Сказка зимнего перекрестка

Оно прыгнуло у него в руках, выписало на пергаменте замысловатое па, оставив след в виде прихотливой завитушки. Оба с недоумением на нее уставились.

— Вот, — сказал Марк. — Это оно и есть.

— Это еще что? — обозлился Локруст. — Можете кого другого донимать своими выходками, но я и мадемуазель Агнес единственные, кто на самом деле желает вам добра.

— Это «феррен», — прошептал Марк. — «Семья»… тьфу, какое неудобное слово. Феррен… Кто бы мог подумать, что вся память сидит у меня в правой руке? Но «феррен» — это же… Антиль.

— Напишите «род», — велел Локруст, переходя на свой безапелляционный тон.

Понятливый Марк, зажмурившись, отпустил руку в «свободный полет», и на палимпсесте, рядом с первым, появился второй замысловатый иероглиф, выписанный соком чернильного орешка.

— Почем я знаю, что вы меня не дурачите?

— Тот же самый вопрос я задавал вам с тех самых пор, как вы объявили меня эльфом. А вот теперь — пожалуйста. «Сегрен». Моего отца звали Рикке, — вдруг добавил он без связи с предыдущим. — Он убит. И я — не волшебное существо. Не в том смысле, какой вы вкладываете в это слово.

— А теперь, — совершенно, казалось бы, равнодушно сказал ему Локруст, — будьте любезны, подпишитесь. Как вы это обычно делаете.

Марк повернулся, посмотрел ему в глаза и поставил на палимпсесте строгую и четкую картинку, без всякой завитушки на этот раз.

— Нельзя ли пригласить мадемуазель Агнес? — спросил он, пока Локруст так и эдак крутил перед лицом плод его стараний. И когда девушка вошла в их убежище, в сотый уже, наверное, раз за все время этого их затянувшегося приключения, встал ей навстречу и сказал:

— Меня зовут Туолле.

У нее опустились руки.

Они сидели втроем в просторной темной комнате при свете единственной свечи, и беседа их была сбивчива и бессвязна. Агнес хотела все знать, Туолле — все рассказать, покуда живо в памяти. Локруст чувствовал себя лишним, однако уйти ему было некуда, да даже если бы и так, все равно узнать все не из первых уст было бы для него немыслимой пыткой.

— Ваши снова появились, — сказала Агнес. — Похоже, за все минувшее время они превратились в изрядных человеконенавистников. Поговаривают, в округе бродят толпы призраков, настигают одиноких путников на перекрестках и с улюлюканьем травят их собаками. Слухом земля полнится. Если и дальше так будет, про наши места пойдет дурная слава. Мы понесем убытки, коли нас будут объезжать стороной. Псы, говорят, с окровавленными мордами…

— Так поди облизались уже, — невесело улыбнулся Туолле. — Не могут призрачные псы загрызть живого человека. Велики глаза у ваших страхов и длинны языки.

— Однако вы не слишком торопитесь встречаться с родней, — заметил Локруст.

Туолле помолчал, то так, то эдак сплетая длинные пальцы.

— Верно, — не слишком охотно признал он. — Слишком много времени прошло. Не одна, надо полагать, тысяча лет. Я не знаю, каково это. В памяти моей они прекрасны. Не знаю, какими они стали. Сказать по правде, мне совсем не хочется в самом деле увидеть в них примитивную злобную нечисть. Хотя, согласитесь, поводов у них было предостаточно.

— И… как? — осторожно спросил Локруст. — Теперь, когда вы знаете, ктовы нам? С чемвы к нам? В смысле — к людям? С добром ли, с худом? У вас нет причины любить нас.

— Выеще спрашиваете! — Туолле оперся локтями о стол. — Нет, выеще спрашиваете!

Локруст нервно зашевелился, и тогда Туолле взорвался:

— Вы!Если выспособны исцелять их после всего того, что они сделали вам,то неужели же я не сброшу с рук несколько глупых шуток и мелких обид? Война умерла тысячи лет назад, и пусть пребудет там. Не мне ее выкапывать. Не говоря уж о том, что я попросту не хочу этим заниматься.

