Сказки Круговерти. Право уйти

Ох уж эти мужчины… похоже, к одному непрошеному и ненужному защитнику добавился и второй. И, пробормотав что-то нелестное на сей счет, девочка подтолкнула юношу к темной дощатой двери.

Корчма «Золотая сума», даром что пряталась в закоулке, не зря считалась одной из лучших в городе. Небольшой, чисто выбеленный зал. Пол выложен темным камнем. Стоят посреди зала четыре тяжелых, идеально выскобленных стола с лавками. По мореным балкам развешаны пучки чабреца, полыни и красного перца, отчего в воздухе разливался горьковатый травяной дух.

Над стойкой проходил широкий, покрытый грубоватой резьбой брус. В него, загнав два когтя чуть не до основания, был воткнут крюк-кошка, такими иногда чистят колодцы. А с крюка свисала видавшая виды кожаная сумка – видать, та самая золотая сума, в честь которой и назвали заведение. Кожа от времени задубела и потрескалась, медные заклепки потемнели, а не единожды оборванные лямки оказались грубо приметаны серой дратвой. Однако хозяева не спешили избавляться от раритета, справедливо считая сумку не то оберегом, не то талисманом. Люстра, сделанная из тележного колеса, тускло поблескивала оранжевым светом… электрических ламп, чем несказанно удивила Арьяту. В углу у стойки мерно гудела динамка. Вот уж воистину голь на выдумку богата! Смерть насмешливо хмыкнула. Все-таки люди всегда останутся людьми, куда бы они ни угодили и кто бы ни оказался соседями. Уж чего-чего, а изобретательности этому племени всегда было не занимать.

Народу, кроме них, в корчме не наблюдалось. Да и кому охота в такую паршивую погоду высовывать нос из дому, даже если эта часть тела отчаянно чешется. Разве что еще какие-нибудь неурочные путники забредут. А ежели слушателей с гулькин нос, то кто, спрашивается, одарит звонкоголосую менестрельку столь нужной монеткой?

Но девушка зря переживала об отсутствии публики: стоило хозяйке понять, что перед нею самый настоящий менестрель, как она тут же кликнула сынишку и, что-то нашептав сорванцу на ухо, отправила к соседям, клятвенно заверив «панну менестрельку», что народ сейчас подтянется. И предложила откушать, пока не набежала алчущая хлеба и зрелищ публика. Уговорившись, что платой за стол и ночлег станет грядущий концерт, Арьята присоединилась к своим спутникам за столом, отметив, что Иленка так до сих пор и не вернулась, а лицо верного Поводыря теперь выглядело еще мрачнее, чем прежде.

Морось за окнами превратилась в тихий унылый дождь, грозивший затянуться на сутки, а то и больше. В корчме же было тепло, а сытная еда располагала к полному умиротворению и дреме. И скоро Эдан, проведший весьма дурную и суматошную ночь, начал отчаянно клевать носом.

– Иди-ка ты в комнату, – решила Смерть, когда юноша в очередной раз привалился к ее плечу, помешав настраивать инструмент.

Тот мгновенно вскинулся и отрицательно замотал головой, показывая, насколько он свеж и бодр.

– Иди-иди, – коснулась его плеча Арьята. – Если боишься оставаться один, Шири посидит в комнате, пока не заснешь.

– Тоже мне, няньку нашла, – буркнул Поводырь, смерив сонного Эдана уничижительным взглядом, однако до комнаты юношу проводил.

Несколько минут спустя Поводырь вернулся в зал, намереваясь отчитаться перед Арьятой, что юноша бледный со взором горящим, одна штука, благополучно препровожден в комнату и водворен на постель. Мол, не извольте беспокоиться: проводил, уложил, одеяло подоткнул, только разве колыбельную не спел – хвалите меня, прекрасная панна. Но пока Поводырь Смерти занимался общественно полезным делом, в корчму успело набиться изрядное количество народу, а сама Смерть, свесив ногу, расположилась на стойке. Простой, но вместе с тем красивый струнный перебор звенел в воздухе, вторя ломкому, звонкому голоску рыжей менестрельки…

…Одарят за песню звенящей монетой,Но душу за грош не купить у поэта.Пусть думают все, что талант продаешь,Ты им улыбнешься и просто споешь…

Затихли финальные аккорды. Народ восторженно захлопал. Шири лишь слегка усмехнулся, присаживаясь на свободный стул в углу. Уж кто-кто, а он эту песню слышал бессчетное количество раз. Daeni всегда начинает свои концерты именно с нее…

Арьята невидяще взглянула поверх голов благодарных слушателей, скользнула взглядом по стенам, будто пытаясь поймать ускользающую мысль, задержалась глазами на своем верном Поводыре и тряхнула головой, прогоняя наваждение. Шири вздрогнул – он слишком хорошо знал этот взгляд. Сейчас будет рождаться песня, совершенно новая, еще никогда не звучавшая в этом мире. О том, что обычно такие песни оказывались вещими, одноглазый предпочел не думать. А пальцы Смерти уже сами прижали нужный аккорд, и слова полились, вплетаясь еще одной струной.

