, а по центру стола поражал своими огромными размерами остро заточенный нож-тесак с грубой ручкой. Лезвие и рукоятка были в крови.

– Таким не хлебушек резать, – вымолвил Ярунка, – таким дрова рубить впору, а то и просеку проходить в редколесье.

Сыщика удивило то, что следы разбрызганной крови были везде, даже на стене и потолке. Тёмные неприятные капли виднелись на побеленной печке, они были на перевёрнутых стульях, а на полу кровь видимо стекалась в одну большую лужицу двумя ручейками.

Ярунке Кудыкину стало не по себе.

Он с опаской обернулся на дверь, но потом приказал себе заняться делом. Явной опасности для себя он не наблюдал, тем более, что считал себя храбрым командиром-десятником волшебных стрельцов. Бояться было стыдно.

Присев на корточки, он внимательно рассмотрел оба засохших ручейка крови.

– Странно, – задумчиво протянул Ярунка. – Ручейки и лужица имеют разные оттенки цвета.

Один ручеёк был тёмным, а другой ярко классным.

– Странненько, – снова протянул сыщик.

Его так и подмывало взять и попробовать кровь на вкус, но он знал, что в мире, где кругом волшебство, делать этого не стоило, если не хочешь превратиться в какую-нибудь зверушку.

Он решил для себя, что перед ним три разных крови и каждый имеет свой оттенок.

– Но ведь и медведей было трое! Если предположить, что убийца убил всех этим ужасным тесаком, то кровь могла быть различных цветов.

Но следов борьбы мало. Ой как мало! Перевёрнутые стулья и чашки – это разве следы борьбы? Это если бы люди защищали себя, тогда да – они, пожалуй, могли бы перевернуть мебель. Но медведи! Что сделали бы медведи если бы они защищались от смертельного врага?

Ярунка зажмурился и представил себе эту картину. Тогда здесь мы не нашли бы ни одной целой щепки, да и крови было бы значительно больше, да и в комнате не осталось бы даже окон. Эта коморка была бы действительно ужасной и даже возможно волосы стояли бы дыбом!

А тут!

Ну капли, ну ручейки, ну даже лужица, даже тесак-мачете имелся, намекая на то, что он и есть орудие убийства, но картинка, в которой огромный мохнатый медведь Михайло Потапович насмерть схватился с неизвестным сильным душегубом, не возникала – в целом всё довольно мирно.

– Пока что всё, что здесь произошло не совсем логично и совсем не понятно! – прошептал Ярунка.

Он решил, что разберётся с этим.

Десятник Кудыкин, сыскарь по цареву делу ловко вытащил из-за правого голенища небольшой, но обоюдоострый кинжал. Им он соскрёб три пробы разных цветов.

– Отправлю-ка я их на изучение к знахарке.

Все три соскоба он завернул в три разных шёлковых тряпочки. Ради этого пришлось пожертвовать платком, который подарила ему голубоглазая и румяная девица Авдотья-Ветрогонка на прошлой ярмарке. Он разрезал кинжалом на три части, а потом взяв пробы, завернул их.

Затем он достал волшебное зеркальце щёлкнул по нему три раза и отражение тотчас же затуманилось и тут же в пелене неприглядности проявилось ухмыляющееся лицо посадника Саныча.

– Десятник Ярунка! Ты что уже в беду попал? – спросил Саныч.

– Ещё нет, ваше высоковолшебие! – гордо отрапортовал сыщик. – Но мне нужна ваша помощь. Я нахожусь в доме медведей и тут всё в крови, вот только кровь какая-то странная.

– Ого, – воскликнул Саныч. – Думаешь убийство?

Сыщик пожал плечами и ответил:

– Ничего не ясно. Образцы взял, но ума не приложу, как их доставить в Службу спасения для опытов знахарки Эльвиры. Она уж точно скажет кровь это или нет. А то и неровен час определит – кому она принадлежит.

– Направляю к тебе Шкатулку–Свербигузку. Встречай. Образцы в неё положишь. Поспешай…

Лицо Саныча в зеркальце исказилось и расплылось, а после и вовсе исчезло. Видать, магическая энергия закончилась. Ярунка с сожалением сунул зеркальце в нагрудный карман и вздохнул – теперь оно цельный день напролёт будет заряжаться магией от собственного сердечного биения.

Сыщик Ярунка вышел на крыльцо и перед ним на том самом корявом пеньке, который ему пришлось перепрыгивать с риском для жизни, возникла невероятной красоты шкатулочка. Она вибрировала и подпрыгивала на неровной поверхности пенька. Затем Свербигузка издала звук «пилик – пилик – блям – блям» и открылась.