Сколько стоит любовь?

Он ответил на поцелуй, взял все, что она предлагала, но не предъявлял требований. Предоставил действовать ей, словно желал увидеть, как далеко она зайдет, насколько серьезна в своих намерениях убедить его.

Даже в самых буйных фантазиях она не думала, что сможет решиться на подобное. Она припала к нему, обвела его нижнюю губу кончиком языка, дерзко завладела его ртом, когда он раскрыл губы, и продолжала обольщать.

Он снова шевельнулся. Рука соскользнула со спинки дивана, медленно обхватила ее плечи и притянула к груди. Другая рука легла на затылок. Она не поняла, когда упустила инициативу… Он усадил ее едва ли не на колени, властно накрыл губы своими. Она уступила ему, но пассивность не относилась к чертам ее характера. Поэтому она мысленно провела границу, позволив ему целовать ее сколько захочется, показать ей все, на что он способен, но сохранив за собой право при желании изменить правила игры.

В эту минуту она хотела его. Хотела ощущать, как сплетаются их языки, снова ощутить жаркий прилив неудержимого желания, которое он так умело возбуждал в ней. Его губы – требовательные, жесткие, властные – шевельнулись. Он по-прежнему держал себя в руках.

Она встречала каждый выпад его языка, смело вступала в дуэль, ретировалась, позволяла ему любые ласки, а потом, крепко сжимая его голову, дерзко возвращала наслаждение.

И остро почувствовала, как заколебался Диллон, его самоконтроль внезапно дал слабину, и она увидела все, что он скрывал за фасадом утонченности и умудренности жизнью.

Первобытное желание, могучее, хищное, с клыками, когтями и горящими глазами, безумное, исступленное и страстное. Если оно вырвется на свободу, сбросит оковы, в его власти потрясти основы их миров.

Законченное искушение для буйных и неукротимых.

Самый страшный грех для тех, кто не сможет противиться соблазну.

Она желала. Жаждала. Умирала от голода. Слепо тянулась к приманке.

Диллон сопротивлялся, как мог. Он намеревался разоблачить ее, показать, что маска роковой женщины не что иное, как поза, позволить ей выложить карты: пусть поймет, что она не сможет выиграть…

Но забыл, как восприимчив к ее чарам.

Он пытался игнорировать эти ощущения, старался отделаться от них. Безуспешно. Жар накатывал на него приливной волной, от которой нельзя убежать. В отчаянии он стиснул ее талию и попытался отодвинуть, избавиться от близости, создать пространство между их разгоряченными телами, прервать поцелуй, прекратить скольжение с крутого обрыва в ревущий океан безумного желания.

Но она не собиралась этого допускать. И поэтому, встав на колени, сжала его плечи и нашла в себе силы толкнуть его в угол дивана, где он оказался в своеобразном плену. Она воспользовалась мгновенным замешательством, чтобы прижаться к нему всем телом и дать волю рукам.

Не успел он оглянуться, как его жилет и сорочка были расстегнуты, а сама она, лаская его язык своим, маня и завлекая ухитрилась разбудить в нем хищника. Без всяких усилий.

Он пытался взять себя в руки, обрести утерянное самообладание, контроль над собственным разумом, если уж чувства Окончательно разбушевались.

Метафорически препоясав чресла, он собрал волю, попытался сесть и отодвинуть ее…

Она ощутила, как напряглись его мышцы, и сделала свой ход.

Он едва успел освободить плечи, как она снова и очень решительно вжала его в угол. Каким-то образом он оказался спиной к подлокотнику; ноги беспомощно скользили по сиденью, тепло ее тела проникало сквозь ткань его брюк: она уже успела оседлать его бедра.

У него голова пошла кругом.

Ее губы по-прежнему прижимались к его губам. Теперь они отвердели, и она бесстыдно прижалась к нему всем телом, продолжая разжигать огонь.

Да так ли она невинна, как он считал?

Но прежде чем он собрался с мыслями, чтобы дать отпор, она окончательно лишила его рассудка.

Маленькие ручки вытащили полы рубашки из брюк, скользнули вниз.

Прикосновение теплых, женственных ладошек, жадно прижимавшихся к уже разгоряченной коже, жгло, как раскаленный металл.

И выжгло остатки самообладания, уничтожив хваленый самоконтроль. Ветер желания унес осколки.

Он сжал ее голову, не давая двигаться, и стал жадно целовать в ответ, словно изголодавшись по ласке. Ибо он больше не был собой, а превратился в странное создание, сплав опасного хищника и хладнокровного, умного, опытного джентльмена.

Примитивного, властного, требовательного и надменного собственника.

Он пропал. Но и она тоже. Каким-то самым дальним краем сознания он понимал это, но был бессилен что-то сделать, найти в себе достаточно воли или силы освободиться.

То был совершенно неуправляемый ураган страсти, захвативший в плен их обоих. Ее онемевшие пальцы сражались с галстуком. Он слепо шарил одной рукой в поисках завязок ее накидки. Нашел, дернул, и накидка с тихим шорохом сползла вниз. Ладонь легла на шелк ее платья, скользнула выше, сжала грудь и стала мять. Но это продолжалось недолго. Опьяненный собственными ощущениями, он быстро, ловко ослабил шнуровку и стянул вниз ее лиф, одновременно лаская горячую шелковистую кожу. Прис затрепетала. Каждое прикосновение только усиливало взаимную потребность, обостряло желание Его пальцы стали играть с туго свернутым бутоном соска.

Девушка, охнув, отстранилась и запрокинула голову: очевидно, ей не хватало воздуха. Диллон, улыбнувшись про себя, воспользовался моментом, чтобы провести пальцем по ее позвоночнику, обнять за талию и припасть губами сначала к открытому беззащитному горлу, потом к чувствительному местечку за ухом и к бешено бьющемуся пульсу у основания шеи. Помедлил, чтобы насладиться вкусом, посмаковать сумасшедшее желание, державшее его в тисках. Провел губами по вздымающимся холмикам грудей к соску, который его пальцы успели превратить в камешек.

Его губы сомкнулись на этом камешке. Она дернулась. Он успокоил ее, лизнув сосок, и Прис задрожала.

Он мысленно отметил это, но зверь, сидевший внутри, алчный и ненасытный, не желал остановиться и поразмыслить.

А поэтому быстро низвел ее до состояния полной беспомощности. Всхлипывая и что-то бормоча, она прильнула к нему. Прерывистое дыхание, звеневшее чувственным отчаянием, стало музыкой для его ушей.

Собственное желание раздирало его на части, предвкушение острыми шпорами вонзалось в душу. Он с трудом отстранился, изумленный тем, что сам не мог отдышаться.

Платье сползло до талии вместе с сорочкой. Он пожирал взглядом нежные холмики, набухшую, разгоряченную женскую плоть, на которую уже предъявили права его руки и губы. Зрелище восхитило его, послало в чресла раскаленную волну наслаждения, настойчивую, неотвратимую. Он в жизни не испытывал ничего более мощного, сильного, всепоглощающего.

Один взгляд налицо Прис подсказал ему, что она испытывала то же самое: неуправляемое, неодолимое желание, противиться которому было просто невозможно.