Скопин-Шуйский. Похищение престола
Шрифт:
16 мая днем на правах родственника пробился к царю Мнишек. И когда они остались одни, заговорил:
— Сын мой, ваше величество, тебе грозит смертельная опасность.
— Ах, отец, я уже столько слышал об этом. Вон юродивая старуха Елена предсказывала, что меня убьют на свадьбе. Ну и что? После свадьбы уж неделя минула и я, слава Богу, жив и здоров.
— А ты знаешь, кто затевает это?
— Кто?
— Князь Шуйский с братьями.
— Но это же смешно, отец. Шуйский после помилования самый верный мне человек. Ты видел в церкви, когда мы с Мариной подошли к образам, а они оказались
— Но мои гусары, вот смотри сколько доносов, — и Мнишек высыпал перед Дмитрием ворох записок. — Прочти, что они пишут.
— И не подумаю. Ваши гусары, отец, натворили гадостей москвичам, обозлили их и теперь боятся мести. Вот и пишут, чтоб я их оборонил. Мало им лакейских девок, так вон они средь бела дня вздумали боярыню сильничать, кобели.
— Но я умоляю тебя, прислушайся, сынок.
— Вы боитесь за своих гусар, отец, так и распоряжусь, чтоб у казарм выставили стрелецких сторожей.
— Себя побереги, Дмитрий, и жену свою.
— У меня в Кремле достаточно охраны, отец. Не беспокойся. Меня народ любит, а если ваших гусар припугнет, так это им на пользу. Не будут безобразничать.
Нет, не убедил тесть царственного зятя, не убедил. Хотел зайти к дочери, но раздумал: зачем пугать ребенка? Может, действительно, все обойдется, образуется.
День прошел спокойно. Дмитрий зашел в мастерскую, где умельцы делали по его приказу маски для маскарада. Примерил несколько, посмеялся вместе с рабочими над «харями». Похвалил:
— Хорошо сладили. Молодцы. За каждую по рублю получите.
После обеда царь призвал к себе стрелецкого голову Брянцева:
— Федор, выставь на ночь караулы у гусарских казарм.
— А они что? Безоружны? Сами себя укараулить не могут?
— Да нет, боятся, как бы ночью на них чернь не нагрянула. Мне докладывают, народ взбудоражен, обозлен на них.
— А к немецким казармам не надо ставить?
— Нет. Это народ серьезный, никого не обижали.
— До какого часу велишь держать посты у казарм?
— Да как рассветет, можешь снимать.
Брянцев ушел распоряжаться, а царь отправился на половину жены и пробыл у нее до ночи. Вернулся к себе поздно и обнаружил, что нет постельничего, позвал из соседней комнаты Басманова:
— Петр Федорович, где Безобразов?
— Не знаю, государь, он и не появлялся.
— Вот обормот, завтра явится, всыплю плетей. Не иначе у какой-нибудь девки застрял.
Безобразов ночевал у Шуйского, помирать вместе с другом детства Иван не хотел. Именно он и рассказал Шуйскому о расположении внутренних постов во дворце, их вооружении и времени смен. И он же подал мысль, как отсечь самозванца от народа.
— Как же ты решился, Иван, изменить ему?
— Надоело брехню его слушать, Василий Иванович. Я-то ведь знаю, откуда этот «царь» вылупился.
— Не вспоминали за далекое детство?
— Что вы, князь? Петька Бугримов вспомнил, так мигом в петлю угодил.
Еще не всходило солнце, когда Скопин-Шуйский провел через Сретенские ворота в город
две сотни новгородцев, сказав приворотной страже, что действует по приказу царя, дабы усилить охрану. Кто ж не поверит царскому меченоше?Царь, как обычно, встал рано, Басманов доложил ему, что все спокойно, ничего не случилось.
— А как у гусарских казарм? Не было столкновений?
— Нет, государь, все нормально.
— Ну и слава Богу.
Дмитрий прошел по дворцу, остановился у дверей царицы, прислушался, там было тихо. «Спит солнышко мое», — подумал с нежностью и пошел вниз. Вышел на крыльцо, встретил дьяка Власьева.
— Ну что, Афанасий, хорош денек? А?
— Хорош, государь, — согласился дьяк. — На небе ни тучки.
И в это время ударил колокол на Ильинской церкви.
— Что это? К чему? — спросил Дмитрий.
— Где-то загорелось, наверно, — предположил Власьев. — Москве это не в диво.
К ильинским колоколам добавились еще и еще. Царь воротился во дворец, встретив Басманова, сказал ему:
— Петр Федорович, узнай, что там случилось, где горит?
Новгородцев, вооруженных до зубов, встретили на Красной площади Шуйские и Голицыны. И сразу же во главе их направились к Фроловским воротам. Узнав едущих в Кремль князей, стрельцы не посмели их остановить, а когда на них бросились новгородцы, то тут же и разбежались. Захватив Фроловские ворота, заговорщики тут же побежали окружать дворец.
— Чтобы и мышь не выскочила, — командовал Василий Голицын и, повернувшись к брату, сказал: — Иван, сыпь к Марфе, спроси ее с пристрастием, что это сын ее или нет?
Василий Шуйский повернул коня назад на площадь, и прямо в проезде его схватил за стремя дьяк Осипов. Глаза у дьяка горели лихорадочно.
— Василий Иванович, сполох гудит, сейчас и великий ударит.
— Молодец, Тимофей, — похвалил Шуйский.
— Василий Иванович, благослови на подвиг. — У Осипова блеснул в руке нож. — Там столько охраны, они могут не пробиться до него. Я пройду все пять дверей, меня знают.
— Благословляю, Тимофей, с Богом, — решительно сказал Василий Иванович и перекрестил дьяка. «Он прав, — подумал князь. — Новгородцев может отбить охрана, зачем же упускать такую возможность».
Выскакав на Красную площадь, где уже густела толпа, Шуйский закричал:
— Православные, поляки хотят убить государя! Бей их!
Лучшего призыва чернь не могла услышать: «Бей латынян!» Откуда-то явилось в руках у многих оружие, но более всего было дубин и кольев. А Шуйский, вертясь волчком на коне, командовал:
— Не пускайте их в Кремль! Не давайте подходить даже!
Литовский полк, квартировавший на Арбате, поднялся по тревоге и с развевающимся знаменем двинулся было к Кремлю, однако натолкнулся на баррикаду из бревен, досок и дров. А из дворов летели на полк камни, палки и даже палили из пищалей. Куда ему было устоять перед рассвирепевшими москвичами, с отчаянной решимостью дравшихся за «государя-батюшку». Полк повернул назад и под свист и улюлюканье отступил в казарму.
Но, пожалуй, наиболее ожесточенные схватки шли с польскими гусарами, с теми самыми, которые так издевались над москвичами. С обеих сторон были не только раненые, но и убитые.