Скитальцы

Солль не знал, что сталось бы с ним, если б в толпе этих убийц обнаружилось знакомое лицо. Но Луара здесь нет — он понял это с первого же взгляда, но, собственно, он знал это и раньше… Так-то, судья Ансин. Нет его здесь и никогда не было. Моё дело — Сова.

Теперь Сова, думал он, вглядываясь в белые лица всадников у парома. Только Сова. Сам. Своей рукой.

Разбойники уступали числом; часть их застряла посреди реки, решая, очевидно, прийти ли на помощь либо дать дёру. Паромщик, увидел Эгерт боковым зрением, лежал на досках, и безжизненно отброшенная рука его касалась воды. Зачем, подумал Эгерт. Зверьё, его-то зачем?

Уже через мгновение он понял, зачем. Разбойникам просто некуда было отступать — привычные жить на пороге смерти, приноровившиеся убивать, они и умирать умели. Да не в петле на площади, а в схватке, пусть даже с превосходящим противником, лишь бы утащить за собой как можно больше чужих жизней… Они будут резать всех подряд, подумал Эгерт. Они бы и лошадей перерезали.

А стражники — что ж… Им тоже некуда отступать. После той убийственной Эгертовой речи, после той мёртвой девочки на дороге, обуглившегося хозяина под окнами собственного сожжённого дома… Никуда не денутся. Вперёд…

И два отряда сшиблись жёстко и беспощадно.

Эгерт врезался в схватку всё глубже и глубже — не отдавая себе отчёта, он лез прямиком на клинки. Он ловил своим телом смертоносные острия, и подспудная тяга к самоубийству, со стороны казавшаяся нечеловеческой отвагой, заставляло трепетать даже бывалых душегубов. Короткий меч — оружие стражи, которое Солль никогда не любил — успел тем временем окраситься кровью.

Перед глазами его стремительно проносились земля, нещадно изрытая копытами, небо с тонкой сеткой перистых облаков, потом лицо с выпученным глазом, на месте другого — кровавая рана, потом другое лицо, рот перекошен криком, видно гнилые пни зубов… Потом снова земля с валяющимся на ней кистенём, потом топор на длинной рукоятке, медленно-медленно падающий сверху — и удивлённая волосатая харя, и собственная рука с мечом, сильный толчок, едва не сносящий с седла — небо с перистой сеткой… Визг обезумевшей лошади. Падение тяжёлого тела; хрип. Проклятия; он в последний момент отразил два сильных, последовательных удара — справа-плечо и справа-пояс. Шипастый шар на длинной цепи, слившийся в один размазанный круг, просвистел прямо перед его носом ему показалось, что он слышит запах мокрого металла…

Запах смерти. Кровь и мокрый металл; металлический привкус во рту, солоноватый вкус крови. Как он ненавидит всё это. Как сильно…

Тогда, в дни Осады, он не искал гибели. Тогда он твёрдо знал, что должен выжить и спасти Торию, спасти сына… а с ними и город. Тогда всё было по-другому… Был смысл… Цель…

Сова! От этой мысли он заметался, как ошпаренный; походя отшвырнул в сторону чей-то занесённый клинок, завертелся, высматривая среди сражающихся тайного или явного предводителя. Бой растянулся вдоль берега, теперь каждый бился за себя, но Эгерт видел, как попытавшегося ускакать разбойника настигают двое с короткими мечами… И сразу возвращаются, оставив на произвол судьбы волочащееся за разбойничьей лошадью тело…

Он мрачно усмехнулся. Здорово он подготовил своих людей… Здорово разозлил. Впрочем, и Сова их разозлил тоже. Никто не уйдёт…

Царство смерти. Чтобы остановить смерть, надо убивать во множестве, и лучше сейчас, иначе случится площадь с шеренгой виселиц…

Он скрежетнул зубами. Светлое небо… Он один знает, как тошнотворно пахнет эта ярость, эта жажда разворотить от плеча и до седла. Это хуже, чем запах крови. Что за отвратительное месиво чувств владеет сейчас сцепившимися людьми…

