Сказка о военной тайне (худ. Б. Дехтерёв)

Читал, конечно, книги Степняка-Кравчинского и сам Гайдар. А история Лбова, думал молодой писатель, еще значительнее. О нем уже слагались легенды, имя его было давно и широко известно. «Лбов сделался знаменитостью не только на Урале, но и в Петербурге» [24] , - отметил уральский журналист Петр Мурашов, встретившийся в 1907 году с Маминым-Сибиряком в Царском Селе. Маститого писателя, оказывается, тоже интересовала личность Лбова.

Александр Лбов погиб, не отказавшись от идеи насильственного свержения царизма. Почему же не может он стать героем приключенческой повести? Любимым оружием Лбова, как узнал Гайдар, был маузер. Но ведь маузер был и его любимым оружием, когда он водил в атаки красноармейцев. Лбов и его товарищи били полицейских офицеров, жандармов, казаков-карателей. Голиков в гражданскую бил по тем же целям: среди белогвардейцев было немало бывших полицейских чинов.

24

Д. Н. Мамин-Сибиряк в воспоминаниях современников. — Свердловск, 1962, с. 44.

И Аркадий Гайдар решил написать историко-революционную приключенческую повесть об Александре Лбове. Редакция газеты поддержала это стремление. Ей нужна была повесть, которая читалась бы с интересом, взахлеб. Начиная с нового, 1926 года «Звезда» переходила от коллективной подписки, когда газета выписывалась в складчину по месту работы, к подписке индивидуальной, на дом. Чтобы не потерять читателей, решили оживить газету, сделать ее более разнообразной, интересной. И гайдаровская повесть о Лбове могла оказаться очень кстати.

Но писать о Лбове надо было немедленно! Ведь празднование революционного юбилея уже началось. Гайдар бросился в пермские архивы. В фондах губернатора и жандармского управления было немало сведений о Лбове и его товарищах. Но сведения эти были рассыпаны по многочисленным делам и папкам. Их надо было скрупулезно выбирать, сопоставлять и изучать, отсеивать вымысел, докапываться до сути. Материалы, собранные местной комиссией Истпарта и частично публиковавшиеся в «Звезде», были более доступными. Но и здесь нужна была кропотливая работа по сверке и проверке каждого факта. Что же касается документов о суде над Лбовым, их в Перми вообще не оказалось. Процесс проходил в Вятке, а судил Казанский военно-окружной суд.

Принято считать, что именно поэтому Гайдар лишь бегло ознакомился с тем, что говорили подлинные документы. На самом деле это было совсем не так. Хотя Гайдар и не слыл опытным архивистом, хотя и времени у него оставалось мало, он все-таки сумел изучить довольно обширный материал. Это становится особенно ясным теперь, когда сам знакомишься с историческими документами эпохи первой русской революции. Вся сюжетная канва повести, касающаяся ее главных героев, находит подтверждение в архивах бывших пермских губернских учреждений, просмотренных писателем, а также Департамента полиции и Министерства юстиции в Петербурге, оказавшихся недоступными для молодого Гайдара. И тем не менее они, а если говорить точнее, то больше всего именно эти богатейшие документы свидетельствуют об удивительной способности молодого писателя быстро ориентироваться в сложной обстановке отдаленной от него эпохи.

Но верно и другое. Гайдара больше всего увлекали встречи с бывшими лбовцами, людьми, лично знавшими партизанского вожака. Эти встречи и разговоры давали много бытовых деталей, характеристик отдельных лиц и событий, каких нельзя было найти в официальных бумагах. Писатель стремился прежде всего проникнуться духом истории, почувствовать колорит эпохи. Он понимал: все, что отложилось в архивах или попало в газеты, никуда не уйдет. А вот услышать живое слово об Александре Лбове из уст его современников, его сподвижников скоро уже не удастся ни писателям, ни историкам. И он ходил, спрашивал, слушал…

Будущая жена Аркадия Гайдара, семнадцатилетняя пермская комсомолка Лия Соломянская, в ту пору училась в местной совпартшколе. Длинными зимними вечерами они вместе отправлялись в Мотовилиху за рассказами о бесстрашном боевике. Как это было? На мой вопрос ответила сама Лия Лазаревна Соломянская:

