Сказки о сотворении мира

— Какие угодно, — ответил доктор, — волос, кровь, слюну… Чем вас озадачили, Натан Валерьянович? — он обернулся к Боровскому, нерешительно застывшему на пороге. — Лучше придти в лабораторию самому. Там возьмут что надо и как надо.

— Потапов сможет сделать анализ без огласки и без лишних вопросов?

— Сам — нет, но у него хорошие отношения с лабораторией судебной экспертизы. Там могут все. А зачем?

— Зачем? — переспросил Боровский.

— Разрешите… — дама в звании лейтенанта отодвинула задумчивого физика от двери и уединилась в кабине.

Натан Валерьянович понял, что повел себя неумно. Женя не должен был задавать вопросов. Надо было сразу звонить Потапову. Не следовало даже приходить сюда и вообще… дамский туалет не место для обсуждения серьезных вещей, особенно, если он занят.

— Уйдем отсюда, — сказал Натан и проследовал в вестибюль.

Глава 2

Пришел день, и Розалия Львовна подала на развод. Натан сидел у камина, изучал юридические бумаги и всячески себя укорял. Он хотел позвонить супруге и извиниться, попросить отсрочить процесс и дать ему шанс заслужить благосклонность, но к телефону подошла Алиса Натановна и только подтвердила худшие опасения отца.

— Ты допрыгался! — сказала Алиса. — Бабушка полгода в больнице лежала, ты хоть раз ее навестил? Дядя Сева приезжал с тетей Галей… Сколько раз тебе звонили, просили, зайди хотя бы на ужин, все-таки твой друг. Ты еще помнишь друзей? Как ты мог? Оська чихнул — ты всю больницу на уши поставил. А бабушке, между прочим, поджелудочную железу удалили. Ты знал? Ты сделал хоть что-нибудь, чтобы пристроить ее в приличную больницу? Может, ты кому-нибудь позвонил из знакомых врачей? Ты ничего не знаешь о нас. Даже забыл, что Элька выходит замуж.

— Я не забыл, — защищался Боровский, но Алиса Натановна еще не закончила речь.

— В университет возвращаться ты не хочешь. Ведь не хочешь? Сколько раз тебя приглашали: зайди в ректорат, поговори. Разве ты зашел? Даже не перезвонил, а мама за тебя извинялась. В издательстве тебя с прошлого года ждут, ты на пять минут не подъехал. А, между прочим, деньги за твой учебник платят хорошие.

— Это не учебник, — оправдывался Натан, — это срам и позор. Я не хочу его издавать в прежнем виде.

— Почему ты мне об этом говоришь, а не редактору? Почему маме до сих пор звонят продвинутые в астрале бабы и требуют тебя? Ей звонят даже бывшие соседи по даче, которым ты не выплатил компенсацию за участки.

— Я выплатил всем, кому был должен.

— А почему они звонят нам? Тебе позвонить боятся. Если бы не мама, они бы считали, что ты сбивал самолеты. Так вот, — заявила Алиса Натановна, — если тебе дорога твоя дача с большим подвалом, сейчас же поезжай к нотариусу и оформляй ее на меня.

— На тебя? — удивился Натан.

— Хочешь, чтобы суд ее на семерых разделил? Знаешь, что тебе по разводу полагается? Старая машина и половина веранды…

Слушая доводы дочери, Натан подумал, что разговор с начальством в кабинете Карася закончился слишком рано. Что хроно-бомбу однажды сделают без него. Однажды всему наступит конец. И если его бесподобная теща может обходиться без поджелудочной железы, столь важной для ее железной натуры, то он и Оскар вполне обойдутся без бетонного подпола.

— Вот, нахалка, — заметил Оскар. — Машина и полверанды! Нет, вы слышали?

— Я сам виноват, — ответил Натан.

— Хотите, я женюсь, Учитель? Юлька печет пироги не хуже Розалии Львовны.

— Не хочу, чтобы ты повторял мои ошибки.

— Не хотите, чтобы я женился, так и скажите.

— Дай мне два дня, — попросил Натан.

— Оформить на Алису дачу?

— Подумать о твоем будущем.

— Натан Валерьянович хочет сказать, что Юля — хороший человек, — вмешался в разговор Женя Русый. — Будет жаль, если ты отравишь ей жизнь. Правда?

— Правда, — подтвердил Натан Валерьянович, сложил в пакет документы на имущество, спустился в гараж и сел в машину, бесспорно принадлежавшую ему по разводу.

Перед Натаном Боровским простирались три дороги: первая, самая необходимая, вела к нотариусу; вторая, давно назревшая, — к капитану Карасю; третья, весьма сомнительная дорога вела к офису господина Потапова по прозвищу Тапок. Результат экспертизы должен был придти через три недели. Натан Валерьянович вытерпел только две.

Он рассчитывал вернуться к обеду, но приехал на дачу ночью, когда Оскар спал, а Женя только собирался лечь, но задумался, глядя в телевизор, и очнулся, когда услышал машину.

Бледный и уставший Натан Валерьянович появился на пороге комнаты.

— Нам надо поговорить, Женя, — объявил он. — Срочно.

— Если ты считаешь, что после тебя на Земле не должно остаться ни одной тайны, ты совершаешь грех, Человек, ибо впадаешь в иллюзию, которая страшнее гордыни. Ты отказываешь себе в праве истинного понимания вещей, потому что не можешь принять мир таким, каким он создан. Из всех грехов человеческих грех самообмана есть самый тяжкий, но о нем ничего не написано в твоей Библии, ибо тот, кто писал Библию, также подвергался самообману.

— Даже не собираюсь спорить с тобой, Валех.

— Если ты не собираешься спорить, тогда, почему не спишь? Почему ходишь среди ночи по кухне?

— Хочу приготовить немного ткемали, но не знаю, как.

— Не надо браться чистыми руками за темное прошлое Человека. В сосуде, простоявшем вечность на дне холодильника, может быть только гниль.

— Я действительно хочу приготовить ткемали.

— Тогда возьми ягоду, которую не жалко выбросить…

— Смородину!

— Добавь сахару, соли и чесноку.

— Чеснок в сахар? Разве так можно?

— Ты хочешь знать, что можно — чего нельзя или хочешь приготовить ткемали? Удобрение соусом хлеба насущного, Человек, не есть путь познания. Это есть способ морочить себе желудок. Твоя цивилизация съела достаточно, чтобы понять: чревоугодие есть жалкое утешение Человеку, который не нужен даже самому ленивому Ангелу.

— Я положила, не ворчи. Положила и размешала.

— Теперь попробуй на вкус и подойди к зеркалу. Видишь, эти испуганные глаза? Понимаешь, откуда берется страх? Кто может напугать Человека больше, чем сам Человек? Никакие Судные дни и кары Господни, никакой гром небесный, никакой вселенский потоп не сравнятся со страхом положить чеснок в сахар. Ты можешь сколько угодно рассказывать ему про ад и про рай. Ты можешь выдумывать страшное прошлое и пророчить ужасный конец, угрожать и запугивать, но пока Человек не поймет, почему боится себя самого, он останется быть Человеком. И даже смерти будет бояться меньше, чем своего отражения.