Сказка под кровавой луной

– Святой отец… - Начал было он и тут же осекся. Боже, как нелепо. Боже? Что это с ним.

Кажется, священник увидел его замешательство и взял инициативу в свои руки.

– Похоже, вы очень давно не были в храме, есливообще когда-нибудь были. Не бойтесь, сын мой. Я отец Казимир, волею Божиюхранитель этого священного места. Что вас привело сюда?

– Нужда, святой отец.

– Расскажи мне о ней, сын мой.

– Нам нужно убить призрака, только мы не знаем как. Он похож на человеческую мумию с оленьим черепом и рогами. На одном из рогов корона, а сам он ездит на огромном олене с фиолетовыми глазами и использует в бою огромный гибрид копья, молота и топора. А еще рядом с ним постоянно крутятся огромные стаи грачей, наступает ночь и восходит кровавая луна, а прислуживают ему фарфоровые куклы с черными глазами. Мне удалось выиграть у него дуэль и выторговать нам одни сутки, но после них на этот город опустится вечная ночь и взойдет красная луна.

Волк понял, что выпалил всё это на одном дыхании, и сейчас по его виску ползет предательская капля пота. Он повернулся к Баюну: тот всё та же безучастно изучал алтарь, кажется, совершенно диалогом не заинтересованный. Священник тяжело вздохнул и, казалось, как будто задумался. Задумался о том, стоит ли ему что-то говорить. Всё это время Чувства Волка были на пределе. Он начал что-то чувствовать, противное чувство под ложечкой, которое нельзя описать и которое не означает ровным счетом ничего ,но всегда служит предзнаменованием чего-то.

– Я знаю, что это.

Прозвучало это как полувздох-полувсхлип. Затем священник подошел к алтарь, сел на одну из его ступеней и начал свой рассказ.

Казимир стал хранителем этого Собора три года назад, когда прошлый ксёндз забросил его, прихожане о нем начисто забыли, и единственными его посетителями были группки туристов, желавшие увидеть воочию масонское Всевидящее Око на вершине алтаря. Сам же Казимир из епископата получил очень странную инструкцию: жди своего часа. И он смиренно ждал: чистил полы в храме, присматривал за алтарем, проводил редкие службы и обряды. Пока однажды не увидел на алтаре грача. Казимир был готов поклясться, что птица смеялась над ним и пыталась произнести какие-то слова. Казимир пытался разобрать, что она говорит, но потом просто запустил в неё одним из кубков для причастия. Птица вспорхнула и улетела, а кубок исчез. Вместо него на кафедре, с которой раньше читали проповеди, остался рисунок: красивая женщина с черными волосами и человек с оленьей головой рядом. Казимир мгновенно понял, о чем идет речь: в официальной греческой мифологии богини Гекаты не было сыновей, но был один, урод, одержимый некромантией и убийствами, он пришил себе голову оленя и возомнил себя новым Королем мертвых. Он вступил в схватку с Аидом, и был почти убит, но Геката вмешалась и попросила за своего сына. Аид не стал его убивать, но обрек его дух на вечные скитания по миру. Время стерло его имя из памяти собственной матери, и даже для нее он стал просто Королем. Этот новоиспеченный Король начал собирать себе армию изсвоим последователей, обращая их в фарфоровые куклы и путешествуя с ними по земле и ночным небесам, воруя детей, оживляя мертвецов и неся смерть в те из городов, которые им больше всего нравились. Так в народе и появился миф о Дикой Охоте. Затем с приходом инквизиторских чисток об Охоте позабыли, и только в верхах Церкви знали, что она вернется. Не могли подготовиться, но знали. И знали, какие города больше всего любит бастард Гекаты. И они направили туда Казимира, который когда-то обучался экзорцизмам, а еще до этого прошел военную службу в Ираке.

