Скелет в шкафу (Опасная скорбь)

– Я сделаю это лишь в том случае, если у меня будут надежные улики, – коротко ответил Монк. – Пока их нет.

– Тогда, быть может, вы слишком избирательны в своих поисках. – В голосе Персиваля звучало презрение. – Как можно найти то, чего найти не хочешь? А вы ведь не хотите, верно?

– Я буду искать улики везде, где сочту нужным, – сказал Уильям. – Вы находитесь в доме днем и ночью. Вот и посоветуйте: где их, по вашему мнению, стоит искать?

– Ну, мистер Терск, к примеру, ворует вино из погреба – за последние пару лет он ополовинил запасы самого лучшего портвейна. Удивляюсь, как он вообще иногда бывает трезвым!

– Это причина, чтобы убить миссис Хэслетт?

– Возможно… если она узнала и собиралась сказать об этом сэру Бэзилу. А сэр Бэзил бывает очень строг. За такие проделки он может старичка и на улицу вышвырнуть.

– Тогда зачем мистер Терск так рискует?

– Не знаю… Но факт остается фактом. Я сам много раз видел, как он пробирается вниз, а обратно – уже с бутылкой под полой.

– Не слишком убедительно.

– Тогда обратите внимание на миссис Сандеман. – Лицо Персиваля застыло, губы злобно поджались. – Взгляните, с кем она водит дружбу. Я сам несколько раз сопровождал ее экипаж в очень странные места. Шляется вдоль Роттен-роу, как дешевая шлюха, а уж читает такое, что сэр Бэзил сжег бы немедленно – скандальные листки, сенсационную прессу. Поймай мистер Филлипс за таким чтением кого-то из служанок – тут же выгнал бы.

– Ну, здесь случай несколько иной. Мистер Филлипс не вправе выгнать миссис Сандеман, что бы она там ни читала, – заметил Монк.

– Зато сэр Бэзил вправе.

– А стал бы? Она ведь ему родственница, а не прислуга.

Персиваль улыбнулся.

– Разницы почти нет. Она может одеваться только так, как он находит нужным, говорить то, что нравится ему и его друзьям. Приглашает лишь тех, кого он ей позволяет… А нет – так прощай, карманные деньги. Да и все они так.

У Монка уже сложилось впечатление, что этот язвительный молодой человек весьма хорошо знает семейство и что он, по-видимому, сильно напуган. Впрочем, страх его можно понять. Если виновен кто-либо из домочадцев, Мюидоры обязательно сделают все возможное, чтобы избежать скандала, и постараются свалить вину на кого-нибудь из слуг. Знает это и Персиваль; вполне возможно, он пока единственный из них, кто осознает степень нависшей над ними опасности. Со временем, конечно, это поймут и остальные; и тогда, по мере приближения угрозы, сплетни станут приобретать все более безобразный характер.

– Спасибо, Персиваль, – устало сказал Монк. – Вы можете идти… пока.

Персиваль открыл было рот, словно желая что-то добавить, затем передумал и молча вышел. Двигался он, как и всякий вышколенный лакей, весьма грациозно.

Уильям вернулся на кухню, выпил чашку чая, приготовленную для него миссис Боден, посидел, прислушиваясь к разговорам. Наконец он решил, что ничего важного таким путем ему не выяснить, вышел из дому и, поймав на углу Харли-стрит кеб, велел ехать в Сити. Чтобы застать мистера Келларда в банке, время было самое подходящее.

– Даже не знаю, что вам сказать. – Келлард глядел на Монка с веселым удивлением на длинном лице, словно визит инспектора изрядно его позабавил. Он изящно раскинулся в чиппендейловском кресле посреди убранной коврами комнаты, непринужденно скрестив ноги. – Конечно, между родственниками подчас возникает напряженность. Как и в любом другом семействе. Но из-за этого никто не станет убивать, разве что сумасшедший.

Монк ждал продолжения.

– Мне легче было бы понять случившееся, если бы жертвой оказался сэр Бэзил. – Тон Майлза стал немного резче. – В этом случае Киприан занял бы место отца в политике, расплатился бы с долгами, и жить ему стало бы куда легче… как, кстати, и прекрасной Ромоле. Ей довольно тягостно находиться в доме, который ей не принадлежит. Она спит и видит себя хозяйкой на Куин-Энн-стрит. Однако до поры до времени ведет себя как примерная невестка и ждет своего часа. Ради этого стоит подождать.

– Но в этом случае вам пришлось бы покинуть этот дом? – быстро спросил Монк.

– Ах! – Майлз скорчил гримасу. – Как вы бестактны, инспектор! Да, вне всякого сомнения, нам пришлось бы это сделать. Но старый Бэзил здоров и протянет еще лет двадцать. И потом, убили ведь не его, а бедняжку Тави, так что эта нить рассуждений никуда нас с вами не приведет.

