Скифы
Шрифт:
– Ты о чем таком важном задумался? Я говорю, что со всех сторон кричат, давай подробности, а мы не успеваем, не успеваем! Спрос на скифов оказался куда выше, чем мы ожидали!
Крылов одним глазом следил, как Кунигунда молола кофе, солнечный луч проник в щель между шторами, ее широкие белые ягодицы в месте падения луча светились, словно налитые оранжевым медом.
– Надо использовать даже поражения, – пробормотал он. – Да, побили нас тогда… Но тем более мы имеем право на праздник Первого Водружения Меча!
– Что это?
– Принято будет собираться в скверах, – пояснил он, – с собой брать самые дешевые пирожки… Нет, сперва надо сутки попоститься, ведь половина
– Лучше назначенных заранее, – сказал Откин с кривой усмешкой. – Нужно же будет туда сперва завезти мусор, горы опавших листьев… А потом, после театрализованного представления собственными силами… обязательно собственными!.. они вкушают эти пирожки, тем самым разделяя с нами, приобщаясь к нам, получая частичку нашего мятежного духа и нашей святости. Ведь мы уже станем святыми? Гаврилов, у скифов был культ святых?
– Был культ ларов, – ответил Гаврилов. – Это что-то вроде домовых. Маленьких, мохнатых, как вон ты сейчас и есть.
– Надо будет пересмотреть и культ отрицателей, – предложил Klm. – Или ниспровергателей, как правильно?.. Ну, всякие там герои, что храбро плевали в святыни, срали в храмах или пердели на званом королевском обеде. Сами ничего не сделали, не создали, но их ценят за те кучи дерьма, что они наложили в храмах. К примеру, вон Франсуа Рабле зачислен в классики за его вонючий роман «Гаргантюа и Пантагрюэль», где все только жрут и срут. Причем сранье описывается на двух-трех страницах, а как Гаргантюа подтирал задницу – так целая глава. А то и две, не помню.
Раб Божий сказал с удивлением:
– Вот уж не думал, что ты будешь защищать церковь! Ведь Рабле – борец с церковной моралью…
– Мне плевать на церковь, – ответил Klm с раздражением. – Но лучше церковная мораль, чем отсутствие морали, как предложил Рабле и его мерзкий последыш – русская интеллигенция. Я хочу сказать, что для скифов должна быть разница между строителями и ломателями. А пока что в России… да и в прочем гребаном мире иной сратель стоит выше, чем чиститель. А та сволочь, что мусорит на улице, считается духовно богаче, чем убирающий за ней дворник. Уже тем, что мусорит, а не убирает!
Черный Принц деловито сделал пометку в блокноте:
– А что? Он прав, хоть всего лишь Klm, а не я, умный и замечательный. Они все хотят быть… или хотя бы выглядеть – добрыми! Как сволочи, как и эти, растерянные. Идиоты! Быть добрым совсем нетрудно, это справедливым быть трудно.
– А что есть справедливость?
– Истина в действии, – ответил Черный Принц. – Даже если это действие бьет очень сильно! С несправедливостью либо сотрудничают, либо сражаются. Другого не надо.
Владимир-2 не проронил ни слова, слушал внимательно, размеренно двигал ложечкой в чашке. Ласьков вообще почти не двигался, тихий и неслышный, зато Матросов морщился, хмыкал, похрюкивал, наконец бросил раздраженно:
– Так мы о будущем говорим или нет?.. А то слишком уж влезаем в эти… древности. Не нравится мне это. Мне вообще-то по фигу, кем был мой прадед, мне куда важнее, кем будет мой правнук.
Крылов развел руками:
– Ну, ребята… А вы чего хотели? Национальное возрождение всегда начинается с интереса к разного рода «древностям». Интерес, если честно, приходится подогревать. Если еще честнее, то некоторые «древности» иногда приходится изготавливать самим по мере надобности. Эти древности обязательно или «славные», или «ужасные». Славные – служат источником восхищения и вдохновения,
а ужасные – для разжигания справедливого гнева и возмущения.Матросов морщился, Крылов чересчур откровенен, буркнул:
– У нас в самом деле хватает и славных дел, и ужасных деяний. Скажем, скифы во время вавилонского пленения вывели из Израиля три тысячи семей в проклятый Вавилон…
– Славное деяние! – громыхнул Тор с удовлетворением. – Надеюсь, не довели?.. В смысле, дорога длинная, а за попытку к бегству и тогда по головке не гладили…
– Ужасное, – возразил Откин с гневом, – я, как еврей… Ладно, как скиф еврейского происхождения, до сих пор чувствую ужас того древнего холокоста…
Крылов вскинул руки:
– Прошу вас, успокойтесь! Не будем отвлекаться. Главное в том, что, восхищаясь или возмущаясь чем-либо, мы тем самым, оказывается, принимаем на себя определенные обязательства. Соответственно тот, кто заставит, вдохновит или как-то иначе принудит других людей восхищаться или возмущаться, тот тем самым сможет и заставить их принять на себя кое-какие обязанности. Как только этот факт обнаруживается элитой, национализм превращается в политику.
Тор потряс головой:
– Чой-то мне непонятно. Ты мне мозги не пудри, давай на пальцах. Сам говорил, умное – всегда простое.
– Вот тебе на пальцах, – ответил Крылов. – Допустим, ты неожиданно получил в наследство от дальнего родственника прекрасный дом. Ты с радостью вселяешься, перевозишь вещи, делаешь ремонт и закатываешь грандиозную пьянку. Тебя, понятно, поздравляют, говорят приятные слова, какой ты счастливчик. Однако вскоре выясняется, что дом заложен и тебе придется выплатить немалую сумму по закладной. Не надо объяснять, что это? Эта сумма так велика, что ты не стал бы наследовать этот дом за такие деньги – но теперь ходу назад уже нет: начиная с того, что ты уже привык к новому жилищу и не хочешь возвращаться в старое, и кончая тем, что не хочется терять лицо перед знакомыми и друзьями, которых ты приглашал и бахвалился…
– Ага, – ответил Тор, просияв, – понятно. Только это такое с Рабом Божьим. Это он получил от своей бабульки домик в Подмосковье…
Крылов заговорил чуть громче, не слушая, обращаясь к остальным:
– Примерно в таком положении оказывается народ с открытием своего славного (или страшного) прошлого. Быстро выясняется, что он, народ, оказывается, кое-что должен этому прошлому («памяти великих предков», «национальному чувству» и прочим такого рода инстанциям) – а именно соответствовать, быть достойным, не посрамить, не подвести и так далее (например, «национально освободиться»). С другой стороны, это же самое прошлое дает и некие права (по типу – «после того, что они с нами сделали, мы имеем право на…»). Разумеется, этот кредитор и одновременно источник прав есть сама история (на практике ее интересы представляет националистическая элита общества).
Тор радостно насторожился:
– В самом деле националистическая?
– В дальнейшем, – продолжал Крылов, – выясняется, что история является универсальной легитимизирующей силой, ибо с ее помощью можно объяснить и оправдать все, что угодно. История открывает себя как неиссякающий родник власти: оказывается, в ней всегда можно найти повод для любых (ну, почти любых) действий, достаточно только потрясти какой-нибудь старой грамотой или вспомнить старую легенду. Сама власть занимает место хранителя этого самого прошлого, которым и от имени которого она и управляет, или, иначе говоря, полномочного представителя этого самого «всеобщего кредитора и источника прав», то есть «предков», «исторического прошлого народа» и т.п.