Сказка со счастливым началом
Шрифт:
– А мне не надо две… – негромко произнёс он. – Ты и так будешь одна, на всю жизнь, и без венчания.
– Значит, не хочешь…
– Почему? Давай. Чтобы у тебя не осталось сомнений. Для меня всё давно решено. А для тебя? А для тебя, Сонь? Соня… чего ты не отвечаешь?
– Спи, Дима! – внезапно разозлилась она. – Это в детстве только… так легко – из реальности в сказку. Обратно потом очень больно…
– Соня, – его голос был полон горечи. – Скажи… ты и правда – не веришь мне? Я вот не знаю… можно ли любить сильнее. Честно, Сонь. Мне кажется, что сердце разорвётся…
Она не ответила, и он снова упал на пол, застегнул над головой мешок, свернулся, словно его скрутило от сильной боли, и замер. Соня зажмурилась.
– Митя… – неожиданно сказала она. – Мить, ты замёрзнешь там, на полу. Иди сюда.
Секундная пауза – он не сразу понял. Потом – дикий грохот. Заплетаясь в мешке, Дима споткнулся, упал и, кажется, ударился об угол стола.
– Что с тобой? – Соня подскочила на диване. – Больно? Ты где?
Он был уже рядом.
– Сонечка, Соня…
Молния её платья поехала вниз.
– Соня… – задыхаясь, шептал Митя.
Он целовал её всю – от макушки до кончиков пальцев. Его руки дрожали от волнения и нетерпения. Соню кинуло ему навстречу – она хотела сейчас только одного: раствориться в нём целиком, ощущать его каждой клеточкой. Она сама целовала его – лицо, плечи, грудь, так, как никогда и никого не думала целовать. Но он мешал ей, казался просто одержимым, словно боялся не успеть охватить её всю своей нежностью, пытался полностью уместить в свои объятья.
Соня даже не предполагала, что на свете бывают подобные ласки. Они с Димой были соединены, слиты в одно целое, казалось, их невозможно оторвать друг от друга. Они летали и улетали вместе – прочь с этой планеты, туда, домой… на Луну. Делали передышку, чтобы слегка отдышаться, и снова вцеплялись друг в друга, словно перед этим были разлучены на века. Словно жаждущий в пустыне увидел источник воды, словно приговоренный к смерти в последний раз видит небо – так они любили друг друга.
Потом они долго лежали молча, не расплетая объятий, ощущая немыслимое родство тел и душ. Это было единственно возможное, правильное и естественное – настолько, что Соня не могла понять, как могла пытаться примириться с чем-то иным. Только сейчас всё встало на свои места, пазл притёрся к другому пазлу, без насилия, без напряга или приказа разума. Её тело испытывало полноту радости от того, что нашло самоё себя. Убеждённость тела передавалась рассудку. Только вместе с этим мужчиной Соня могла составлять единое целое. И какая разница, сколько ему лет и как его фамилия, если больше ни с кем в мире она не могла быть настолько собой, что уже и не собой только, но и им тоже. Между ними возникла та самая неизвестная составляющая, которая сцепляет двоих воедино, создавая им одну биографию, общее прошлое, будущее и настоящее. Они были с одной планеты – и могли разговаривать без переводчиков, понимать друг друга без слов и даже вопреки словам.
Соня крепче прижалась к нему, и он тотчас снова принялся ласкать её – как будто впервые, так же страстно и жадно. Казалось, они никогда не устанут и никогда не утолят свою жажду.
Разумеется, они не сомкнули глаз. Только под утро Дима произнёс первые слова.
– Я не знаю, как сказать тебе… как я люблю тебя. Это что-то страшное.
Не в силах ответить ему и не заплакать, Соня чуть отодвинулась и сделала движение, чтобы встать.
– Подожди! Ты куда?
– Мить… мне в туалет надо.
– Нет, не ходи. Я боюсь тебя отпускать.
– Но мне надо!
– Хорошо, я с тобой.
– С ума сошёл?
