Склиф. Скорая помощь

— С этими звездами никогда без сюрпризов не обходится, — посочувствовал Демишев. — Такая уж у них планида…

— Планида у всех одинаковая, Саша. Родился, заболел, умер… — Анастасия Даниловна явно настроилась на минорный лад. — Все дело в деталях и нюансах.

Подруга-спасительница позвонила через полчаса.

— Я тут, в Склифе, — доложила она. — Стою на десятом этаже у лифта.

— Выйди на лестницу, — велела Озорицкая. — Я мигом.

Одно дело — выйти из отделения с пустыми руками, и совсем другое — с сумкой в руках. Озорицкая не стала забирать ничего своего, кроме телефона, чтобы не привлекать лишнего внимания к своей и без того не обделенной вниманием персоне.

Искать укромное место для переодевания Озорицкая не стала. Просто поднялась этажом выше, чтобы ненароком не столкнуться с кем-то из «своих» врачей и медсестер, и быстро-быстро переоделась, доставая вещи из сумки по одной. Закончив, направилась к лифтам, потому что спускаться с одиннадцатого этажа пешком не хотелось.

Едва лифт тронулся, Озорицкая привалилась спиной к стене, закрыла глаза и издала странный звук, похожий на хрип.

— Кайфуешь? — спросила подруга.

Хрип усилился. Озорицкая сползла на пол и забилась в судорогах. Лицо ее посинело, перекосилось и стало таким страшным, что подруга завизжала от ужаса. Помочь было некому — они ехали в лифте вдвоем. Так и доехали до первого этажа. Обе обмочились, не обратив на это никакого внимания.

Озорицкую положили на четвертый этаж, в отделение реанимации и интенсивной терапии для нейрохирургических больных. Куда же еще класть пациентку после судорожного припадка. Подруга обошлась без госпитализации, быстро пришла в себя и уехала домой переодеваться в сухое.

Пришедшую в себя Озорицкую срочно повезли на томограф — проверять головной, а заодно и спинной мозг. После случившегося, да еще и на фоне сделанного внутримышечно реланиума, Озорицкая была вялой, сонной и выписаться не порывалась и вообще не разговаривала, потому что прикушенный во время приступа язык ощутимо побаливал.

Томограф не выявил ничего, кроме признаков повышения внутричерепного давления. Озорицкую оставили в реанимации. В Интернете появилось сообщение о том, что «выдающуюся русскую актрису Веру Озорицкую» едва не загубили в институте имени Склифософского. «Актриса потеряла сознание вскоре после того, как ее выпихнули из отделения, и теперь лежит в реанимации, где за ее жизнь борются врачи», — писал анонимный автор и добавлял: «Хочется верить, что борются». Подобно всем «горячим» (хотя правильнее было бы сказать — «горячечным») новостям, новость начала активно «размножаться». Два телевизионных канала показали стандартно-традиционный сюжет — корреспондент стоит возле Склифа, сожалеет, что его вместе со съемочной группой не пустили внутрь, и кратко пересказывает творческую биографию Веры Озорицкой. Несмотря на разность корреспондентов и каналов, заканчивались оба сюжета одинаково: «Вера Озорицкая еще не сыграла свою главную роль. Будем надеяться, что ей это удастся!»

Откуда только не звонили в администрацию института на следующее утро! Даже из какого-то совета ветеранов позвонили и умоляли «сделать все возможное и невозможное, чтобы спасти нашу Верочку!». Журналисты начали осаду Склифа. Впрочем, эта осада длится дней двести в году, если не двести пятьдесят. В Склифе частенько лежат известные люди, иногда — по нескольку сразу.

Судорожные припадки не повторялись, но Озорицкая начала терять сознание при попытке сесть в постели. Не успевала садиться, как тут же заваливалась. Ее обследовали «от» и «до», цепляясь за малейшие зацепочки, но так и не нашли мало-мальски убедительных данных за неврологическую патологию. Думали и о наркомании, но следов наркотических и сильнодействующих веществ в крови и моче не обнаружили. Все же пригласили на консультацию нарколога. Тот час просидел возле койки Озорицкой, прочел от корки до корки историю болезни и кратко резюмировал: «Не наша».

А чья?

