Скитники

У старца перехватило дыхание. Мелко крестясь, упал он на колени подле убиенного и зарыдал:

– Господи, прости меня, грешного! Не сберег богомудрейшего человека, а ведь он ведал, предупреждал!.. Господи, образумь извергов, сгубивших его, муками вечными в геенне огненной!..

Литургия по усопшему длилась сутки. Отпев “вечную память”, погребли отца Константина в одном ряду с могилами прежних настоятелей монастыря. На надгробном камне высекли: “Он жил во славу Божию”.

Душегубов князя, скрытно проникших в монастырь, так и не поймали. Обнаружили лишь на задках высокой стены веревку, свисавшую наружу, в сторону глухого леса.

На следующий день, после заутрени, Варлаам призвал Никодима. Долго вглядывался он в очи воспитанника и, подчеркивая важность момента, положил руку на его плечо.

– Сын мой, место здесь теперь не крепкое. Того и гляди, царевы прислужники заявятся. А в монастырских тайниках хранятся святые реликвии, и в их числе главная - икона Святой Троицы древлего письма. Не уберечь нам их здесь. Выведают, сожгут либо разграбят. И веру нашу в чистоте здесь не сохранить. Обложили кругом. Одно спасение - вывезти святыни в страну Забайкальскую, безлюдную, почитателям истинного благочестия полюбившуюся. Так великомученик Константин перед страшной своей смертью завещал. Готов ли ты, чадо мое, сообща с сотоварищами исполнить дело сие многотрудное, аль не зрел еще?

– Варлаам испытующе вглядывался в лицо ученика.

За годы, прожитые у старца, Никодим сильно переменился. От прежнего худощавого отрока сохранился лишь задорный чуб. Был он теперь высок ростом и широк в плечах. Но выделяли юношу не столько эти внешние достоинства, сколько духовная сила, исходившая от него.

Никодим в глубочайшем волнении встал перед старцем на колени, горячо поцеловал его руку:

– Отец, твоя воля - святая воля. Не посрамлю. Все исполню в точности, как велишь. Реликвии бесценные, с Божьей помощью, до места доставим. Сбережем, живота не жалея.

Произнеся это, он взял в руки богато украшенную книгу Ветхого Завета в бархатном переплете с золотыми тиснеными наугольниками и прочными пергаментными страницами из тонко выделанной телячьей кожи и приложился к ней сначала губами, потом лбом.

Из красного угла на эту сцену внимательно и строго взирал лик Христа.

Растроганный Варлаам, счастливый, что не ошибся в воспитаннике, продолжил:

– В зиму, думаю, вам трогаться не резон. Отправитесь весной. А покуда я Устав составлю, людей верных подберем. Наставником вам еще при жизни преподобный Константин определил Маркела. Хочу, чтобы он тебе заместо старшего брата стал. Там, в глуши Забайкальской, обоснуйтесь, живите праведно, в согласии и оберегайте древнии святыни пуще жизни. Уверен, придет время - востребуются они для воскрешения истинного православия на обширных пределах государства Российского… Во всех нуждах и тяготах обращайся с молитвою к единственному подателю - Великому Творцу нашему.

Всю зиму продолжалась скрытная подготовка к нелегкой, дальней дороге. Варлаам тягучими студеными вечерами рассказывал воспитаннику во всех подробностях историю своей жизни, которую Никодим, обладающий редкостной памятью, впоследствии, через много десятков лет, подробно отобразил в своих рукописях; продиктовал составы травяных сборов от всех возможных недугов, раскрыл все известные ему секреты целительства.

Весна пришла поздно, но пронеслась быстро и неудержимо. Окна келий, еще недавно покрытые толстым слоем льда, протаяли. Сразу после того, как спала вешняя вода и подсохли дороги, ночью втайне погрузили на подводы скарб, инструмент, в основном топоры, пилы да лопаты, провиант, сундуки со святынями; отслужили напутственный молебен и еще затемно тронулись. Медленно пробуждаясь ото сна, утро поднимало с земли молочные веки предрассветного тумана. С ветвей густо капала холодная роса. Продрогшие Варлаам с новым игуменом Федором напоследок наставляли любимых чад:

– Заповеди Господни и заветы прадедов исполняйте неукоснительно и стойте за них неколебимо, навековечно. Все делайте сообща, посмирно, без перекоров. Кого в нужде встретите - помогите: вера без дел - мертва! Чем больше благих дел свершите, тем больше щедрот вам воздастся. Но со всяким скобленым да табачным рылом не водитесь. Помогай вам Бог, Аминь…

Впереди обоза на коне ехал статный красавец Никодим. Он как-то враз преобразился. Стал собранней, суровей. Казалось, что даже его курчавая юношеская бороденка, подковой обрамлявшая прямоносое лицо, загустела и стала жестче. Молодой годами, Никодим чрезвычайно гордился, тем, что она у него окладистей и гуще, чем у сверстников. Всем известно, как старообрядцы дорожат бородой, и что ни один из них добровольно с ней не расстанется.

