Скитальцы

Дураки мы. Наивные дураки; может быть, ещё есть время исправить ошибку?

Теперь говорил Чонотакс. Я не видел его лица, но знал, что он усмехается.

Он говорил о страхе перед неизвестным. О вечно меняющемся мире, о пересыпающихся песчинках, о золотом Амулете, о Другом, стоящем над краем нашей привычной земной тарелки. О том, как похожи слова «другой» и «друг», о том, что с ножом не обязательно приходит убийца, — лекарь тоже бывает вооружён ланцетом, и эта кровь — на благо…

Я перестал его слушать. Я взглядом измерял расстояние до поленницы; хозяин корчмы был неряхой и лентяем, горы мусора свидетельствовали о его бездарности. Рядом с беспорядочной грудой поленьев лежал сейчас забытый топор.

Рекотарсы не нападают со спины.

— А если я попрошу тебя, Черно? — мягко сказала Танталь. — Во имя… некоторых вещей, ты ведь понимаешь лучше, чем кто угодно… Ты ведь понимаешь, Черно. И всё равно делаешь… решаешься… А если я попрошу тебя, униженно, на колени стану? Нет?

Она откровенно молола чепуху. Так, во всяком случае, мне в тот момент показалось.

— Мне холодно, Танталь, — сказал Чонотакс, и в голосе его не было привычной насмешки. — Позволь мне согреться.

Топор лёг ко мне в руку — удобно, будто я всю жизнь тем только и занимался, что лупил людей по головам.

— И ведь такие, как ты, не становятся на колени… — Черно хотел ещё что-то сказать, но в этот самый момент я ударил его обухом по макушке.

Без размаха, коротко и свирепо, почти профессионально. Подлый удар, наносимый сзади, удар, способный свалить быка; смертельный удар. Я не имел права промахнуться.

Но я промазал.

Моё орудие рассекло воздух, где мгновение назад — только что! — была блестящая голова господина мага. Топор ещё падал; Черно сбросил лохматую шубу, как ящерица сбрасывает хвост. Соскользнул с колоды, перекатился через плечо, вскочил на ноги — топор ещё падал. Миг — и обух грянулся о пустую колоду, пригвоздив к дереву окончательно испорченную шубу.

Алана и Танталь шарахнулись в разные стороны. Краем глаза я видел, как Танталь выхватывает из рукава нож, как Алана поднимает с земли полено; Черно повёл плечами. Руки его оставались связанными за спиной, он походил на гологоловую птицу, экзотическую, но очень грязную.

Я перемахнул через колоду. Отбросил топор; вытащил из-за пояса кинжал.

— И то дело, — кивнул Черно Да Скоро, вытирая грязный подбородок о ещё более грязное плечо. — Секира есть низменное оружие, презренней её только лопата… Кстати, Ретано, там у входа стоят ещё вилы. Ты видел?

Он весело подмигнул. Передёрнул плечами; разомкнул связанные за спиной руки, вытянул их вперёд. На запястьях темнели старые следы от слишком тугого ремня, а на правой руке красиво извивалась узкая жёлтая змейка.

— А!.. — сдавленно вскрикнула Алана.

Жестом ярмарочного фокусника Чонотакс провёл ладонью по змейкиному телу; рептилия поиграла язычком, коротко прошипела и превратилась в браслет. Золотая змея с изумрудными глазками.

— Кому? — Черно протянул украшение сперва Алане, потом Танталь. Обе отшатнулись.

— Жаль. — Черно уронил золотую игрушку в грязь. — Я не ждал, Танталь, что ты меня так… подставишь. Под топор. Честно, не ждал…

Мне сделалось её жалко. Лицо её напряглось, на глазах выступили слёзы, видно было, как она пытается взять себя в руки — и не может.

— Не ждал, — повторил Чонотакс с неожиданной мягкостью. — То есть я понимаю твои мотивы, то-сё… Ретано, — раздражённый взгляд в мою сторону, — ты ведь не обнажаешь оружие, чтобы хвалиться или пугать. Ну так спрячь кинжал или поковыряй в зубах хотя бы, коли вытащил… Танталь, а если бы я был смазливым и кудрявым, ты призвала бы топор на мою голову?

Что между ними, пёс раздери, происходит?!

Танталь открыла рот. Закрыла снова, не найдя, по-видимому, достойных слов. Отвернулась.

Черно Да Скоро хмыкнул. Почесал лысую бровь:

— Умный не борется с ветром, умный поднимает парус… Хотите меня остановить? Попытайтесь.

В своё время я много сил отдал для того, чтобы стать хорошим бойцом. Очень много сил и много времени. И лучшие учителя были мной довольны.

Чонотакс шагнул на меня. Минуты две мы кружили, на лице моего врага, обычно бесстрастном, был написан теперь мальчишеский азарт, а своего лица я не видел; Танталь и Алана стояли, прижавшись спинами к ветхому забору, и краем глаза я заметил, как Танталь прилаживается метнуть нож…

Тогда я разозлился и швырнул свой кинжал Чонотаксу под ноги. Я плевал на магов и магию, в рукопашной схватке мне не нужны преимущества, я сам себе — преимущество…

У меня незаурядная реакция, но я слишком поздно заметил его летящую руку.

Не всякому поединку дано быть красивым. Красоты в нашей схватке не было ни на грош — грязь, кровь, утробное уханье. Несколько ударов я поймал, несколько пропустил, раз пять промазал и дважды попал в цель, разбив Чонотаксу нос и бровь. Потом ему удалось нанизать мой подбородок на свою высоко взлетевшую пятку, и на несколько мгновений я выбыл из поединка, а когда пришёл в себя, то оказалось, что я лежу головой на колоде, а Черно Да Скоро потирает бедро, морщится и бормочет, обращаясь к кому-то вне поля моего зрения:

— Штаны треснули, з-зараза, по шву… Где тут баба-рукодельница сыщется, я хоть и оборванец, но штаны-то должны быть целы, какой же я, к псам, маг, в дырявых штанах… Ретано, как? Встанешь сам или помочь?

Я чувствовал себя куклой, у которой внутри солома. И по которой проехались взад-вперёд колёса гружёной телеги…

Спустя полчаса господин маг верхом выехал за ворота; ни Танталь, ни Алана не смогли его удержать. Может быть, не решились. Может быть, отчаялись.

Мы проиграли партию — и, возможно, всю игру проиграли тоже.

Глава 14

— Цветы-ы! — доносилось с улицы. — Первоцветики! Стебель мягок, лепесток пригож! Эй, людоньки, берите цветочки, для милой возлюбленной, для хозяйской дочки!

Селение было, собственно, маленьким городом — замок местного владыки помещался в центре, гостиница, в которой мы остановились, выходила окнами на широкую людную площадь, а вдоль реки тянулся ремесленный квартал — шумный, дымный, источающий едкие запахи и, по-видимому, процветающий.

— Прикрой ставни, — сухо попросила Танталь. Алана, не оглядываясь, мотнула головой; я подошёл, перегнулся через её плечо, кинул торговке серебряную монету:

— Беру корзинку. Всю.

Маленькое Аланино ухо, располагавшееся у меня перед глазами, радостно вспыхнуло. Торговка рассыпалась в благодарностях; в тёмной комнате запахло лесом, причём лесом весенним, причём запах этот, как мне показалось, не касался моих ноздрей давным-давно, лет двадцать…

— Спасибо, Ретано! Вот здорово! — Алана взвесила в руке корзинку, прошлась по комнате, в точности копируя торговкину походку: — Цветы-ы! Первоцветики!

— А ведь у тебя тоже талант, — сказал я удивлённо.