Скиталец тьмы

Каждый вечер его посещало прежнее желание вглядываться в западное окно, и он видел древний черный шпиль над поблескивающими крышами далекого и почти что призрачного мира. Но теперь это видение внушало ему неведомый ранее ужас. Он ведь знал теперь, какое наследие дьявольской мудрости там скрывалось и от осознания этого его воображение рождало образы самого необычного и гротескного свойства. Возвращались перелетные птицы, и, наблюдая за их полетом на закате, он отчетливее, чем когда-либо раньше, представлял, как они стараются облетать стороной одинокую колокольню. Стоило птичьей стайке подлететь к колокольне поближе, думал Блейк, как они в панике упархивали врассыпную, и ему мнился их перепуганный щебет, который не долетал до него за многие мили, отделявшие его от того места.

В июне в дневнике Блейка появилась запись об одержанной им победе над криптограммой. Этот текст, как он обнаружил, был составлен на темном языке акло, использовавшемся древними идолопоклонниками сатанинских культов и в самых общих чертах известном ему по прошлым его изысканиям. Дневник странным образом умалчивает о содержании расшифрованного Блейком текста, но он явно был глубоко взволнован и одновременно обескуражен результатами своих трудов. Там есть упоминания о некоем Скитальце Тьмы, явившемся ему при созерцании Сияющего Трапецохедрона, и безумные домыслы о мрачных безднах хаоса, из которых тот прибыл. Это существо, по его словам, обладало всеми знаниями мира и алкало чудовищных жертв. Некоторые записи Блейка свидетельствуют о его опасениях, как бы тварь, которую, как ему представлялось, он призвал, не вырвалась на волю, хотя при этом он отмечает, что свет уличных фонарей создает для него непреодолимую преграду.

О самом же Сияющем Трапецохедроне он упоминает довольно часто, не раз называя его окном времени и пространства, и прослеживает его историю с той стародавней поры, когда его подвергли огранке на темном Югготе, прежде чем Старцы принесли его на землю. Волосатые обитатели Антарктики поклонялись ему и схоронили в диковинном ларце, обнаруженном затем змеелюдьми Валузии в руинах их поселений, а потом в Лемурич первые представители земного рода человеческого прозревали в нем тайны вечности. Его переносили через неведомые моря и неведомые земли, он утонул в океанской пучине вместе с Атлантидой а потом миносский рыбак поймал его в свою сеть и продал смуглоликим купцам из сумрачного Хема. Фараон Нефрен-Ка выстроил для него храм с саркофагом без окон, и за сие деяние его имя было сбито со всех памятных скрижалей и стерто из всех летописей. Потом камень пролежал под руинами того святотатственного святилища, которое жрецы и новый фараон сровняли с землей, до той самой поры, когда праздная лопата извлекла его вновь на погибель человечеству.

Газетные статьи начала июля некоторым образом дополнили записи Блейка, однако столь кратко и невнятно, что лишь обнародованный дневник покойного привлек внимание публики к этим публикациям. Похоже, что после того как непрошеный гость вторгся в проклятый храм, Федерал-Хилл вновь оказался во власти страха. Итальянцы шептались о необычном шорохе, стуке и скрежете в темном безоконном шпиле и призвали своих священников изгнать призраков, посещавших их в дурных снах. По их уверениям, что-то постоянно показывалось из дверей храма, дабы удостовериться, достаточно ли стемнело на улице и можно ли выбраться наружу. В газетных заметках поминалось о живучих местных суевериях, однако никто не объяснял первопричину их происхождения. Было совершенно ясно, что молодые репортеры не давали себе труда заглянуть в глубь прошлого. Ссылаясь же на эти публикации в своем дневнике, Блейк почему-то пишет о гнетущем его чувстве раскаяния, и рассуждает о необходимости погребения Сияющего Трапецохедрона и изгнания вызванного им исчадия зла силой дневного света, проникшего в ужасный законопаченный шпиль. В то же время, однако, он выказывает чересчур неумеренное возбуждение и даже признается в противоестественном желании не отпускавшем его даже во сне вновь посетить прокля-тао башню и заглянуть в космические тайны сияющего камня.

