Сказка со счастливым началом

Работа эта считалась, конечно, уровнем выше, чем воспитатель у дошколят, и возвращала Соню к прежней педагогической деятельности. Кроме того, всё-таки деньги, хотя и гораздо меньшие, чем Соня зарабатывала у Нины Степановны. А главное, отменялись ночные дежурства. Можно было нормально растить Вадика и слезть, наконец, с Анькиной шеи… тем более что сестра очень уж его распускала.

Соня попросила дать ей время подумать. Всю ночь она решала, стоит ли принимать помощь из рук Калюжного, не вступит ли она тем самым с ним в сделку? Но, поразмыслив, так и не нашла в его жесте главного – предмета купли-продажи. Не было ничего, за что Димин отец мог бы её купить – Митя теперь снова женат, и, похоже, не понарошку. А то, что ей возвращают нормальную работу, которой лишили по собственной прихоти – так это не унизительная подачка, а восстановление справедливости, сродни извинению, хотя и с огромной натяжкой. И ещё – Соня сознавала: ей не хватит ни здоровья, ни средств протянуть в нянечках хотя бы ещё полгода, а значит, перемена места – жизненно необходима.

Правда, она так и не сумела понять, почему Калюжный вдруг проявил благородство. Неужели в его душе нашлось место для совести? Соня подозревала, что причиной стала его необъяснимая, иррациональная к ней симпатия. Но думать так не хотелось, это было бы слишком больно и тягостно. Больно – потому что симпатия эта, увы, запоздала. Тягостно – потому что Соня не могла ответить ему взаимностью: хотя этот мужчина и обладал невероятным сходством с Митей, но не вызывал у неё ни уважения, ни приязни.

На другой день Соня зашла к заведующей сообщить, что согласна. Мария Фёдоровна, конечно же, огорчилась, посетовала, что снова лишится помощницы, но, разумеется, отговаривать не стала. В утешение Ольга Филипповна пообещала ей найти к сентябрю новую нянечку.

Никто и ничего по поводу таких перемен Соне не высказал, казалось, само слово «Калюжный» в интернате теперь под запретом. Многие, не знающие истиной подоплёки дела, посматривали на Соню с опаской. Гуманитарная помощь действительно поступила на счёт заведения в приличном размере, но сам Антон Игоревич больше не появлялся.

А Соня немного воспрянула духом, схватилась за методики и учебники – вспоминать программу начальной школы. Вот если бы ещё решилась, наконец, проблема с квартирой… Неопредёленность мучила её – хотелось бы понять, что их ждёт. Но Женя не объявлялся, и Соня не знала, что думать.

В детском саду она о своих новостях молчала – через Нину Степановну могла узнать Митина мать, и тогда – плакала новая должность… К тому же, никто здесь ни разу не поинтересовался, как и на что живёт теперь Соня.

Надька, как обычно, была поглощена собой. Вот и на этот раз, завидев бывшую сменщицу, она с ходу начала возмущаться несправедливостью жизни и корыстностью ближних. Битвы с матерью продолжались, но сегодня больше других досталось золовке, сестре бывшего мужа – та согласилась брать племянника на каникулы, но посмела требовать привозить для него продукты, и это вместо того, чтоб когда хоть копейку…

Соня терпеливо выслушала новую серию из Надькиной саги и, поймав паузу, спросила, когда состоится утренник, и к какому числу готовить стихи. Про стихи Соня заикнулась будто бы ненароком. На самом деле она собиралась выяснить, почему Вадику не дали ничего читать на Восьмое марта.

– Так твой уже давно всё выучил, – удивилась Надька.

Тут в группу поднялась медсестра – похоже, у неё дома катастрофически не хватало туалетной бумаги. Надежда Петровна побежала в кладовку, и Соня дожидаться не стала.

– Вадь, когда же ты стих-то учил? Расскажи мне скорей, – попросила она мальчика на обратном пути.

Глаза у него стали хитрыми.

– Не скажу, сюрприз! – заявил он.

Сюрприз оказался хоть куда, и стал главным номером праздничной программы. Ведущей была Танечка. Музыкальный работник на редкость хорошо подготовила детей – даже Вадик, который не любил танцевать, совсем недурно покружил Настю, ну, или, точнее, она – его. Правда, под конец танца она его всё-таки уронила – случайно или нарочно.

Но это не испортило мальчику настроения. Сначала он блеснул на одном из конкурсов. Дети должны были отвечать на вопрос, за что они любят своих мам.

– Моя мама очень красивая и добрая! – сказала Вика и сорвала аплодисменты.

– А моя тоже очень красивая, добрая и печёт вкусные пирожки! – не отстала от неё Яна.

Остальные дети, как попугаи, принялись повторять друг за другом про пирожки – обычная история. Рядом с Соней изводилась Настина мама – она ожидала от своей дочки любой неожиданности. Настя, конечно, не подвела.

– А моя… – гордо заявила она. – Моя… Она тоже печёт пирожки, моет посуду и ещё… красивее Янкиной мамы! На-амного!

В зале раздался смех, а Настина мама залилась краской.

Соня тоже переживала. Конкурс этот всегда проводился экспромтом, без домашних заготовок, так получалось интереснее – она сама вела такой в прошлом году. А у них с Вадиком всё-таки нестандартная ситуация – давно ли он стал называть её мамой? Однако мальчик спокойно ждал своей очереди. Лицо его выражало недоумение от глупых ответов детей, мол, я-то сейчас, конечно, скажу так, как надо.

– А за что любит свою маму Вадик? – произнесла, наконец, Танечка.

– Я! Люблю! Свою маму! – с напором начал он, сделал эффектную паузу и выпалил:

– За то, что она моя мама!

В зале на миг воцарилась тишина, а потом все разразились аплодисментами. Нина Степановна, стоящая возле рояля, даже смахнула слезу. Соня и сама поймала себя на том, что вот-вот заплачет. Но это оказалось ещё не всё. Дети начали читать стихи. И вот настал черед Вадика. Соня заметила, что на этот раз он сильно волнуется – мальчик в такие моменты слишком часто моргал и кривил губы.

– Эти стихи… – объявила Танечка. – Вадик сочинил сам! Для своей мамы.

У Сони глаза полезли на лоб. А Вадик, слегка запинаясь, начал читать. Под конец его голос окреп и закончил он уже уверенно и громко. Конечно, эти четверостишия не были поэтическим шедевром, но в них имелись и ритм, и рифма.

– Никогда не пущу её больше болеть.Буду песни ей только весёлые петь,Даже хоть мне на ухе топтался медведь! —

– завершил Вадик под шквал аплодисментов и восторженный хохот. Покраснев, он бросился обратно в строй и спрятался за Настиной спиной.

Утренник подошёл к концу. Дети разбежались к родителям, и Соня поймала Вадика в свои объятья.

– Мам, тебе понравился стих?

– Да просто чудо! Замечательно, миленький, правда!

– Что же это ты, Вадик? – спросила у него Настина мама. – Разве твою маму не за что любить?

– Всё правильно он сказал! – вмешалась Надька. – Мам не за пирожки любят, верно, Вадь? И не за красоту. Вот ежели некрасивая, так что – не любить, что ли?

– Конечно, правильно. Очень умно сказал! Тем более что пирожки я печь не умею, – улыбнулась Соня. – Ну, иди, вон вам их сколько там напекли…