Скелет в шкафу

Обедая однажды у Роберта Браунинга, я стал свидетелем следующей сцены. Какой-то не в меру пылкий его почитатель весь вечер не отпускал поэта от себя; держа его за пуговицу сюртука, он засыпал его вопросами: что Браунинг хотел сказать этой строкой, в чем смысл этого образа и т. д. Наконец терпение поэта лопнуло, и он со свойственной ему светской непринужденностью заметил своему увлекшемуся почитателю:

– Простите меня, ради бога. Я вижу, я вас совсем заговорил!

Чарльз Диккенс. Диккенс, как известно, был замечательным рассказчиком. Вот одна из любимых его историй.

Англичанин и француз договорились драться на пистолетах в крохотной комнатке с потушенными свечами. Благородный англичанин, не желая понапрасну проливать кровь ближнего, на ощупь пробрался к камину и разрядил свой пистолет в дымоход. И что же? Он убивает наповал несчастного француза, который со страху забрался в камин.

– Когда я рассказываю эту историю в Париже, то, разумеется, прячу в камин англичанина, – добавлял Диккенс.

Форстер {24} объяснял Диккенсу, что смерть малютки Нелл {25} – художественная необходимость, и Диккенс с ним согласился, однако когда стало ясно, что малютке Нелл не выжить, писателю стали приходить сотни писем, в которых читатели умоляли его пощадить бедняжку. Сам Диккенс, описывая ее последние минуты, испытывал, по его же собственным словам, «невыразимую тоску»; то же и читатели. Когда Макреди, вернувшись из театра {26} , открыл очередной номер журнала, где печаталась «Лавка древностей», и увидел иллюстрацию, на которой изображалось мертвое дитя, лежавшее у открытого окна с букетиком остролиста на груди, у него упало сердце. «Никогда прежде, – записывает он в своем дневнике, – не приходилось мне читать набранные типографским способом слова, которые бы причинили мне столько боли. У меня не было даже сил разрыдаться…» Ирландский политик Дэниел О’Коннелл {27} , читавший «Лавку древностей» в поезде, не смог сдержать слез и, прохрипев: «Он не должен был ее убивать», в сердцах выбросил книгу из окна. Даже Томас Карлейль, известный своим пренебрежительным отношением к Диккенсу, был очень тронут. Говорят, встречавшие пароход, который входил в нью-йоркскую гавань, громко кричали с причала: «Скажите, малютка Нелл умерла?»

24

Форстер… – Джон Форстер (1812–1876) – английский писатель-биограф, издатель, близкий друг Диккенса, автор книги о нем («Жизнь Чарльза Диккенса», 1872–1874).

25

…смерть малютки Нелл… – Нелл Трент – героиня романа Диккенса «Лавка древностей» (1841).

26

…Макреди, вернувшись из театра… – Уильям Чарльз Макреди (1793–1873) – английский актер, с особым успехом играл роли трагических героев Шекспира – Макбета, Лира и Гамлета в лондонском театре «Ковент-Гарден».

27

Ирландский политик Дэниел О’Коннелл – (1775–1847) – лидер либерального крыла ирландского национального движения; один из организаторов Ассоциации рипилеров (англ, repeal; 1840), выступивших за разрыв англо-ирландской унии 1801 г.

Уилки Коллинз. Вскоре после выхода в свет «Женщины в белом» {28} , когда вся Англия была без ума от «отъявленного негодяя» Фоско, Коллинз получил письмо от дамы, которой в дальнейшем предстояло сыграть в общественной жизни страны немалую роль. Довольно сухо поздравив писателя с успехом, дама писала: «Отрицательный герой, однако, Вам решительно не удался. Простите, но Вы плохо себе представляете, что такое отъявленный негодяй. Ваш граф Фоско лишь бледная копия истинного мерзавца, поэтому, когда в следующий раз Вам понадобится подобный персонаж, очень Вам рекомендую обратиться ко мне. У меня перед глазами стоит негодяй, который с легкостью затмит любого самого отрицательного литературного персонажа. Только не подумайте, что я его себе вообразила. Человек этот жив, и вижу я его постоянно. Речь идет о моем собственном муже». Автором письма была жена Эдуарда Булвер-Литтона {29} .

