Сказки и истории

Молли, однако, предпочла прогуляться на конюшню, что вообще-то более свойственно юным джентльменам. Там она обнаружила конюха, седлавшего гнедую кобылу.

— Мне велено отвезти на станцию срочную телеграмму, — сообщил конюх.

— Отвези меня тоже, — попросила Молли.

— Я не против, но что скажет ваша тетушка?

— Она ничего не узнает. А если узнает, я скажу, что я тебя заставила, и ты не мог отказаться.

Он рассмеялся и согласно кивнул головой, в результате чего Молли славно прокатилась верхом, устроившись в седле позади конюха и так крепко обхватив его руками, что бедняга едва не задохнулся.

Когда они добрались до станции, вокзальный носильщик помог ей спуститься с лошади, а конюх позволил ей самой отправить телеграмму, которая была адресована дяде Тудлсуэйту и гласила буквально следующее:

«Приезжай немедленно срочное дело не терпит отлагательства не забудь взять с собой Бэйтса. — Мария Каррузес.»

Таким образом Молли узнала, что в доме произошло какое-то важное событие, благодаря чему тете Марии стало не до своей племянницы, и та получила относительную свободу действий в пределах усадьбы — только теперь, будучи избавлена от постоянных нравоучений и разных воспитательных мероприятия, то и дело затевавшихся тетей Марией, Молли смогла по достоинству оценить все прелести этого воистину райского места.

После полудня приехал дядя Тудлсуэйт в сопровождении какого-то человека с блестящим черным чемоданчиком — Молли решила, что это был мистер Бэйтс, упоминавшийся в телеграмме. Вроем с тетей Марией они прошли в гостиную, закрыли за собой двери и просидели там безвылазно в течение нескольких часов.

Молли помогала кухарке лущить горох, сидя с ней на ступеньках крыльца, выходящего во внутренний дворик дома; окно неподалеку от них было распахнуто, и оттуда доносились голоса Клеменс и экономки. Они говорили достаточно громко, и Молли слышала все от слова до слова, хотя и не старалась прислушиваться — в конце концов она ни от кого не пряталась, а была занята делом, и не ее вина, если кто-то поблизости вздумал громогласно обсуждать домашние проблемы.

— Для нас всех это будет страшным ударом, если только новости подтвердятся, — говорила экономка.

— Похоже на то, что они уже подтвердились, — сказала Клеменс. — Хозяйка проплакала все глаза и вызвала срочной телеграммой своего двоюродного шурина.

— Ты имеешь в виду шурина ее брата — того, что недавно приехал? Да, это все неспроста. Хотя я и не знаю многих подробностей…

— Зато их знаю я, — сказала Клеменс. — Дело было так. Хозяйка и ее брат издавна жили в этом доме, но сам дом принадлежал их дяде, у которого был родной сын — негодяй и паршивец, каких еще поискать. Старый хозяин поклялся, что сын не получит ни единого пенни из его наследства, которое он хотел оставить мистеру Каррузесу — брату нынешней хозяйки…

«То есть моему папе,» — подумала Молли.

— …А ей самой он завещал этот дом и достаточно денег для того, чтобы содержать его в полном порядке — со слугами, садом, конюшней и всем прочим. Старик был по-своему добрым и справедливым человеком. А затем случилось так, что его сын погиб на море — корабль, на котором он плыл, пошел ко дну вместе с командой и пассажирами. Это пришлось очень кстати, поскольку старик вскоре умер, а завещание его куда-то запропастилось. Может статься, он и вовсе забыл его написать. Но тогда это было уже не так важно, потому что хозяйка и ее брат оставались единственными близкими родственниками, и они разделили между собой наследство точно так, как это собирался сделать их дядя — он не раз высказывался на сей счет, в том числе и при свидетелях. Теперь ты понимаешь?

— Более-менее понимаю, — сказала экономка. — Ну а дальше?

— Дальше все очень просто, — продолжала Клеменс. — Нынче утром приходит письмо от адвоката, где говорится, что этот гнусный тип, сынок ее дяди, вовсе не утонул: он обретался где-то в чужих странах и только недавно узнал о кончине собственного папаши. Ясное дело, он тут же потребовал себе все наследство, и он имеет на него полное право, потому как является ближайшим родственником, а завещание после старика не осталось.

— Послушай, Клеменс, — крикнула со двора Молли. — Ты, должно быть, читала письмо. Тетя тебе его показывала?

В комнате наступила мертвая тишина; кухарка фыркнула, не в силах сдержать смех. Изнутри донеслась какая-то возня, сердитый шепот, а затем послышался голос экономки.

— Зайдите к нам на одну минутку, мисс, — вежливо попросила она, после чего окно с треском захлопнулось.

Молли пересыпала лущенный горох из своего передника в стоявший на крыльце ковшик и вошла в дом.

Как только она перешагнула порог комнаты, Клеменс схватила ее за плечи и сильно встряхнула.

— Ах ты, бессовестная маленькая шпионка! — сказала она. — А я-то старалась, кормила тебя фруктовым желе и взбитыми сливками. Такова твоя благодарность!

— Я не шпионка, — сказала Молли. — Пусти, Клеменс, мне больно.

— Поделом тебе, — был ответ. — Что вы на это скажете, миссис Уильямс?

— Разве вы не знаете, что подслушивать нехорошо, мисс? — спросила миссис Уильямс.

— И вовсе я не подслушивала! — возмутилась Молли. — Вы кричали так громко, что вас нельзя было не услышать. Не могли же мы с Джейн затыкать себе уши пальцами — чем бы мы тогда лущили горох?

— Не думала я, что вы на такое способны, — проворчала Клеменс.

— Зря вы так расстраиваетесь, — сказала Молли. — Ничего особенного не случилось. И потом, я ведь не предательница.

— Хотите пирожное, мисс? — предложила ей экономка. — И дайте нам слово, что никто не узнает об этом разговоре. Он был не для посторонних ушей.

— Не надо мне пирожного; отдайте его Клеменс. Это не я, а она выбалтывает секреты.

Тут Молли не выдержала и расплакалась. Ей было очень обидно.

— Извините, мисс, — сказала Клеменс. — Я не хотела сделать вам больно. Погорячилась, моя вина — с кем не бывает. Слышите, я прошу у вас прощенья. Что еще я могу сделать? Вы же не хотите, чтобы у бедной Клеменс возникли неприятности?

— Конечно, не хочу. Я буду молчать, даю вам слово.

Итак, мир был восстановлен; однако Молли решительно отказалась от пирожного, потому что она дала слово по собственному желанию, а вовсе не за награду.

У кухарки Джейн не было таких строгих моральных принципов, но зато тем же вечером у нее появилась новая серебряная брошь в форме конской подковы, пересеченной стрелой.

После чая, когда дядя Тудлсуэйт отбыл восвояси, Молли тайком отправилась наблюдать кормежку свиней и в конце тенистой аллеи неожиданно наткнулась на свою тетю, сидевшую на маленькой деревянной скамье, над которой кусты вьющихся красных роз образовывали нечто вроде живой беседки. Лицо ее было закрыто платком, а худые плечи содрогались от рыданий.