Однако к такому его даже Ирак не подготовил: в одну из ночей, когда он бдел всенощную, Он услышал шаги за спиной и смрад разложения. Обернувшись, он почти столкнулся с давно истлевшимоленьим носом Короля Охоты. От охватившего его ужаса он не мог произнести ни слова и начала судорожно нащупывать на груди распятие. Монстр запрокинул свой ужасный череп и начал содрогаться в конвульсиях. Падре понял, что это должен был быть смех, но из этой глотки уже много тысяч лет не вырывалось ни звука. Однако вместо него засмеялись грачи. Они были повсюду: на перекрытиях, алтаре, органе, спинках скамей. Они налетели на священника и начали рвать на нем сутаны, бить крыльями по лицу, рвать на нем волосы. Позади все этого, божился Казимир, он четко слышал вполне человеческий смех. Потом в мгновение ока всё исчезло. Сам Казимир неделю читал молитвы, причащался и просто пил вино в надежде прийти сюда и убедить себя, что это было просто ночным кошмаром. Но вот пришли два таинственных незнакомца и доказали, что он не спал. Сейчас он не знал, что и подумать…

Наконец, священник заплакал. Его плечи нервозно и неритмично дергались под черной тканою сутаны, а лицо скрылось под морщинистыми ладонями. Оборотень почувствовал прикосновение: это был Кот. Он всем видом показывал, что следует отойти в сторону и поговорить.

– У меня есть теория, - прошептал он так, чтобы священник его не слышал. Напрасный труд: его вой заполнил всё пространство перед алтарем. – Смотри. Грачи – это птицы ритуала, а Геката покровительствовала тайным знаниям, всякой оккультной мерзости и таинствам. Отсюда я делаю вывод, что её сын – это плод черной магии. И это косвенно подтверждается тем, что во времена Инквизиции упоминания об Охоте почти исчезли. Исчезли потому, что «псы господни» всё-таки хорошо знали своё ремесло и жалости не ведали. А сейчас Охота вернулась. Потому что снова есть ведьма. Нам нужна ведьма, которая в этом городе с кем-то сводит счёты… Ипо-крупному. И может так случиться, что наш новый друг Виктор тоже в опасности…

Всю деликатностьрыданий отца Казимира и таинство беседы Волка и Кота прервал звонкий смех. Явно девичий. Он раздавался из одной из исповедален. Кот схватился за свою трость, поправил очки, под которыми тут же загорелись изумруды звериных глаз, и жестом отправил Волка к священнику: охраняй, я разберусь.

По мере приближения смех становился все громче, надрывнее, истеричнее. В какой-то момент он сменился сначала истеричными криками, а потом и вовсе криками пытаемой жертвы. Даже Кота, страшного многовекового демона, обуял страх перед тем, что ждет его в исповедальне. Резким движением он распахнул дверцу, и сразу же наотмашь ударил тростью. На пол упал оглушенный грач. Но то, что было в исповедальне, интересовало Баюна намного больше.

Голов девушки. Блондинка. Глаза выколоты, а длинные волосы обмотаны вокруг обрубка шеи. А в крышку черепа вколочена пара рогов, на которую водрузили уже знакомую ему мятую корону.

– Э… Волк. Мы снова в полномдерьме.

========== Поговорим о живописи ==========

Институт действительно умирал. Если раньше громада здания нависала над историческим центром города на уровне храмов и стремилась куда-то в небеса, словно бы надеясь на энтузиазме населяющих её светлых умов покорить небесную твердь, но сейчас это всё еще величественное строение вызывало другие желания и ассоциации. Сейчас, спустя почти двести лет, нижние этажи скрылись за кронами ясеней и тополей, а выдающиеся вверх башни административного корпуса и библиотеки казались спрятанными в глубине леса. Как замок спящей красавицы или дворец старого волшебника, который всё еще ждет появления своего избранного, но, кажется, уже утратил всякую надежду. В дождливые дни, когда загорались окна рабочих кабинетов, становились все более понятными масштабы упадка. В такие минуты Виктору хотелось подойти к старым и местами облупившимся стенам, провести по ним ладонью и пообещать, не зданию, так себе, что еще не все кончено, что всегда есть свет, на который можно идти. Но эти стены уже утратили всякую надежду. Да и у молодого человека в такие минуты её было немного.

