Сказочная древность Эллады

Есть в Афинах близ предместья Колона — я о нем уже упоминал — глубокая пещера; называют ее «медный порог земли». Перед ней друзья, заклав черную овцу, на ее внутренностях дали друг другу клятву в вечной верности, после чего зарыли их в землю. Именно через эту пещеру они и спустились в преисподнюю. Благодарю фессалийским чарам, хорошо известным Перифою, им удалось избегнуть тяги Белой скалы и заставить Харона перевезти их на тот берег. Во дворце Аида их встретила стража. Они назвали себя и попросили провести их к царице. Им сказали, что угощение для них готово. Перифой уже торжествовал победу; но когда их пригласили сесть — он почувствовал, что прирос к скале, с которой его тотчас соединили стальные цепи. Фесей остался свободным; но он не решился покинуть своего несчастного друга.

Так они увеличили собою число наказанных грешников в аду.

В этой беде Фесей вспомнил про три желания, дарованные ему некогда Посидоном. Одно он использовал уже давно, на Крите, чтобы найти выход Из лабиринта; два остальных были еще не тронуты: полагаясь на свою собственную силу, он не хотел просить помощи у бога. Но здесь, очевидно, человеческая сила была недостаточна: обратясь лицом к Тенару, обители Посидона, он произнес свое второе желание — желание освободиться из подземной обители.

И опять, как тогда, исполнителем желания явился человек, друг: вы уже маете, что это был Геракл, отправленный в преисподнюю Еврисфеем за трехглавым псом Кербером.

Но туманы и страхи подземного царства не сходят безнаказанно для человеческой души: Фесей вернулся на свет, но вернулся уже не тем, чем был раньше. Выражение откровенности и мужества на его лице, приветливая улыбка, ласковый блеск глаз — все это исчезло; он казался мрачным, недоверчивым, злым. И у своих граждан он не заметил особой радости по поводу его спасения, и это еще усилило его мрачность. А дома его встретило несчастье.

Но, чтобы это понять, мы должны вернуться к моменту его ухода из Афин.

Вполне естественно, что граждане стали допытываться причины этого ухода; положительного ответа им не могли дать даже старейшины — Фесей никому ничего не сказал. И все-таки мало-помалу истина обнаружилась: и Перифой бывал неосторожен, и его разговор с другом был подслушан, и кто-то видел обоих спускающимися к «медному порогу» близ Колона. Ужас наполнил сердца афинян, когда они узнали, куда и зачем отправился их властитель; в ближайшие Элевсинии он был отлучен от таинств Великих Богинь, и страшное слово «нечестивец» нависло над его главою. Пока еще не смели открыто выступать против него ввиду его огромных заслуг перед народом и всего счастия и блеска его правления; но уже образовалась под влиянием Элевсина тайная партия, желавшая отрешения нечестивца и призвания на престол его ближайшего, хотя и дальнего родственника, Менесфея.

Пока что Аттикой управлял поставленный Фесеем совет при близком участии Ипполита и Федры; молодые люди — таковыми они ведь были — поэтому часто виделись между собою. Ипполит с мачехой обращался почтительно, но и только; ее общества он не избегал, но и не искал. Зато сын амазонки был страстным охотником, наездником и атлетом, но особенно охотником; его любимым местопребыванием были леса Парнета, он чувствовал там живое покровительство своей любимой богини Артемиды и даже иногда слышал ее голос. Но Федра не могла не замечать, что ее чувства к взрослому пасынку чем далее, тем менее были похожи на материнские. Только в его обществе она и чувствовала себя хорошо; ей доставляло удовольствие смотреть украдкой на него, как он гарцует на коне или состязается с товарищами в просторном дворе царя Фесея. А когда отсутствие Фесея стало затягиваться, когда его тайные противники распространили слух о том, что он погиб, она и подавно стала льнуть мысленно к нему, как к своей будущей опоре. И в конце концов она должна была сказать себе, что она любит Ипполита — любит не как своего сына, а как жениха и будущего желанного мужа.

