Сказки Золотого века

Но когда стали расходиться, Мартынов повторил свою фразу, на что Лермонтов будто бы ответил: "Что ж, на дуэль, что ли, вызовешь меня за это?"

– Да, - решительно заявил Мартынов, вызвав поначалу лишь смех у приятелей.

На вечере у Верзилиных присутствовал и князь Васильчиков, который шутки Лермонтова не расслышал, но видел, как, выходя из дома на улицу, Мартынов подошел к Лермонтову и сказал ему очень тихим и ровным голосом по-французски: "Вы знаете, Лермонтов, что я очень часто терпел ваши шутки, но не люблю, чтобы их повторяли при дамах", - на что Лермонтов таким же спокойным тоном отвечал: "А если не любите, то потребуйте у меня удовлетворения".

Дело не в словах, но ровный голос одного, спокойный тон другого, верно, соответствует действительности и говорит о том, что конфликт назрел, и каждый из противников предугадывал настроение другого. А приятели, с готовностью взявшие на себя роль секундантов, по свидетельству князя Васильчикова, до последней минуты уверены были, что ссора, столь ничтожная и мелочная, кончится примирением, уже поэтому, возможно, миролюбивые усилия прилагали без всякого успеха.

На другой день Лермонтов собирался в Железноводск, куда нередко уезжал, что вышло кстати, поскольку по дуэльным правилам противников следовало разлучить для более верного поиска путей к примирению между секундантами. Ссора произошла 13 июля вечером, дуэль была назначена на 15 июля тоже почему-то под вечер. Поскольку Лермонтов был меткий стрелок, а Мартынов отчего-то плохой, - однажды, говорят, целясь в забор, он попал в корову, - все беспокоились за участь последнего, может быть, поэтому, уезжая, Лермонтов сказал, что стрелять в него не будет, а он - как хочет. Однако Лермонтов не надеялся по всему на примирение, он заходил к Екатерине Григорьевне несколько раз, пока не уговорил ее приехать на другой день в Железноводск.

3

Для секундантов - Столыпина, князя Васильчикова, Глебова и князя Трубецкого - сразу возникли сложности, о которых писал князь Васильчиков спустя много лет: "Хотя формальный вызов на дуэль и последовал от Мартынова, но всякий согласится, что вышеприведенные слова Лермонтова "потребуйте от меня удовлетворения" заключали в себе уже косвенное приглашение на вызов, и затем оставалось решить, кто из двух был зачинщик и кому перед кем следовало сделать первый шаг к примирению". Если верить князю Васильчикову, по сути, выходит, что и вызов последовал от Лермонтова, и он же зачинщик, но почему-то все уговаривали именно Мартынова, будто он зачинщик и от него же последовал вызов, который следует взять обратно, поскольку повод к ссоре и к дуэли слишком ничтожен. Мартынов, очень естественно, не мог согласиться с подобными доводами, доказывающими его ничтожность. Деваться ему было некуда. Ему следовало доказать себе и всем, что он не ничтожество. Говорят о недругах и врагах Лермонтова, которые могли подстрекать Мартынова на дуэль с поэтом, но вряд ли это имело решающее значение.

– Послушайте! Лермонтов уехал в Железноводск, чтобы разрядить обстановку, и теперь мы можем спокойно обсудить, как уладить дело, - заговорил князь Васильчиков тоном умника, совершенно согласно с произвищем, данным ему поэтом.

– То есть склонить Мартынова к примирению?
– уточнил князь Трубецкой.

Глебов покачал головой:

– Мартынов спросил меня, буду ли я его секундантом, - он снова повел головой от удивления.
– "Да, - сказал я, - но только в том случае, если он доверяет мне вполне".
– "Доверяю, разумеется," - отвечает он.
– "И готов слушаться меня во всем".
– "Да". Тогда я заявил ему, что буду искать все возможности к примирению его с Лермонтовым, чтобы не допустить дуэли. Он подумал и тихо произнес: "Вот это невозможно". Я убеждал его, что причина для дуэли слишком ничтожна. Шутки, карикатуры - это обычная форма нашего времяпрепровождения. Карикатуры рисовал и я, наравне с Лермонтовым. Подшучивал над тобой и я, а шуткам Лермонтова смеялись мы все, включая и тебя. Если он хорошо рисует и карикатуры, это его достоинство; а если его ум более быстр и остер, чем у нас, это тоже его достоинство; я уже не говорю об его таланте поэта. Что же, за все это его надо вызвать, как государь император отправил его первый раз на Кавказ в ссылку?