– А миссис Хэслетт знала о долгах своего брата?

Брови Майлза вспорхнули, придав его лицу насмешливое выражение.

– Не думаю, но вполне возможно, что и так. Во всяком случае, о его увлечении философскими идеями ужасного мистера Оуэна относительно разрушения семьи она знала отлично. – Майлз криво усмехнулся. – Я полагаю, вы не читали Оуэна, инспектор? Это господин весьма радикальных взглядов. Обвиняет во всех грехах патриархальный уклад. Согласитесь, что сэр Бэзил вряд ли может терпимо относиться к такого рода идеям.

– Едва ли, – кивнул Монк. – О долгах мистера Киприана знали многие?

– Конечно, нет!

– Но с вами-то он был откровенен?

Майлз слегка приподнял плечи.

– Не совсем так… Я – банкир, инспектор. Я собираю по кусочкам информацию, не являющуюся общественным достоянием. – Он слегка зарделся. – И говорю вам это лишь потому, что в нашей семье произошло убийство. Надеюсь, вы меня понимаете. Все должно остаться между нами.

Он был готов к откровенному разговору. Монк видел это достаточно ясно. Ему тут же вспомнились слова Фенеллы о мистере Келларде и ее лукавый взгляд.

Майлз поспешил приступить к делу.

– Полагаю, произошла глупая ссора со слугой, изрядно возомнившем о себе. – Он взглянул на Монка в упор. – Октавия была молодой вдовой. В отличие от тетушки Фенеллы, скандальная хроника никогда не доставляла ей удовольствия. Думаю, один из лакеев чрезмерно увлекся Октавией, а та вовремя не поставила его на место.

– Вы в самом деле полагаете, что все было именно так, мистер Келлард? – Монк всматривался в его лицо: карие глаза под светлыми бровями, длинный с горбинкой нос, рот, который в зависимости от настроения мог быть чувственным или вялым.

– Мне это кажется более вероятным, чем подозрение, будто обожаемый ею Киприан мог убить сестру, боясь, что та донесет о его долгах отцу, с которым она откровенно не ладила. Или, скажем, что ее убила Фенелла, опасаясь, как бы братец не прознал, какие скверные знакомства она водит.

– Мне говорили, что миссис Хэслетт все еще оплакивала своего мужа, – медленно произнес Монк, надеясь, что Майлз правильно поймет его вежливый намек.

Тот расхохотался.

– О боже! Какой вы все-таки ханжа! – Он откинулся на спинку кресла. – Да, она оплакивала Хэслетта, но при этом оставалась женщиной. Конечно, на людях она продолжала изображать скорбь. Это вполне естественно. Но Тави была женщиной – точно такой же, как и все они. И Персиваль, осмелюсь предположить, прекрасно это знал. Он вообще довольно сообразительный малый: пара улыбок, трепет ресниц, потупленный взор – и все уже ясно.

Монк почувствовал, как от ненависти у него сводит шею, но постарался, чтобы голос его звучал спокойно:

– Иными словами, вы полагаете, он все понял правильно? Именно этого ей и хотелось?

– О… – Майлз вздохнул и пожал плечами. – Смею предположить, позже она, естественно, вспомнила о том, что имеет дело с лакеем, но к тому времени он уже потерял голову.

– Есть у вас иные основания так полагать, мистер Келлард, кроме ваших собственных домыслов?

– Наблюдения, – сказал он раздраженно. – Персиваль – типичный дамский угодник, у него был флирт с одной или двумя служанками. Так что все можно было, знаете ли, предвидеть. – Лицо Майлза выразило мрачное удовлетворение. – Нельзя держать людей день и ночь в доме, чтобы в конце концов чего-нибудь не произошло. А Персиваль – человечишка, исполненный самомнения. Поинтересуйтесь им, инспектор. А теперь я прошу извинить меня. Больше я вам все равно ничего сказать не смогу, разве что призвать вас прислушаться к голосу здравого смысла и вспомнить все, что вам известно о женской натуре. Всего доброго!

На Куин-Энн-стрит Монк возвращался, охваченный самыми нехорошими предчувствиями. Хотя разговор с Майлзом Келлардом должен был, по идее, поднять ему настроение. В самом деле, Уильям наконец-то нашел вполне приемлемую причину, из-за которой слуга мог убить Октавию Хэслетт, причем такой ответ давал ему возможность избежать многих неприятностей. Ранкорн был бы счастлив, сэр Бэзил – удовлетворен, а Монк мог арестовать лакея и трубить победу. Газеты вознесли бы его до небес, расхваливая за быстрое решение проблемы. Ранкорна это, конечно, расстроило бы, но, с другой стороны, он утешился бы тем, что трудное и щекотливое дело завершилось оперативно и без скандала.