– Да…
Он снова принялся покрывать её поцелуями,
потом вдруг резко остановился.– Ты… была с ним в ту ночь, я знаю…
– Митя, не надо… Я не помню ничего, никого. Никакой другой ночи не было, только эта…
– Почему ты сказала… так странно… что была не с ним, а со мной?
– Потому что с тобой. Представляла тебя. Думала только о тебе. И он это понял.
– Сколько раз ты была с ним? Давно вы знакомы? Сколько, сколько раз, говори!
Она не ответила, и он с бессильной яростью сжал, почти сдавил её в своих объятьях.
– Митя, мне больно…
– Я умираю, когда думаю о нём, о том, что он трогал тебя!
– Митя… не надо… Ты – самое первое и единственное, что у меня есть в жизни, – она схватила его руку и принялась целовать его пальцы.
– И ты… первое и единственное. Как он смел… Почему ты не подождала меня!..
– Митя! Не мучай меня! Если я буду думать про всех твоих девушек… О, кстати… – Соня замерла и отбросила его руку. – Как я могла забыть… Катя… она такая красивая!
– Просто кукла. Всё это ничего не значит!
– Анька сказала, ты с ней давно… Что же теперь? Что она думает?
– Это Катька трепалась, что она моя девушка. А у меня таких на каждом факультете по пачке.
Соня со злостью оттолкнула его.
– А теперь ещё и я – до кучи.
– Сонь… Как ты можешь…
– То, что сейчас, между нами – это что? Я не понимаю, не верю…
– Соня, ты можешь спрашивать? Ты можешь сомневаться?! – Дима ухватил её, удерживая.
– Но… у тебя ведь было что-нибудь настоящее – первая любовь, например?
– Было! Ты! Ты моя первая и последняя любовь. Я же тебе писал…
– Это несерьёзно!
Оба смотрели друг на друга почти с ненавистью – одинаково мучимые ревностью и сомнениями.
– Соня… Если я когда дотронусь до другой женщины – можешь считать, что я мёртв. Никогда в здравом уме и рассудке я не смогу… Но и ты… если он ещё раз к тебе подойдёт – я за себя не ручаюсь!
Она всё-таки выскользнула из его рук, молча накинула платье и отправилась в ванную. Включила душ и встала под тёплые струи воды, пытаясь прийти в себя – в его объятьях это было бы невозможно. Она думала о том, что сделала и сама не могла в это поверить.
Да, разумеется, она жила с Женей, хотя была с ним не венчана, но оправдывала это скорым замужеством. Но принять всерьёз Димины рассуждения про свадьбу? Наивной и глупой Соня себя не считала. Значит, она просто завела себе любовника. Совесть стала настолько широкой, что спокойно относится к этому факту. И даже позволяет ей быть счастливой. Хотя… какое там счастье… То, что она сейчас испытывает – также едва выносимо, как самая сильная боль.
Верующей Соня была всегда, словно так родилась. Откуда в ней это – она понятия не имела, просто чувствовала – Бог есть, и Он её знает. В церковь начала ходить лет с восемнадцати. Мара не возражала. Она не была знакома ни с христианским Богом, ни с постулатами иудаизма. Её деда и бабку так напугала революция, что о религии в их семье даже не заикались.
Но мать всегда признавала высшие силы и радовалась, что Соня пользуется их покровительством – в любой форме. Сама Мара в церковь никогда даже не заворачивала – в её память почему-то впечаталось, как бабка однажды сказала ей: «Ты – еврейка, тебе нельзя!» Зато когда Соня (у неё русский папа, ей можно) отправлялась по выходным в храм, всегда заступалась за неё перед возмущённой Анькой. Той казалось, что Сонька просто увиливает от домашних дел. «Дура, – говорила тогда мать. – Пусть идёт и молится за тебя, непутёвую. А ты будешь стирать, раз больше ни на что не пригодна!» Времена уже позволяли быть верующей. К тому же православной, считала Мара, в России жить удобнее и безопаснее. А безопасность детей превратилась у неё в паранойю.