Скелеты благородного семейства или Смерть на десерт
Шрифт:
«Ладно, леди Ольгерду пока вычеркнем из списка подозреваемых», — Дэвид сделал ещё один глоток и поставил бокал на пол, чем вызвал поток ядовитого сарказма от леди Элеаноры, уже отчаявшейся привлечь внимание королевского сыщика.
«И кто из леди у нас остаётся? Только леди Кэтрин, на первый взгляд, невинная куколка, предмет вожделения собственного свёкра и пустое место для его вечно пьяного сыночка. Что ж, объединим в единое целое всё, что уже известно об этой юной особе».
Лорд Эверлич задумчиво побарабанил пальцами по подлокотнику кресла, выбив какой-то замысловатый марш. Как это ни парадоксально, но о леди Кэтрин было практически ничего неизвестно, кроме того, что эта юная прелестница спала со своим свёкром и была совершенно неинтересна жениху. Герцогиня Вандербилдт во время представления гостей Эмили назвала
— Миледи, мне кажется, мы с Вами виделись прежде?
Вопрос не таил в себе никакой угрозы, был чист и прозрачен, как утренняя роса, а потому собравшиеся в охотничьем зале никак не ожидали, что юная леди сожмётся в комок, словно загнанная в угол крыса и огрызнётся, точно вечно всем недовольная подавальщица в самом низкопробном трактире:
— Нет!
Кукольные черты леди Кэтрин исказились, превратившись в уродливую маску, в глазах плеснуло пламя лютой ненависти, а от вспышки вырвавшейся из-под контроля магии даже огонь в камине испуганно прижался к дровам и жалобно затрещал. Дэвид, перед глазами которого на миг опять вспыхнуло видение осклизлого холодного подвала, безумного чародея и жмущегося к его ногам ребёнка, медленно и грациозно, как вышедший на охоту тигр, поднялся с кресла:
— А вот мне кажется, что Вы лукавите, миледи. В отличие от Вашего невероятного перевоплощения я изменился не столь сильно.
Если бы герцогиня Вандербилдт не так сильно вымотала душу Кэтрин своими постоянными скрытыми или явными, на грани откровенного хамства, придирками, если бы планы не норовили взбрыкнуть и разлететься ко всем демонам тьмы, если бы леди Эмилия Эверлич приехала к бабушке одна, а ещё лучше, не приехала бы вообще, леди Кэтрин, вполне возможно и смогла бы совладать с собой и как-нибудь выкрутиться. А так навалилось всё сразу: тянущая к земле не хуже оков усталость, лютая, кислотой разъедающая душу ненависть, затаённая, неустанно питаемая ещё с детских лет злоба и липкий, словно ночной кошмар, страх, от коего нет и не может быть спасения. Леди Кэтрин порывисто вскочила, взметнула вперёд руки и выпалила страшное разрушительное проклятие, вкладывая в него все свои магические и даже жизненные силы, всю злобу, зависть, ненависть и обиду, терзающие её душу. Душераздирающе завопила, покатилась по полу, отрастающими когтями раздирая себе кожу, первой попавшая под магическую волну леди Ольгерда. Испуганно вскрикнула Эми, которую Дэвид моментально, ещё до того, как леди Кэтрин закончила колдовать, отшвырнул себе за спину, коротко рыкнув:
— Уходи!
Герцогиня Вандербилдт схватилась высохшей, словно древний пергамент, рукой за тугой ворот платья, силясь оттянуть ставшую удавкой нежную ткань. Почтенная леди опять, в который уже раз, ощущала свою полнейшую беспомощность и унизительную уязвимость. А как тщательно она планировала эту встречу своих так называемых родственников, как упивалась властью над каждым из гостей, с каким сладострастием представляла их унижение и боль, когда будут грубо сорваны блестящие маски достопочтенных господ и благовоспитанных леди, явив тошнотворную омерзительную правду о каждом приглашенном! Леди Элеанора до крови прикусила губу, стиснула кулачки так, что даже пальцы заныли от боли. Да что значит боль физическая по сравнению с полнейшей духовной сумятицей, пред коей кажется неважным даже несущееся тебе навстречу страшное проклятие! Эмили, хоть и изрядно напуганная происходящим, соляным столпом застывать не стала, да и визжать и биться в истерике, отвлекая мужа, что-то сосредоточенно выплетающего на большом серебристом, выхваченном из кармана диске, тоже остереглась. Вместо действий неразумных, диктуемых страхом, леди подскочила к бабушке и вытащила её за дверь, причём почтенная леди никак не желала уходить как можно быстрее, наоборот, едва волочила ноги, Эми даже запыхалась, её за дверь вытаскивая. Перестала тянуть за собой бабушку леди Эмили лишь после того, как они завернули за угол, оставив сотрясающийся от разбушевавшейся магии охотничий зал позади.