А затем крошечная публикация в Джорнэл утром семнадцатого июля повергла автора дневника в шок. То был очередной перепев почти что комичной темы об охватившей Федерал-Хилл тревоге, однако Блейк воспринял его как нечто воистину чудовищное. Во время ночной грозы во всем городе на целый час погасло уличное освещение, и в эту краткую пору кромешного мрака тамошние итальянцы от ужаса едва не лишились рассудка. Живущие вблизи проклятого храма божились, что обретающееся в шпиле чудище воспользовалось временным отключением электричества и спустилось в нижний зал церкви, издавая чудовищный стук и грохот Напоследок оно с грохотом поднялось в башню, где раздался звон бьющегося стекла. Во мраке оно могло перемещаться куда угодий и только свет неизменно понуждал его к отступлению.

Когда по проводам вновь побежал электрический ток и вновь ярко вспыхнули уличные фонари, в башне что-то заметалось и ужасно загрохотало, ибо даже слабый отблеск света, просочившегося сквозь закопченные бойницы, оказался невыносимым для этой твари. Чудовище шумно проскользнуло в свое сумеречное убежище в шпиле как раз вовремя ибо яркий сноп света мгновенно зашвырнул бы его обратно в бездну тьмы, откуда оно и явилось, вызванное безумцем. Пошел дождь. В сгустившейся тьме толпы молящихся собрались вокруг храма с зажженными свечами и фонарями, кое-как прикрыв их сложенными газетами и зонтиками точно выставив световой дозор для спасения города от скитающегося во мраке кошмара. Один раз, как утверждали люди, стоявшие ближе всего к храму, где-то внутри здания с чудовищным грохотом хлопнула дверь.

Но даже это было не самое страшное. Вечером того же дня в Баллетине Блейк прочитал о находке репортеров. Наконец-то не устояв перед искушением добыть сенсационный материал о нависшей над городом угрозе, двое смельчаков, презрев предостережения взволнованных итальянцев, после тщетных попыток отворить двери храма, пробрались внутрь через подвальное окошко. Там они и увидели, что плотный слой пыли на полу в передней зале и призрачном нефе весь изборожден странными следами, а полуистлевшие подушки кресел и атласная обивка лож разодраны в клочья, и их останки беспорядочно разбросаны повсюду. Везде стоял мерзкий смрад, виднелись желтоватые потеки, а на полу темнели точно выжженные пятна. Открыв дверь в башню и на некоторое время замерев на месте, ибо им почудилось, будто наверху кто-то скребется, репортеры обнаружили, что с узкой винтовой лестницы кто-то недавно смахнул пыль. И в помещении внутри башни пыль также была местами стерта Репортеры поведали о восьмиугольном каменном постаменте, и о перевернутых готических креслах с высокими спинками, и о диковинных гипсовых изваяниях но самое удивительное, что ни обезображенный скелет, ни металлический ларец в их заметке упомянуты не были. Но более всего встревожила Блейка помимо ссылок на желтоватые пятна, обугленные следы и дурной запах последняя деталь, объясняющая происхождение битого стекла. Все без исключения окна-бойницы в башне были выбиты, а два из них поспешно и неумело законопачены скомканной атласной обивкой и ватой из подушек, которые неведомая рука затолкала между внешними ставнями и внутренними ширмами. Куски атласной обивки и набивочной ваты были разбросаны по недавно подметенному полу, точно кому-то внезапно помешали довершить начатую работу погрузить помещение башни в кромешную тьму, чтобы, как и встарь, ни дучик дневного света не пробивался снаружи.

