Скоморошины

В одном месте Рязанской губернии, где исконное поверие искало кладов, уверяя, что целовальник рязанский встретил земляка в Сибири, в ссылке, и узнал от него тайну нескольких кладов, получив и запись с приметами, где они лежат, люди с седыми бородами рассказывали вот что: «Я рубил в лесу жерди, привязав лошадь к дереву; вдруг вижу под деревом высыпан из земли и уже порос травой и мохом крест; я вспомнил, что это была одна из примет, и выхватил топор, чтобы натюкать на деревьях зарубки; вдруг как понесет моя лошадь, сорвавшись, как загремит, я за ней, за ней, а она дальше, дальше, затихла и пропала; я воротился, а она стоит привязанная, где была, а места того, где высыпан крест, не нашел, хоть сто раз был опять в лесу да искал нарочно». Другой рассказывал так: «И я по дрова ездил, да нашел на знакомом месте, где сто раз бывал и ничего не видел, погреб: яма в полчеловека, в пояс, а на дне устлана накатом, который уже порос травой и мхом, да кой-где доска прогнила, провалилась. Подумав немного и оглянувшись, да спознавшись еще раз на месте, я спустился в яму; только что я было припал, да стал заглядывать в провалы, как меня хватит кто-то вдоль спины хворостиной, так я насилу выскочил да бежать, а он все за мной, до самой дороги! Я на другой день показывал хозяйке своей синевицы на спине».

Третьему рязанцу посчастливилось лучше: он без больших хлопот у себя дома под углом нашел съеденный ржавчиной чугунчик, в коем было с пригоршню серебряных монет. Их купил г. Надеждин, а описал г. Григорьев, в Одессе; это были замечательные арабские монеты IX–XI века.

Весьма нередко клад служит защитою для скрытия важных преступлений. В одной из подмосковных губерний у помещика был довольно плохой, в хозяйственном отношении, крестьянин, один из таких, кому ничего не дается: хлеб у него всегда хуже, чем у прочих; коли волк зарежет телят, либо порвет жеребенка, так, верно, у него же; словом, и скот не держится, и счастья нет, и ничем не разживется. По этому поводу, помещик посадил его в постоялый двор, или в дворники, для поправки хозяйства. Впрочем, это был мужик смирный, трезвый, и худа никакого за ним не слыхать было.

Вскоре он точно поправился, и даже слишком скоро. Он уплатил долги, купил скота, стал щеголять, наряжать жену в шелк и проч. Помещику это показалось подозрительно, и, после строгих допросов, на основании разнесшихся слухов, дворник признался, что ему дался клад: «Я вышел ночью, услыхав проезжих извозчиков, и увидал за оврагом, по ту сторону ручья, в лесу небольшой свет. Я спустился, подошел тихонько и вижу, что два человека с фонарем делят меж собою клад. Увидав меня нечаянно, они было хотели бежать, после хотели убить меня, а, наконец, поделились со мною, отсыпав мне полную шапку целковых, с тем, чтобы я никому ни слова не говорил». Все это, конечно, много походило на сказку, тем более, что мужик сбивался и не мог дать толком отчет, когда заставили его показать на месте, где именно вырыть клад; но других подозрений не было, молва уверяла, что дворник разжился от клада, сам он сознался в том же, и дело было оставлено.

К осени барин хотел перестроить постоялый двор, который был плох и, в особенности, тесен и неопрятен, но дворник под разными предлогами отговаривал барина, да и вперед, когда об этом заходила речь, убеждал его не трогать двора, каков он есть. «Что мне, говорил он, в господах – я господ не люблю пускать; за ними только хлопот много, а выгоды нет никакой: стаканчик сливок возьмут, да раз десять воды горячей поставить велят, да целую половину и займут; я, благодаря Бога, разжился от извозчиков, которые берут овес да сено; а с них будет и этой избы; им где ни свалиться, только бы лошадь накормить».

Удерживая такими уловками барина от перестройки двора, мужик через год или два умер. Весь околодок знал, что он разбогател от клада, и во всякой деревне рассказывали по-своему, как это случилось; но барин приступил к перестройке избы и совсем неожиданно нашел клад другого рода: под печью, едва прикрытые землей, лежали два человеческих остова с проломленными черепами.

Русская демонология Из этнографических работ

Очерк демонологии крестьян Шенкуровского уезда. [238] А. Харитонов

<…>

Крестьяне здешнего уезда вообще весьма суеверны; те же из них, которые живут в отдалении от почтовых трактов, еще более верят проказам нечистой силы, которую большая часть крестьян называет неприятной силой.