28

…после выхода в свет «Женщины в белом»… Англия была без ума от… Фоско… – Граф Фоско – вероломный негодяй, персонаж романа Уилки Коллинза «Женщина в белом» (1860).

29

…жена Эдуарда Булвер-Литтона. – Жена популярного романиста Эдварда Джорджа Булвер-Литтона также сочиняла романы и одно время занимала заметное место в столичных литературных салонах.

Алджернон Чарльз Суинберн. Однажды Суинберн увидел в зеркале свою крошечную горбатую фигурку. Не задумываясь, он разбил кулаком стекло, решив, что какой-то негодяй выставил его на посмешище и заслуживает наказания.

За обедом я оказался рядом с восьмидесятилетним джентльменом, который довольно скоро ударился в воспоминания.

– Если взрослый человек или школьник (разницы никакой) не ладит с людьми, это его собственная вина, – начал он. – Помню, когда я еще учился в Итоне {30} , нас собрал староста класса и, указав на стоявшего поодаль коротышку с копной волнистых рыжих волос, сказал: «Если увидите этого парня, пните его ногой. Если не дотянетесь ногой, бросьте в него камень…»

30

…учился в Итоне… – Итон – одна из девяти старейших престижных мужских привилегированных школ; основана в 1440 г.

– Этого коротышку, если не ошибаюсь, звали Суинберн, – добавил старик. – Одно время, помнится, он сочинял стишки, а чем занимается теперь, понятия не имею.

Вскоре после выхода в свет «Стихотворений и баллад» {31} в Англию приехал Эмерсон и в одном из интервью очень резко, даже оскорбительно отозвался о сборнике поэта. Суинберн послал в газету письмо, где говорилось, что Эмерсон никак не мог написать то, что ему приписывалось. Ответа на письмо Суинберна не последовало, и поэт пришел в бешенство. Спустя некоторое время Госс и Суинберн гуляли в Грин-парке, и разговор зашел об Эмерсоне. Оказалось, что Суинберн написал в газету и второе письмо.

31

…после выхода в свет «Стихотворений и баллад»… – Первый том «Стихотворений и баллад» А. Ч. Суинберна вышел в 1866 г.

– Надеюсь, вы не позволили себе резких выражений, – сказал Госс.

– Нет, конечно.

– И что же вы написали?

– Я был предельно сдержан и сохранял полное самообладание.

– И все-таки что вы ему написали?

– Я назвал его, – сказал, как всегда нараспев, Суинберн, – «сморщенным, беззубым бабуином, гнусным подпевалой Карлейля, грязным и подлым сплетником, брызгающим во все стороны своей ядовитой слюной».

Это письмо, как и предыдущее, почему-то осталось без ответа.

Томас Гарди. Издатель «Грэфика», где серийными выпусками печатался роман «Тэсс из рода д’Эрбервиллей» {32} , предложил автору переписать сцену, где Энджел Клэр переносит на руках через затопленную улицу Тэсс и трех других молочниц. Для журнала, предназначенного для семейного чтения, сказал издатель, было бы более уместно и благопристойно, если бы девушек перевозили через затопленную улицу в тачке, а не несли на руках. Гарди подчинился и внес в текст соответствующие коррективы.

32

Издатель «Грэфика»… «Тэсс из рода д’Эрбервиллей»… – Роман Т. Гарди первоначально печатался в лондонском журнале «Грэфик» с июля по декабрь 1890 г., причем в журнальном варианте были выпущены многие эпизоды. Отдельным изданием роман вышел в 1891 г.