Долго стояли у ворот старец и игумен Федор в армячках, накинутых на плечи, беспрестанно шевеля губами и творя напутственные молитвы. Они неотрывно глядели в сторону, где скрылся обоз с девятнадцатью лучшими послушниками. Оба понимали, что никогда уже больше не увидят этих, столь дорогих им, людей. Лишь моления и беспокойство за судьбы ушедших остались на их долю…

В Забайкалье

Путь до Байкальских гор предстоял долгий, трудный, по глухим чащобам и буеракам. Встречали в дороге и беглых варнаков, и вольных промысловиков, и обиженный работный люд; видели и горе людское, и радость нечаянную. Двигались медленно. От единоверцев узнавали безопасные тропы, проходящие вдали от тракта и царских застав к Камню”.

Никодим, с малолетства привычный к дальним переходам, научил сотоварищей перед сном, держать ступни намозоленных ног в отваре из дубовой коры. Через несколько дней кожа у всех настолько продубилась, что путники забыли про мозоли.

Наконец к середине августа показались оплывшие от старости мягкие предгорья, а за ними и вершины Уральского хребта, окутанные голубоватой дымкой, отчего те казались седеющими великанами. Караван незаметно вошел в невиданное ранее царство вздыбленной тверди, покрытой темнохвойным лесом. Время изрубцевало склоны гор шрамами, осыпями, промоинами. Отроги, унизанные, словно пасть хищного зверя, потрескавшимися зубцами, устрашали путников. Они как бы предупреждая об опасностях и лишениях, ожидавших их впереди.

Добравшись до беспоповского скита, приткнувшегося к подножью высоченного отрога, люди остановились на неделю: чинили одежду, обувь, приводили в порядок снаряжение.

Вместо телег, непригодных для движения по бездорожью горных склонов, соорудили из березовых жердей узкие волокуши и, перегрузив поклажу на них, в сопровождении местного схимника** двинулись к невидемому рубежу, отделяющему Европу от Азии.

Разлом, по которому они поднимались на перевал, клином врезаясь в горы, круто загибался, ветвясь на более тесные и короткие ущелья. Их склоны украшали выветрившиеся живописные руины серых скал. По дну одного из этих ущелий караван и поднимался на водораздел. Почти достигнув перевала, люди к несчастью уперлись в непроходимый для лошадей свежий ветровал из упавших друг на друга в перехлест, стволов. Путникам пришлось вернуться обратно и повторить подъем по соседнему ущелью.

Перевальная седловина оказалась гладкой, словно вылизанной переползавшими через нее облаками. Лишь вокруг разрушенной временем скалы на северном скате обручем лежали обломки угловатых глыб. Полуденное солнце хорошо освещало открывшуюся панораму.

На востоке, вплотную подступая к предгорьям, насколько хватало глаз, волновался зеленокудрый океан, кое-где рассеченный витиеватыми прожилками рек и щедро украшенный перламутровыми блестками больших и малых озер. По изумрудной ряби не спеша плыли тени облаков. Торжественное спокойствие и бескрайность открывшегося простора внушали благоговение. Какое приволье! Сибирь!!! И тянется она сплошняком от Урала до Тихого океана. На южной и северной окраинах сибирская тайга редеет, а средний, весьма кстати широкий пояс в одну-две тысячи верст - это натуральные дебри, заселенные людьми только по берегам великих сибирских рек и, отчасти, по их притокам. Русский люд живет там, отрезанный от всего мира. Лишь одна постоянная ниточка соединяет эти огромные пространства Российской империи с Москвой и Санкт-Петербургом - Сибирский тракт.

Взобравшись на скалу, Никодим сел на обомшелый уступ. Камень был теплым, и путник невольно погладил его шершавый бок ладонью. Душевное волнение, охватившее его, усиливалось. Простиравшиеся дали действовали завораживающе. Никодима переполняло желание воспарить в бесконечную синеву неба, и лететь вслед за плывущими по ветру рваным парусам облаков и бесконечно долго созерцать эти горные вершины, грани отрогов, ущелья с бурливыми ручьями, зеленую равнину, уходящую за горизонт. Ему казалось, что сейчас он различает все запахи земли: бодрящую свежесть ручья, гремящего по дну расщелины, настой трав, цветов, хвои и тончайший, едва уловимый аромат горных вершин. Впервые оказавшись так высоко, Никодим упивался их красотой, словно ключевой водой в жаркий день и как-то сразу, на всю жизнь, страстно полюбил горы - самое потрясающее и величественное творение Создателя.