Анастасия Даниловна с неослабевающим интересом следила за диагностическим поиском у Озорицкой. Этим-то и отличается настоящий врач от «не настоящего», ремесленника с врачебным дипломом. Ремесленник бы сказал: «с глаз долой — из сердца вон», — а настоящему врачу подобное даже в голову не придет. Увы, поиск зашел в тупик. Потери сознания при изменении положения тела попытались было связать с ортостатическим коллапсом, то есть с недостаточным притоком крови к головному мозгу при вставании вследствие снижения артериального давления. Привлекли кардиологов, но и те ничего «своего», профильного, не нашли.

Диагностический поиск зашел в тупик. Совсем как следствие. Про следствия ведь принято говорить: «На седьмом году следствие зашло в тупик». Вот так же и с поиском.

Циничные сверх всех мыслимых и немыслимых пределов люди (а среди врачей, увы, попадаются и такие), заблаговременно просили заведующего патологоанатомическим отделением Тутубалина оставить им «лишний билетик» на вскрытие Озорицкой. Тутубалин, не любивший, когда торопят события, посылал горе-шутников на три веселые буквы, но шутники не унимались.

Расширенный консилиум (столь блистательного сборища врачей возле своей кровати мало кто удостаивался) осмотрел Озорицкую, повертел и так и сяк историю болезни, но поиск из тупика не вывел. Озорицкая сильно сдала — отощала, подурнела, скандалила редко, а если и скандалила, то вяло и недолго. Выписываться больше не порывалась. Куда выписываться, если до туалета дойти нет возможности, приходится все дела в постели делать.

Накал страстей за пределами Склифа тем временем нарастал. К звонкам и мельтешению журналистов здесь все привыкли, но когда и того, и другого слишком много, то вся эта суета начинает досаждать. Какой-то ловкий прохиндей даже затеял сбор средств на лечение Веры Озорицкой за рубежом. Ясное дело, что не в Таджикистане, и не в Молдавии, а в некоей «самой передовой клинике Германии». На первом этапе требовалось ни много, ни мало, а триста тысяч евро, во всяком случае именно такая сумма была заявлена. Какая-то истеричка в Живом журнале разродилась постом, озаглавленным: «Таких актрис больше не делают». Пост сутки провисел в топе Яндекса. А Вера Озорицкая лежала и не могла встать. Укатали сивку крутые горки, называется. И, вдобавок ко всему, затемпературила и покрылась мелкой точечной сыпью.

Срочно вызванный инфекционист диагноза не выставил, но санкционировал перевод многострадальной звезды больших и малых экранов во вторую инфекционную больницу. Подозревали геморрагическую лихорадку, [19] говорили о карантине, но через три дня Озорицкую вернули обратно без инфекционного диагноза. Не нашли ничего.

В нейрохирургической реанимации к Озорицкой уже привыкли и звали ее «наша Вера».

— Осталось еще, чтобы крыша поехала, и будет полный набор! — сказал заведующий нейрореанимацией Жиров.

19

Геморрагическая лихорадка — это острое лихорадочное заболевание, возбудителями которого являются различные вирусы. Некоторые разновидности геморрагических лихорадок, такие, например, как лихорадка Эбола, отличаются высоким процентом летальности.

Жиров, как самое заинтересованное лицо, сломал голову, сточил мозг и чуть ли не рехнулся в поисках диагноза Озорицкой. Она даже начала ему сниться. Не той обворожительной соблазнительницей, что раньше, а такой, как сейчас — «доходящей». Ломали головы и стачивали мозги в отделении острых хирургических заболеваний печени и поджелудочной железы. Как-никак Озорицкая была им не чужая, да и вообще, любопытно же, что там за диагноз. Чисто с профессиональной точки зрения, а не досужих сплетен ради.

— Доктор ходит по палате от кровати до кровати. Возле Кати сел на стул и в лицо ей заглянул, — бубнил Коростылевский, сидя за своим столом в пустой ординаторской. — Приложил ко лбу ладонь — лоб горячий, как огонь! Кате жарко и неладно, и знобит ее слегка, но приятна и прохладна чья-то добрая рука. Врач лекарство назначает: «Через каждых два часа». Катя плохо различает над собою голоса. Только слышит: «Все пройдет…» Продолжается обход… [20]

— Что за декламация, Максим Петрович? — поинтересовалась вошедшая Анастасия Даниловна.

20

А. А. Кардашова. Наш доктор.