— Тогда расскажите нам, — попросил Локруст, — о природе этого вашего «Призрака». На чем он базировался и какова была его главная идея? Какую роль играет здесь принцип перекрестка?

— Базовый принцип «Призрака» — в использовании структуры времени и в экспериментах с ним. Время имеет характеристики нити. У вас тоже так говорят?

— Нить времени, — кивнул Локруст. — Прошу вас, продолжайте. Мне очень интересно.

— Я, собственно, не был причастен к исполнению проекта. Я в то время еще рос и получал образование. Но с принципами меня ознакомили. Таким образом, если время — нить, то, стало быть, способно образовывать петли. Вам, без сомнения, знакомы шутки, которые оно играет с нами. Например, ощущение дежа вю, когда мерещится, что ты уже был здесь, говорил или делал что-то. Это ваше личное время делает петлю в общем временном потоке. Но если оно способно поступать так само по себе, то, значит, мы в состоянии заставить его делать это именно так, как нам необходимо. Мы отплели наши личные времена от общего времени Земли и свили их в синхронные петли, кое-где пересекающие основной поток. В местах пересечения контакт особенно ощутим. По всей видимости, мы находимся в зоне такого контакта. Дорожный перекресток является просто зримым символом перекрестка временного, так как путь тоже является в некотором роде нитью. И сумерки — тоже.

— Их издревле почитают самым волшебным временем суток, — согласился чернокнижник.

— Помимо этого, — продолжил Туолле, — мы зациклили субъективное время наших жизненных процессов. Оно описывает петлю протяженностью в один астрономический цикл, по-вашему — год, и возвращается в прежнюю точку. Где-то в конце декабря, когда вы празднуете Рождество. Если представить геометрически, мы движемся в одном направлении с вами, но — описывая вокруг вашего пути спираль и одновременно вращаясь вокруг собственной оси…

— Так вы бессмертны! — осенило Локруста.

— Меня-то это не касается, — пожал плечами Туолле. — Я свалился с крепостной стены прежде, чем смог воспользоваться правами «Призрака», после чего заработал провал в памяти. Подозреваю, тут не обошлось без бабушки, а вместе, с нею — без чудовищного перерасхода необходимой проекту энергии. У меня, знаете ли, замечательная, склонная к мелкому хулиганству бабушка.

— Как побочный продукт они получили решение проблемы бессмертия! — не то восхитился, не то ужаснулся Локруст.

— Мы — очень старая раса, — возразил ему Туолле. — И вряд ли это — достижение, если учитывать, что мы не в состоянии поддерживать привычные способы воспроизводства. Я не отказал бы в этом никому… но не уверен, что для себя хотел бы именно этого. Понимаете, Локруст, у нас слишком разные проблемы.

— Но в таком случае, какой восхитительный смысл имели бы клятвы «любить вечно»! — с энтузиазмом воскликнула Агнес и покраснела.

— Не уверен, что это возможно, — сказал Туолле. — Я вообще далек от проявлений восторгов при слове «бессмертие»… и сомневаюсь, что вообще что-то можно делать вечно. Смысл имеет только определенный промежуток времени, тогда как вечность сама по себе — ничто. Самое всеобъемлющее понятие, как правило, ничего не значит. Хотя… я опять же не уверен насчет моей бабушки, которая парадоксальна по самой своей сути.

С точки зрения Агнес это было достаточно наглое заявление, но она не могла утверждать, что разбирается в вопросе, а потому скромно промолчала.

— Но все же вы правы. Если кому и разбираться с разбуянившимися родственниками, так только мне. Агнес, — он повернулся к девушке, — вы… не откажетесь поехать со мной еще раз?

— С радостью, — откликнулась она, трепеща, как и всегда, когда слышала свое имя из его уст. — Если я вам нужна.

— Да, — подтвердил Туолле. — Я не хотел бы, чтобы они как-то поступили со мной против моей воли.