— Хотя Гайдар и ходил в архивы, сильнее всего он тянулся к живым участникам тех событий. Отчетливо помню наши путешествия по крутым холмам Мотовилихи. Дома на косогорах стояли как попало, вразброс, словно и не взрослыми людьми построенные, а нарисованные детьми: обязательно все разные, покосившиеся в ту или иную сторону. Седые и еще не совсем седые мотовилихинцы рассказывали «про пятый год». Гайдар пытался выведать все, даже самые мелкие подробности. Кто как выглядел, кто что говорил? Если собеседник что-то забыл, он тут же посылал нас к соседу, который и дополнял рассказ. Иногда Гайдара провожали до следующего дома, как бы передавая эстафету из рук в руки [25] .

25

Из интервью автору статьи (1962 год).

Была написана едва половина повести, а «Звезда» 10 января 1926 года уже начала ее публикацию. Повесть читали с интересом. На окружном совещании рабоче-крестьянских корреспондентов речь шла и о ней. Газета в отчете сообщала:

«Повесть Гайдара вызвала почти одинаковые отзывы.

— Я пережил эту лбовщину, — говорит один, — и отчасти знаком с ней. Повесть может не удовлетворить тем, что печатается не ежедневно. Если бы ее выпустить отдельной книжкой, она бы разошлась хорошо.

— Повесть интересна. Когда ее нет, газета кажется несколько сухой, — говорит один из рабочих» [26] .

26

Звезда, 1926, 28 янв.

Активный участник литературного объединения при «Звезде» Иван Соболев, тогда артиллерийский командир, сохранил в своей памяти выездное занятие всей литгруппы в Мотовилихинском клубе. Там Аркадий Гайдар читал рабочим главы из своей повести об Александре Лбове, выслушивал отзывы, которые его очень интересовали [27] .

Аркадий Гайдар документы читал, воспоминания слушал, к отзывам относился с вниманием, а поступал по-своему. Он исследовал историю Лбова как писатель. Чтобы это поняли и читатели, в качестве авторского примечания к повести в «Звезде» было сделано вполне определенное заявление:

27

Из неопубликованного письма Ж Соболева в редакцию «Звезды» в 1964 году.

«Все главнейшие факты, отмеченные в повести, верны, но, конечно, обработаны в соответствии с требованиями фабулы. Имена главных героев подлинны. Все остальные нарочно вымышлены, ибо многие из участников лбовщины еще живы и я не хотел находиться в зависимости от могущих быть замечаний с их стороны по поводу некоторого расхождения повести с массой мелких исторических фактов».

Чем конкретно было вызвано это заявление? Неужели лишь тем, чтобы еще раз подчеркнуть, что пишется повесть, а не историческое исследование? Это и без того было ясно. Понадобилось такое примечание, причем явно умаляющее значение знакомства Гайдара с архивами, уже в разгар публикации произведения. Это была своего рода реакция писателя на ревнивое отношение к его труду местных историков, а отчасти и участников движения. И, перечитывал теперь повесть, мы отчетливо видим, что в первой ее части гораздо больше конкретных деталей, чем во второй, после публикации заявления.

И все-таки нельзя упрощать суть дела, выходившую за пределы элементарного понимания жанра, избранного Гайдаром. Взгляды историков и революционеров-практиков, наконец, самого писателя и всей массы читателей на лбовщину как явление не совпадали. Да и трудно было выработать какой-то единый взгляд на явление сложное, к тому же мало изученное. А потому каждый оппонент исходил лишь из того, что лично ему было известно. И в этих условиях Гайдар выбирает свою тактику: он пишет не вообще о лбовщине как явлении, а прежде всего о Лбове как личности.

К чему же сводились тогда споры вокруг имени Александра Лбова? К двум крайностям: одни превозносили революционные заслуги Лбова и не видели ошибок в его действиях; другие, наоборот, видели только ошибки и не хотели признавать, что это был честный и смелый человек, отдавший жизнь борьбе с самодержавием. Аркадий Гайдар, поняв вначале первое, сумел, однако, понять и второе. Размышления над судьбой Лбова ставили перед ним множество сложных проблем. Легкой приключенческой повести, которую он сперва задумал, не получалось. И чем дальше работал над ней писатель, тем трагичнее становились страницы. Они неизбежно вели к гибели героя.