– Весьма резонно, - подал голос Столыпин.

– А Мартынов твердит свое: "Я много раз просил его: по крайней мере, при дамах не потешаться надо мной".

– Его понять можно, - заметил князь Трубецкой.
– Нравиться дамам - это единственное утешение, какое у него осталось еще.

– Господа!
– Столыпин решил высказаться.
– Нам должно определиться с тем, кто чей секундант, и соответственно защищать интересы противников.

– Какая разница? Ссора среди своих, дуэли не должно быть, либо она должна закончиться без кровопролития, - цель у нас одна, - заговорил снова князь Васильчиков.

– Мы все между собою друзья-приятели, но двое из нас отныне противники, и цели у них разные, - настаивал Столыпин.

– Мартынов не в себе и плохой стрелок, - Глебов рассмеялся.
– Он промахнется, а Лермонтов выстрелит на воздух.

– Но первый выстрел за Лермонтовым, и он не промахнется, если прицелится, - возразил князь Трубецкой.

– Лермонтов сказал, что он не станет стрелять, а Мартынов - как хочет, - напомнил Столыпин.
– Мне это не нравится, тем более что Мартынов по всему всерьез намерен принять поединок, как и подобает. Иначе зачем же выходить к барьеру? Право, Мишель меня бесит.

– Но, в конце концов, он сам все это затеял, как затеял и бал. Да и вызов исходил скорее от него, чем от Мартынова, который был принужден подтвердить готовность со своей стороны и на дуэль, - заключил князь Васильчиков.

– К чему же мы пришли?
– рассмеялся князь Трубецкой, собираясь уходить.

– Михаил Павлович, - Столыпин обратился к Глебову, - переговорите еще раз с Мартыновым. Вам он доверяет, впрочем, как и Лермонтов. Мне же ему сказать нечего, кроме того, что он готов взять на себя роль Дантеса, который не понимал, "на что он руку поднимал".

– О, нет!
– воскликнул князь Васильчиков.
– Нельзя равнять Лермонтова с Пушкиным.

– С этим я не спорю, князь, - Столыпин оглядел всех взглядом.
– Для многих Лермонтов ничем не отличается от молодых офицеров, пишущих стихи, да он так держит себя среди нас, как буян-гусар, а не поэт.

– С кем поведешься, от того и наберешься, - заметил князь Трубецкой.

– Но для тех, кто обладает вкусом и знаком с его стихами и романом, гениальность Лермонтова очевидна. Я высказываю не свое мнение. Это не новость даже здесь, в Пятигорске, где съехались со всей России.

– У меня бы на такого человека не поднялась рука, - произнес Глебов.
– Да, Мартынов тоже почитает себя поэтом. Он написал даже стихотворение о декабристах, которое распространяется в списках.

– Не из-за него ли он пострадал?
– рассмеялся князь Трубецкой.
– Его отправили в отставку и в столицы не пускают? И он здесь изображает ссыльного поэта в черкесском костюме и с большим кинжалом? Каково Лермонтову? Вся его слава - коту под хвост!

Все рассмеялись и разошлись.

Столыпин поскакал в Железноводск, где едва дождался Лермонтова, который лазил по горам.

– Послушай, никто не принимает всерьез эту дуэль, кроме Мартынова, который крайне ожесточен.

– Конечно, дела его плохи, - задумчиво проронил Лермонтов.

– Ты готов его убить?

– С чего бы?

– Значит, все будет, как с Барантом?

– Да, - улыбнулся Лермонтов, - если он промахнется.

– А если не промахнется? Он наверняка не промахнется, если ты не станешь в него целить и стрелять. Ведь первый выстрел за тобой как вызванному.

– Нет, я говорил, у меня рука не поднимется на него. Я просто предоставил ему возможность вызвать меня и стреляться со мной, коли он видит во мне виновника всех его несчастий.

– Каких несчастий?

– Не знаю. Выйдя в отставку по домашним обстоятельствам, отчего же он не уехал в Москву? Отчего у него дома не знают, что он вышел в отставку?

– А чорт с ним.

– И правда!

– Дело в тебе, Мишель. Выходя к барьеру, нельзя не целиться... Потом можешь выстрелить на воздух. Иначе у противника лишний шанс убить тебя.