Он закричал; крик помог ему овладеть собой. Он воин; если время от времени ему открываются чужие боль и ярость — тем хуже…

Снова кинувшись в схватку, он давился боевыми кличами и искал Сову; чья-то рука перерубила верёвку, соединяющую берега, паром медленно, но неуклонно сносился течением — но никто не уйдёт… Ряды разбойников поредели, песок покрылся тёмными пятнами, а у самой воды уныло стоял конь под опустевшим седлом, переступал копытами и смотрел на реку…

Эгерт увернулся от удара — и даже не оглянулся на нападавшего. Конь под пустым седлом… Больше десятка их носится по берегу, испуганных, с боками, испачканными чужой кровью… Холёный, породистый, замечательный конь…

Вновь вырвавшись из схватки, Солль сощурился, как близорукий, шаря глазами по водной глади. Нет? Померещилось, нет?

У противоположного берега покачивалась под ветром плотная стена камыша; паром сносило всё дальше и дальше, а берегом уже спешила погоня… Но померещилось или нет?!

И он дождался. Доля секунды — чёрная голова, показавшаяся из-под воды и скрывшаяся снова. И конь под пустым седлом…

Эгерт знает. Вся его хвалёная интуиция вопит и велит действовать. И каждая секунда промедления…

Он сразу вспомнил, как плавают. В штанах и рубашке было неудобно — но куртку и сапоги он догадался оставить на берегу. Вместе с мечом — лишняя тяжесть…

Противоположный берег не желал приближаться. Раз или два ему показалось, что он видит над водой голову плывущего впереди человека; потом он захлебнулся, закашлялся и едва смог справиться с дыханием. Течение сносило его вслед за паромом.

Ансин, думал Солль, рывками проталкивая своё тело сквозь желтоватую, как мёд, речную воду. Судья Ансин… Я выполню. Выполни и ты… Я привезу в цепях… Но ты — ты отдай мне сына… Что за вздорные обвинения, ты сам увидишь… А я — я исполню…

Стена камыша была совсем рядом, когда твёрдые от мышц, мокрые, цепкие руки явились из толщи вод и вцепились Соллю в глотку.

Перед глазами его поплыли цветные пятна; светящиеся искорки засновали вверх-вниз, поверхность воды отдалилась и сделалась похожа на мутную плёнку рыбьего пузыря. Могучие руки на его шее сжимались всё сильнее, Эгерт почувствовал, что теряет сознание, из последних сил изогнулся рывком и впервые так близко увидел Сову — чёрные волосы и борода шевелились, как водоросли, злорадно горели прищуренные глаза, а из широких ноздрей один за другим вырывались пузырьки.

Слабеющая Соллева рука нащупала у пояса кинжал.

Злорадное лицо перекосилось яростью и болью; вода замутилась, и хватка на Соллевой шее ослабла. Сквозь темноту в глазах он сумел-таки прорваться к солнцу; он дышал и дышал, со всхлипом, со свистом, хватая воздух носом и ртом, порами кожи и опустевшими лёгкими.

В следующую секунду рука его перехватила руку Совы с зажатым в ней лезвием; Солль не мог разглядеть оружия, видел только блики солнца на металле, белые блики среди жёлтой воды. Над поверхностью Сова не казался таким зловещим, волосы липли ему на лицо и мешали смотреть…

Некоторое время они молча боролись, то уходя в глубину, то снова поднимаясь на поверхность. Сова был силён, ухожен и сыт; противником Совы был человек, всадивший клещи в грудь Фагирры, дорогого «господина». Атаман узнал Солля сразу. Ничтожная рана, нанесённая Эгертовым кинжалом, злила — но не более того. Вот только вода всё время мутится…

Но и Эгерт тоже был силён; смятение от первых минут схватки сменилось свирепой радостью действия — наконец-то. Столько долгих пустых дней, столько бесплодной борьбы с самим собой — и вот перед ним настоящий враг, явный и мощный, и не надо больше копаться в собственной душе, следует лишь слушать приказы тела… А тело его — воин, вышколенный с детства, наделённый и силой и нюхом, следует лишь дать ему волю…