Генри Джеймс. Генри Джеймс пожаловался нам, что Эллен Терри {33} попросила написать для нее пьесу, а когда пьеса была готова и ей прочитана, от предназначенной ей роли отказалась.

– Быть может, – сказала моя жена, желая успокоить писателя, – она подумала, что ей эта роль не подходит?

Г. Д. повернулся к нам и дрожащим от гнева голосом выкрикнул:

– Подумала, говорите?! Подумала?! Неужели эта несчастная, беззубая, болтливая карга может думать?!

33

…Эллен Терри (1847–1928) – английская актриса. В лондонском театре «Лицеум» Генри Ирвинга (1838–1905) исполняла роли шекспировских героинь (Офелии, Джульетты); известна также своей перепиской с Б. Шоу.

Оскар Уайльд. На экзамене в Оксфорде Оскара Уайльда попросили перевести с греческого отрывок из Евангелия, где говорилось о страстях Господних. Уайльд начал переводить – бойко и без ошибок. Экзаменаторы остались довольны и велели ему остановиться, однако будущий писатель, не обращая внимания на их слова, продолжал переводить. Наконец, экзаменаторам удалось все же остановить молодого человека, которому было сказано, что его перевод вполне удовлетворителен.

– Нет-нет, – сказал Уайльд. – Позвольте мне продолжать. Мне хочется узнать, чем кончилось дело.

Американские репортеры, которые бросились к Уайльду {34} , когда пароход подошел к причалу, были несколько смущены его внешностью: писатель больше походил на спортсмена, чем на эстета. Верно, у него были длинные волосы бутылочного цвета, отороченный мехом сюртук, а на голове красовалась круглая шапочка из котика, но вместе с тем это был человек исполинского роста с устрашающего вида кулаками. Писатель, естественно, ожидал, что вопросы ему будут задавать о цели его приезда, однако репортеры принялись расспрашивать, как ему понравилась корабельная яичница, хорошо ли ему спалось в каюте, занимался ли он во время плаванья своими холеными ногтями и какую ванну, горячую или теплую, он предпочитает. Когда Уайльд отвечал на все эти и многие другие вопросы, видно было, что они его нисколько не занимают, – пришлось поэтому прибегнуть к помощи пассажиров, которые с охотой принялись рассказывать прессе, что Уайльду путешествие показалось «чудовищно унылым», что «ревущий» океан, вопреки его ожиданиям, не ревел и что шторма, который бы все сметал с палубы и ради которого писатель, собственно, и пустился в плаванье, не было ни разу. Репортерам было этого вполне достаточно, чтобы написать, что «Уайльд разочарован Атлантикой». Эта фраза принесла писателю куда больше известности, чем все его эстетические взгляды, равно как и суждения о преимуществе омлета над яичницей. Сознавая, что в ответах репортерам он не оправдал ожиданий публики, Уайльд решил напоследок сказать нечто запоминающееся. На традиционный вопрос таможенника: «Вам есть что заявить?» – он ответил:

34

Американские репортеры… бросились к Уайльду… – Впервые Уайльд побывал в Америке в 1881 г. Хотя к этому времени у писателя вышел лишь один сборник стихов, он был уже знаменит парадоксальностью своих суждений и неординарностью поведения.

– Нет, заявить мне нечего. – И, выдержав паузу, добавил: – Если не считать своей гениальности {35} .

Однажды на приеме у лондонского епископа я услышал, как одна дама спросила Уайльда, не идет ли он вечером обедать в Театральный клуб, члены которого были известны своей предвзятостью и нетерпимостью. Они, к примеру, освистали Генри Джеймса, когда тот после окончания спектакля по его пьесе «Гай Домвилл» вышел кланяться. Ясно было поэтому, что если Уайльд примет приглашение, не поздоровится и ему.

35

«Нет, заявить мне нечего… если не считать своей гениальности». – В оригинале этот знаменитый афоризм Уайльда звучит так: «I have nothing to declare except my genius».