Желтоватые потеки и выжженные пятна были также обнаружены и на лесенке, карабкающейся вверх по стене к люку, но когда один из репортеров, поднявшись по ней, отворил дверцу и осветил лучом фонаря темный и зловонный конус шпиля, он не разглядел ничего, кроме кромешной тьмы и бесформенной кучки какой-то трухи на полу неподалеку от люка. Вынесенный в итоге вердикт, понятное дело, гласил: шарлатанство. Кто-то, видимо, просто подшутил над суеверными обитателями города на холме, или же какой-то фанатик попытался распалить страхи горожан для их же, по его разумению, блага. Или, наконец, кто-то из молодых да ранних умников учинил этот грандиозный розыгрыш на потеху публике. У этого происшествия было забавное продолжение, когда местная полиция решила отрядить в храм офицера для проверки фактов газетного отчета. Три стража порядка исхитрились под разными предлогами избежать этого задания, и только четвертый с очень большой неохотой отправился туда и скоро вернулся, не добавив ничего нового к сведениям, изложенным газетчиками.

С этого дня дневник Блейка свидетельствует о его нарастающем ужасе и нервических подозрениях. Он уговаривает себя ничего не предпринимать и с беспокойством размышляет о возможных последствиях нового сбоя в электрической сети города. Из дневника явствует, что трижды во время грозы он звонил в городскую электрическую компанию в крайне возбужденном состоянии и настоятельно убеждал предпринять срочные меры по предупреждению неожиданного отключения тока. В своих записях он часто выражает озабоченность из-за того, что при осмотре темного помещения в башне репортерам не удалось обнаружить ни металлический ларец с камнем, ни изуродованный старый скелет. Он делает вывод, что их забрали но кто и куда, ему оставалось лишь гадать. Однако худшие опасения Блейка касались его самого и некоей святотатственной связи, коя, как ему чудилось, существовала между его сознанием и незримым монстром, таящимся в том храме, с тем чудовищным порождением ночной тьмы, которое он вызвал тогда из бездны мрака. Похоже он постоянно испытывал душевные терзания, и его редкие посетители той поры припоминают, как он сидел за своим столом с отсутствующим взглядом, всматриваясь в западное окно на мерцающую вдалеке громаду черной колокольни в клубах дыма, окутавшего городские крыши. В его записях с монотонным однообразием описываются ужасные сны, так как Блейк утверждал, что его богомерзкая связь с непостижимым исчадием зла укрепляется в часы сна. Упоминается и одна ночь, когда он вдруг осознал, что полностью одет и машинально бредет вниз с Колледж-Хилла в западном направлении. Снова и снова Блейк повторяет тревожащую его догадку о том, что обитатель таинственного храма точно знает, где его найти...

Неделю, прошедшую после тридцатого июля, вспоминают как пору явного помешательства Блейка. Он перестал одеваться и заказывал себе пищу по телефону. Посетители заметили веревки на его кровати, и он пояснил, что из-за лунатизма вынужден каждый вечер привязывать себя за ноги такими прочными узлами, чтобы их нельзя было развязать или, во всяком случае, чтобы при попытке это сделать он смог проснуться...

В дневнике он сделал запись и о том ужасном случае, который вызвал у него нервный срыв. Погрузившись в сон вечером тридцатого, он внезапно увидел себя бредущим куда-то в кромешной тьме, но сумел разглядеть лишь смутные горизонтальные полоски голубоватого света. Еще он почувствовал сильный тошнотворный запах и услышал странные тихие звуки над головой. На каждом шагу он спотыкался о невидимую преграду, и с каждым звуком, доносящимся сверху, раздавался как бы отзывом невнятный скрежет, сопровождаемый шуршанием, какое издают два трущихся друг о друга куска дерева.

Один раз его вытянутые вперед руки нащупали каменный постамент с пустой верхушкой, а потом он понял, что цепляется за перекладины приделанной к стене лестницы и неуверенно карабкается вверх, к источнику какого-то невыносимо мерзкого зловония, откуда на него ритмично накатывались могучие обжигающие волны. Перед его взором в калейдоскопическом водовороте плясали фантастические образы, которые то и дело уплывали в бескрайнюю бездну мрака, где в еще более далекой тьме бешено кружились солнца и миры. Он вспомнил древние мифы об Абсолютном Хаосе, где обретается слепой и безумный бог Азатот, Вседержитель Всего, окруженный верной ордой безумных безликих танцоров и убаюканный тонким монотонным писком демонической флейты, пляшущей в лапах безымянного существа.