Забытых истин старые каноны,Что странных встреч, грядущих на пути,Меняют непреложные законы,Нам суждено сегодня обрести.Поверить в жизнь наивно, откровенно,Пройдя по тонкой кромке ледяной,Сердец, разбитых холодом мгновенным,Случайной фразой разорвать покой.

«Ох, daeni, что же ты делаешь…» – только и подумал Поводырь. Так говорила – не услышал, не пожелал слушать. А сейчас словно кутенка носом в лужу ткнула. Да лучше бы в лужу носом! Хотелось крикнуть, потребовать замолчать. Но Шири знал, что не сделает этого. В душу лилась дурная тревога. Знать бы еще, чем закончишь, daeni. То ли совсем гроб кистями обобьешь, то ли еще потопчем наст по весне?

А песня все лилась, расправив тонкие невидимые крылья, царапая острыми коготками душу… Поводырь не выдержал, резко поднялся и пошел к двери.

А может, равнодушно откреститься?Я позову… Ты не услышишь зов.Разлукой станем от любви лечитьсяВ объятьях острых ледяных оков.Отступимся, и время нас рассудит.Все сгладится… Видать, тому и быть.Нарушенные клятвы позабудем…Но как потом нам с этим дальше жить?

«…Как, как? Молча!» – последние строчки сырым ветром толкнулись в спину вышедшего на улицу Поводыря. Мертвец живому не товарищ, и уж тем более не друг сердечный! Шири подставил пышущее жаром лицо под висящий унылой пеленой дождь. Слизнул попавшие на губы капли. Дождь оказался соленым…

Помянув незлым тихим словом daeni с ее песнями, Поводырь направился вниз по улице туда, куда больше часа назад ушла Иленка…

Последние монеты глухо брякнули о затертый деревянный прилавок. Заклинательница тоскливо разглядывала шершавое нутро опустошенного кошелька, затем перевела взгляд на кучку амулетов, лежащих на прилавке. Н-да… от чего-то придется отказаться. Ее платежеспособность оказалась самую малость меньше, чем требовалось. Иленка принялась задумчиво перебирать отложенные амулеты. Хозяин лавки терпеливо ждал, пока дотошная покупательница определится с выбором. Девушка мучительно размышляла. Вот же подфартило родиться с таким дурным магическим даром! Нет чтобы целителем или боевым магом стать, так на тебе – угораздило податься в заклинатели! Специфических способностей хоть отбавляй, а самых простых раз-два и обчелся: ни телепортироваться, ни боевым заклятием в лоб засветить. Вот и приходится амулетами увешиваться, словно новогодняя елка. Телепортационных она обычно набирала больше всего, но сегодня решила отказаться. Ничего, ножками дотопают, не переломятся.

Определившись с амулетами, Иленка сгребла покупки в карман и вышла на улицу. Немного потоптавшись на месте и пытаясь вспомнить, с какой стороны она пришла, заклинательница уверенно двинулась в совершенно противоположную «Золотой суме» сторону. Мысли, в соответствии со своей хозяйкой, тоже подались в странном направлении, приняв за указатель некую светловолосую одноглазую личность, ехидно маячившую где-то на краю сознания. Иленка откровенно злилась на Поводыря – мог бы и прогуляться с нею до лавки. То так ни на шаг не отходит, при каждом поползновении взрываясь не хуже праздничной шутихи, а тут вдруг всякий интерес потерял. Делай чего вздумается… Иди куда хочешь… Вот и пошла!

Заклинательница потрясла головой, избавляясь от совершенно неуместных размышлений, и недоуменно уставилась на высокие решетчатые ворота, створки которых оказались приветственно распахнуты, мол, заходи, не стесняйся, все там будем. Ноги сами вывели свою незадачливую обладательницу к старому кладбищу. Девушка озадаченно поскребла в затылке.

– …Мяу! – пронзительно раздалось с кладбища. – Мяуауа! Мя-а-а! Мяуа!

Иленка вздрогнула. Где-то там, в зарослях лебеды пополам с лопухами, плакал котенок. Уж больно тонкий голосок для взрослого кота, да и те обычно на два голоса орут, противно, матерно, территорию отстаивают. Девушка решительно вошла в ворота. Давешний сторож возился у ближайшей могилы, подравнивая куст жасмина.