Но сегодня сияло солнце. Неплохо для возможно последнего дня в истории их городка. Юноша пытался натянуть на лицо серьезное выражение, но взявшаяся непонятно откуда легкость и летящая походка не располагали, и сейчас он улыбался самой легкой улыбкой, на которую способен человек, знающий, что сегодня наступит Апокалипсис. Массивная дверь из дерева и стекла легко и бесшумно двинулась под его рукой. Он не помнил, как пролетел проходную, не помнил, кого встретил и с кем поздоровался. Отражающееся от плиточного пола солнце било в глаза, отчего легкая улыбка насмешливый прищур становились слегка карикатурными, но оттого не менее счастливыми.

А еще у них были доспехи: по паре старых рыцарских турнирных доспехов с алебардами в руках и мечами на поясах, они стояли в холле каждого этажа, двое охраняли вход в библиотеку, и по одному возле каждой кафедры. Помятые в боях, пробитые и кое-где почерневшие, сегодня они у парня вызывали самые мрачные воспоминания о том, что случилось ночью. А опущенные забрала заставляли его ускорить шаг, потому что то и дело казалось, что из-под них за ними наблюдает пара глаз, и непременно птичьих. Даже если он выйдет и всё закончится хорошо, до конца своих дней он будет бояться птиц. Особенно этих черных насмешников.

К тому моменту он уже достиг нужной аудитории. И был неприятно удивлен тем, что студентов становилось всё меньше и меньше: сейчас за столами сидело человек десять, не больше. Профессор Белорецкий сейчас все больше напоминал какого-то чародея-наставника. Наверное, будь институт сказочным замком, именно так и выглядел бы его уставший, но еще не сломленный хозяин. Он даже не заметил, как вошел Виктор, потому что как раз в этот момент он громкой и очень отчетливо отчитывал нескладного высокого парня в очках за то, что тот не удосужился хотя бы всё единым шрифтом распечатать. Последний, видимо, не считал нужным прятать то, что он понадергивал информацию из открытых источников, не проявив при этом ни капли аналитических способностей. А устраивать разносы Белорецкий любил. Правда, если уж быть совсем честным, студентам от этого хуже не становилось, но сам он получал несказанное удовольствие:

– Дворкович, вы самое самовлюбленное, бездарное, кислое и никчемное существо, какое я встречал на своем веку! Я не против того, чтобы студент брал информацию, но ты, дубина стоеросовая, даже не додумался всё к единому стилю и формату свести! Скажи, ты пришел на журналистику только для того, чтобы от армии откосить? Ну так поздравляю, откосил! Ты у меня научишься писать! Я твое раздутое эго буду долбать железным колом до тех пор, пока у тебя изо всех щелей кефир не польется! Если ты выживешь у меня на занятии, если выберешься из этого треклятого здания, то за тобой будут охотиться так, словно тычёртов Иисус от писательского ремесла! Или единорог! Но этого не будет, потому что ты никчемное, ленивое и самовлюбленное одноклеточное, которое даже не может статью в Википедии проверить на выдержанность стиля! Нет, ты будешь писать каждую неделю специально для меня по пятнадцать тысяч слов! Пятнадцать! И если будет хотя бы на дно меньше, я гарантирую, что твоя шевелюра уже в следующем сентябре будет ненамного длиннее чем у мнущегося сейчас в дверях Виктора! Да, садитесь, молодой человек, вы ничего не пропустили, мы тратили время на этот бесполезный кусок живой материи. Вон с глаз моих! А теперь продолжим разговор о птицах в мифологии…