Из воображаемых героев этой неприятной силы примечательнее прочих: дворовый, лесной и водяной; ведьм и русалок здесь не знают, но зато означенные три представителя здешней неприятной силы, более или менее разнообразными качествами, приписываемыми им, почти вполне заменяют последних.

238

Отечественные записки, т. LVII, СПб., 1848 (отд. VIII), с. 132–146; 148–149.

Прошу прощения читателя в небольшом отступлении. Как жалки крестьяне в своем упорном невежестве, крестьяне в других отношениях умные, сметливые; тем более они достойны жалости, что предположения свои относительно существования и проказ неприятной силы, основывают на словах св. писания, и если вы вздумаете разуверять их в том, что они ложно понимают высокие истины Евангелия, они решительно не поверят вам и главным защитником своих глупых верований представят какого-нибудь деревенского грамотея, который, бегло читая церковные книги, нередко отправляет должность приходского чтеца.

Это – одна причина ложных его верований; другая, не менее важная, по-моему, та, что крестьянин, быв мальчиком, свыкается с мыслию о существовании сильных, нечеловеческих сил, помогающих крестьянину-отступнику в его нуждах, силе, о которой даже родители его (образец и пример всего для ребенка) говорят с уверенностью и страхом. Нужно ли прибавлять здесь, как чутко ухо ребенка ко всему, что говорят при нем, и если придать к этому открытую настроенность детской души, неопытную, мягкую восприимчивость всего чудесного, то выйдет, что крестьянин начинает запутываться в этой сети чуть ли еще не в зыбке. Кто ж тут виноват?

Однажды вздумал я уверить крестьянина в том, что земля есть шар и что она обращается на своей оси. После многих с его стороны вопросов, разрешенных мною наприм., о том, почему, при вседневном обращении земли на своей оси, ветер дует постоянно с одной и той же стороны, положим, с северной нередко по целой неделе, и почему иголка в матке, [239] при ежедневном обращении земли, не переменяет своего положения?» Мне наконец удалось уверить его в моей теории. Желая уверить того же крестьянина в ложности его мнений относительно нечистой силы, я напрасно употреблял все возможные доказательства, напрасно утверждал, что подобные предрассудки противны религии, и потому уже грешны, – он был непобедим. На последнюю попытку мою он сказал: «я дивуюсь, ваше благородие, вы знаете такие хитрости об нашей земле, а не знаете того, что всякому мужику известно с малолетства!»

239

Матка – компас очень малого объема; иголка в матке – две намагниченные иголки, прикленные к листу бумаги, на лицевой стороне которой означены положения стран света; иголки тупыми концами упираются в медную шляпку, вставленную в средину бумаги, которою, шляпкой, бумага надевается на стальной шпенек, воткнутый в центр дна коробки; очевидно, что северный конец иголки обращает бумагу с условным знаком N к северу. Довольно значительная тяжесть бумаги в намагниченных иголках не производит почти никакого колебания: это очень удобно для крестьян-охотников. А.Х.

Сведения, почерпнутые ими из глупых слов какого-нибудь доморощенного грамотея, они стараются распространить между собою: отсюда многое множество анекдотов, которым все верят, начиная с рассказчика до последнего слушателя. Все это сказано с тою целью, чтоб показать читателю, до какой степени здешние крестьяне утвердились на своих предрассудках, и как трудно разуверить их в ложных понятиях.

Обращаюсь к предмету статьи.

Прежде, чем стану описывать дворового, скажу несколько слов о том, каким образом крестьяне знакомятся с ним, т. е. какие средства употребляют для того, чтоб заслужить его знакомство и милость. Крестьянин, желающий пользоваться помощью дворового, разумеется, прежде всего, должен его увидеть; для этого знахари советуют ему стараться как можно скорее, даже, если можно, первому получить от священника по окончании заутрени на св. Пасху красное яйцо; свечку, которую он будет держать в руках в продолжение службы, по окончании оной велят унести домой, вместе с красным яйцом.

Если оба эти условия выполнены, т. е. яйцо и свечка унесены мужиком в свою избу, ему остается только ночью, до петухов, взять в одну руку зажженную свечу, а в другую красное яйцо и, став пред отворенной дверью хлева, сказать следующие слова: «дядя дворовый, приходи ко мне, не зелен, как дубравный лист, не синь, как речной вал, приходи таким, каков я – я тебе христовское яичко дам!» После этих слов, как утверждают истые суеверы, из хлева выйдет мужик в таком же лопотье, как и спрашивающий, наружность, приемы его будут совершенно такие же, как и у спрашивающего, одним словом, к нему придет домовой предупредительный, услужливый для первого знакомства, в образе его двойника.