— Бабуля,
ты как? — Эми с тревогой всмотрелась в бледное, погребальной маской застывшее лицо. — Бабуль, мне нужно Дэвиду помочь, ты сама до своей комнаты дойдёшь или мне горничную позвать?То, что единственная внучка готова рисковать своей жизнью во имя какого-то отвратительного мальчишки с безобразной репутацией и дерзким нравом вывело герцогиню Вандербилдт из оцепенения. Почтенная леди сверкнула глазами и рявкнула так, что даже стоящие на окне цветы испуганно поджали листья, досадуя на то, что не могут выдрать корешки из горшка и унестись сломя стебелёк как можно дальше от этого страшного места:
— Не сметь!
К искреннему огорчению леди Элеаноры, Эмили приказом не впечатлилась, наоборот, хохотнула коротко, поцеловала бабушку в сморщенную сухую щёку:
— Я рада, что ты уже пришла в себя. Когда всё закончится, мы с Дейвом тебя обязательно навестим.
Герцогиня Вандербилдт хотела схватить непокорную (подумать только, всего четыре месяца замужем, а всё воспитание прахом разлетелось!) внучку, но промахнулась, пальцы лишь скользнули по рукаву простого домашнего платья.
— Эмили, вернись!
Голос леди Элеаноры был хриплым, дрожал и ломался, словно у старой одинокой вороны на пепелище некогда богатого и многолюдного города. Герцогиня Вандербилдт зашаталась, прислонилась к стене, но разом ослабевшие колени не могли справиться с нагрузкой. В ушах у почтенной леди шумело, перед глазами витал рой чёрных точек, мешающий не только смотреть, но и думать. Герцогиня облизнула пересохшие губы, но язык тоже был сухим и шершавым, словно жёсткая бумага, коей ювелиры наводят лоск на выставляемые на продажу украшения
— Я… — Элеанора закашлялась, слепо зашарила руками вокруг себя то ли в поисках опоры, то ли в попытке подняться, — должна… Мне… надо…
Вялая, покрытая липким, точно жабья слизь, потом рука неуверенно потянулась к тугому, словно ошейник на горле непокорного раба вороту платья. Изящные ногти, коими герцогиня так гордилась, заскоблили матово поблескивающую ткань в тщетной попытке разорвать ей, дать хоть каплю воздуху горящей от боли, стиснутой незримыми оковами груди.
В полумраке коридора мелькнул чей-то силуэт. Герцогиня Вандербилдт с натужным хрипом протянула обе руки, впервые за долгое, очень долгое время не приказывая, не требуя, а умоляя:
— По…мо…ги…
Силы окончательно оставили почтенную леди, она с приглушённым стуком упала на пол, точно была не живым человеком, а сломанной куклой. Последнее, что успела заметить герцогиня Вандербилдт перед тем, как погрузилась в чёрное и непроницаемое небытие, было острое длинное лезвие, бесшумно приближающееся к её груди.
Леди Элеанора очнулась от непередаваемой вони, смеси давно протухших яиц, сгнившей рыбы, нестиранных панталон и ещё чего-то столь же тошнотворного. Поскольку терпение давно уже не входило в список добродетелей достопочтенной герцогини, дама гневно сморщилась и попыталась взмахнуть рукой, чтобы удалить от себя источник мерзкого запаха. Руки достопочтенную леди не слушались, их вообще, казалось, не было.
«Как странно, — лениво удивилась Элеанора, чьи мысли были подобны вязнущим в густом варенье мухам, — я ведь совершенно уверена, что руки у меня были. Так где же они? Почему я их не чувствую?»
Ответ на этот вопрос помогли бы найти глаза, но они категорически отказывались открываться. Как так, с чего вдруг родное тело, может быть, с годами не так сильно любимое, как прежде, решило устроить бунт, а точнее, бойкот своей хозяйке?! Герцогиню Вандербилдт приводило в ярость любое, даже самое скрытое или мимолётное неповиновение, вот и сейчас она буквально вскипела от гнева. Злость придала почтенной леди сил, она разлепила слипшиеся ресницы и обвела всё вокруг мутным, ещё не до конца осмысленным взглядом.
«Так, я у себя в комнате, руки и ноги при мне, — леди Элеанора облегчённо вздохнула, увидев отчётливое очертание ног под элегантным, украшенным бесценной вышивкой покрывалом и руки, мирно лежащие вдоль тела. — Теперь попробую пошевелиться… Или, может, попытаться вспомнить, что со мной произошло?»
Герцогиня Вандербилдт нахмурилась, но память, до этого бывшая цепкой, словно охотничий капкан, категорически не желала делиться никакими сведениями, выдавая лишь какие-то смутные образы, несуразные пятна и глухие, словно из-под земли или толщу воды, звуки.