Сказки и были Безлюдных пространств
Шрифт:
– Держи…
Шурка лежа дотянулся, взял. Платон выбрался на песок. Шурка принес ему одежду. Виноватый и благодарный. Платон глянул искоса:
– Хоть бы рассказал, зачем она тебе. Для чего таскаешь с собой?
– Я… расскажу. Потом… Потому что… – У Шурки застревали слова.
Не боялся он выдать тайну. И плевать ему на запрет Гурского! Но ведь… если начнешь рассказывать одно, потянется следом и другое. До конца. Про все. И про то, какой он… И не понятно, чем тогда все кончится… И вообще ничего не понятно! Страх в груди, вот и все!
Как тут объяснишь?
–
– Да ладно! – небрежно перебил его Платон. – Не хочешь – не говори. Никто же тебя щипцами за язык не тянет… Каждый имеет право на тайны, верно, ребята?.. Пошли!
Вот и конец.
Не было ни ссоры, ни драки. Даже обидных фраз вроде бы не было. Но сразу сделалось их не шестеро, а пятеро и один.
Так же, как раньше, шагали они через бурьян, иван-чай и плети мышиного гороха. Так же весело перекликались… Выпустили крольчонка, он ускакал, встряхивая ушами. Все помахали ему руками. Кроме Шурки.
Пошли снова. Шурка шагал словно с холодным булыжником в груди.
Женька пошла рядом.
– Шур… ты чего?
– Так…
– Ты не расстраивайся.
Он собрал остатки ершистости:
– Я и не думаю!
Женька отстала. Ну вот! Порвалась последняя ниточка…
Нет, не совсем порвалась. У калитки Платона, когда все говорили друг другу (и Шурке, кстати) «пока» и «до завтра», Женька сказала жалобно:
– Шурчик, ты в порядке?
– Увидимся позже… – горько хмыкнул он. И пошел к трамвайной остановке. Не потому, что не хотел разговаривать. Просто снова, второй раз за сегодня, испугался, что разревется. Ко всем бедам не хватало еще и такого скандала!..
Но раз он так ушел – будто все оборвал! – теперь и Женька, наверно, не захочет его видеть…
В мире Великого Кристалла происходила трагедия – крошечная, но такая же страшная, как гибель галактики. Для бесконечного пространства все равно: что галактика, что молекула. А молекула из шести атомов рассыпа?лась неудержимо…
Впрочем, пятеро будут жить без Шурки как прежде.
А он – как без них?
Как без Женьки?..
Шурка добрел до остановки, сел под железным навесом на скамью из реек. Напротив сидела девочка лет пяти и ее красивая молодая мама. Счастливая девочка со счастливой мамой…
Шурка вытащил отвертку. Отпечатал на ладони узорчатую звездочку-снежинку… И резанула его досада!
Почему на свете все так нелепо! Подло!
Гурский прав был – ничего хорошего нет на Земле! Скорей бы на Рею!
Но не хотел Шурка на Рею. Хотел быть здесь! На старых улицах с иван-чаем, на Буграх. И чтобы рядом – Платон, Кустик, Ник, Тина. И Женька, Женька…
Может, пойти и выложить все? Может, выкинуть к чертям отвертку?
Шурка не выкинул. Только с досадой ударил ею по краю скамьи. Отлетела щепка. Стержень сорвался и скользнул по ноге, разодрал кожу от колена до косточки.
Девочка вскрикнула.
Шурка вскочил и, роняя в траву густую кровь, бросился вдоль рельсов. И плакал…
Впрочем, когда он добрался до дома, на ноге был уже заросший розовый рубец.
3.
Трамвайное кольцоБольшой бестолковый и беспощадный мир жил по своим правилам – как ему хотелось (или не хотелось, но получалось). Большому взрослому миру не было дела до Шуркиных бед. Он, этот мир, со своими идиотскими хлопотами, потрясениями и заботами врывался в дом через телеэкран.
Перед экраном сидела баба Дуся. Оглянулась, когда Шурка вошел.
– Слышь, а бразильцы выиграли у итальянцев-то. В игре ничего друг другу забить не могли, только по пенальти взяли верх… Итальянские болельщики повыкидывали из окон свои телевизоры. От досады!
«Ну и холера с ними», – сказал про себя Шурка. Но обижать таким отзывом бабу Дусю не стал. Молча ушел к себе, лег, уставился в потолок.
Баба Дуся заглянула в дверь:
– Чего смурной? Нелады какие-то?
– Все лады. Устал просто…
– Ну дак немудрено. Иди поешь. Отощал совсем, избегался… Господи, а ногу-то где разодрал?
– Не помню. Да заросло уже…
Несмотря на горести, есть хотелось до тошноты. Шурка пошел на кухню, съел окрошку и кашу с колбасой.
– Ну вот, ожил малость, – обрадовалась баба Дуся. – А знаешь, какие новости от астрономов идут? Говорят, летит на планету Юпитер комета расколотая. Имени какого-то ученого – то ли Шумейко, то ли Шумахера. Как грохнется, будет взрыв посильнее миллиона водородных бомб.
– Нам-то что…
– А то, что говорят, будто и на Землю повлияет. Может она съехать с орбиты…
– Туда ей и дорога, – искренне сказал Шурка.
– Как это – «туда и дорога»! А с нами что?!
– А хоть что…
– Тьфу на тебя… А в Югославии перемирие нарушилось, снова палят по городу Сараеву из минометов. Кругом люди рехнулись.
– Вот именно… И будут палить, пока на Земле снаряды не кончатся. А они не кончатся… в обозримом будущем. – И Шурка вспомнил Гурского: «Психология полевых командиров…»
– Страсти ты говоришь какие, помолчи лучше… А еще передали в «Новостях», что общество «Золотой Маврикий», ну то, про которое все время реклама была, лопается по швам. Перестали покупать у населения акции, в Москве у приемных пунктов тыщи людей шум подымают. Представляешь?
– Баб-Дусь, ну тебе-то что, – застонал Шурка. – У нас с тобой ни одной же акции нету!
– У нас нету, а у других, у миллионов человек, есть! Уже митинги начинаются. Диктор Веревочкин в «Новостях» сказал, что может быть гражданская война или досрочные перевыборы…
«Мне бы эти заботы», – горько подумал Шурка.
– Чего-то ты сегодня не в себе, – опять затревожилась баба Дуся. – С дружками своими, что ли, поругался?
– Вот еще! Не ругался я…
– Или с Женькой. А? – сказала она безжалостно.
– Ну не копай ты мне душу! – взвыл Шурка. И опять плюхнулся на диван в своей конуре.
Баба Дуся ворчала за перегородкой:
– «Не копай душу»… А об моей душе ты помнишь? Думаешь, бабка не переживает? На тебя глядючи…