Ей самой стало страшно при этой мысли. Такая любовь была нечестием — она это прекрасно сознавала. Она будет грешницей, преступницей, если уступит ей, Эриний она вызовет из подземной тьмы, ее отлучат от алтарей богов, от жертвоприношений и праздников. А ее дети? Каково будет им под гнетом материнского позора? Нет, лучше смерть! И притом сейчас же, пока страсть ее не опутала совсем, пока у нее есть еще силы для сопротивления. И она постановила не принимать пищи и угаснуть тихой, медленной голодной смертью, никому не говоря о причине… Пусть думают, что это Геката наслала на нее безумящие привидения ада.

Проходит день, другой — Федра голодает, молчит и чахнет. Ее бывшая няня, вывезенная ею из Крита, теряется в догадках, мучится и за нее и за себя — ведь и ее жизнь связана с жизнью ее питомицы, без нее она ничто. Она старается узнать скрываемую Федрой тайну, спрашивает ее и прямо, и обиняком; долго она трудится понапрасну, но настойчивость берет свое — Федра признается. «А, вот оно что: ты любишь Ипполита; конечно, это нехорошо, но все же из-за этого не дело лишать себя жизни. Фесей и впрямь погиб; а если так, то ты свободна. Пусть же Ипполит будет афинским царем и твоим мужем, а твои дети — его наследниками; это — лучший исход».

Льстивые речи старушки на минуту заворожили сомнения и страхи царицы; няня, не дожидаясь возвращения ее строгости, побежала заручиться согласием Ипполита. Тот как раз выходил из дворца на охоту. Он обомлел от ужаса. Как, ему предлагают в жены мужнюю жену, да еще жену его родного отца! Одною мыслью об этом он чувствует себя оскверненным. Он разражается потоком возмущенных и обидных слов против нее. Теперь она чувствует себя оскорбленной. Нет, это слишком, этого она не заслужила — она ведь готова была умереть, чтобы только не доводить себя до греха. Теперь, значит, ей уже и умереть нельзя в доброй славе, ее память будет опозорена, ее дети будут в течение всей жизни влачить клеймо своего происхождения от нее…

Вдруг она слышит: Фесей вернулся! Он скоро, скоро будет здесь… Да, надо действовать быстро. Конечно, Ипполит его встретил — конечно, он рассказал ему о происшедшем — конечно, афинский царь строго накажет неверную жену. Она умрет, это решено; но сначала она спасет от позора и своих детей, и свою собственную память и заодно отомстит своему слишком суровому судье, чтобы не гордился чрезмерно своей чистотой, не был чрезмерно неумолим к грешникам. Она пишет своему мужу предсмертное письмо, обвиняя Ипполита в том, в чем была виновата сама — а затем добровольно расстается с жизнью.

Таково было то несчастье, которое встретило Фесея в его доме. Не радость, не ликование по случаю возвращения хозяина и царя — стоны и плач услышал он, входя. О причине нечего было и спрашивать: в главной хороме лежал труп его жены. Как она умерла? Артемида ли ее поразила своей невидимой стрелой? — Нет, от собственной руки. — Почему? — Никто не знает; но, может быть, эти таблички, которые она сжимает в своей окоченевшей руке, раскроют тайну. Это ее предсмертное письмо мужу; вероятно, ее последняя просьба — не вводить мачехи к ее детям. Не бойся, дорогая, этого не будет… Нет, не об этом, что-то другое… О боги, боги!

Немыслимо, невообразимо… Ипполит, его любимый сын, покусился на честь своего отца! Быть этого не может! Нет, это так: недаром же она с собою покончила… Позвать Ипполита! Где Ипполит?

— Его в Афинах нет; уехал в Трезен.

— А, уехал, бежал от суда и справедливой кары! Он вне досягаемости для моего гнева, обида останется неотомщенной…

В эту минуту Аластор, дух подземной тьмы, шепнул ему: «Зачем? У тебя есть еще одно — третье желание!»

Гнев, горесть, отчаяние не дали Фесею времени для размышления. Подымая молитвенно руки, он воскликнул: