Скопин-Шуйский

Бледное лицо иезуита слегка окрасилось.

— Потом, это потом… Слушай… Тебе я не стану лгать. Ты прав, тот, кого звали царем Димитрием Иоанновичем, умер… убит… и прах его развеян… Но живо имя его… призрак…

— А-а-а, — медленно протянул Вышанский, сделавшись сразу внимательным и серьезным.

— Слушай дальше, — понижая голос до шепота, говорил патер, — призрак этот нужен нам. С него мы начнем. И слух этот уже прошел, и всколыхнулся народ, а мы направим его силы в нашу пользу. Понял?

Вышанский вздрогнул.

— Этот призрак снова пройдет всю Московию… Наш король не хочет помогать… Нам нужны люди, и еще больше деньги. Ты можешь набрать за свой счет целое войско шляхты и можешь дать нам денег без счету… А там она, Марина, всем обязанная тебе, там воинская слава и наша поддержка… да, да, наша поддержка, это значит — поддержка кесаря, французского короля, польского короля, кому ты наследуешь! Иди же с нами!.. Владек, Владек! Клянусь, я люблю тебя как сына, — холодное лицо патера дрогнуло, и действительная, глубокая нежность засветилась в его бесстрастных глазах. — Я хотел, — продолжал он, — чтобы слава и корона осенили твою голову и чтобы любовь увенчала ее розами. Много знатных и богатых шляхтичей мы уже подвигли на этот поход, но тебе одному да святому братству нашему готовлю я плоды его…

Вышанский встал. Лицо его разгорелось. Несколько мгновений он молча ходил по комнате и вдруг, остановясь у двери, неистово закричал:

— Стас! Стас!

Даже патер вздрогнул. Стас появился.

— Стас, — торжественно начал князь, — святой отец отпускает тебе все грехи твои!

Стас упал к ногам патера.

— За радостную весть, — продолжал князь, — царь жив, он спасся от врагов, и мы идем в поход… Вина!..

— Иезус Мария! — воскликнул Стас, вскакивая на ноги.

Но волнение истощило молодого князя. Он зашатался, и подбежавший Стас принял его, лишившегося чувств, в свои объятия…

Стас бережно уложил своего пана и растерянно остановился у постели, бросая вокруг беспомощные взгляды. Патер медленно поднялся с места и не торопясь подошел к больному, движением руки отстранив Стаса. Он взял руку князя, потом приложил ухо к его груди.

— Иди, — тихо произнес он, выпрямляясь, — позови хозяина.

Еще он не окончил, как Стас стремительно сорвался с места, и его тяжелые сапоги загрохотали вниз по лестнице.

Когда Стас вышел, лицо патера Свежинского утратило свое холодное, заученное выражение. С невыразимой нежностью склонился он над лежащим неподвижно князем и жадным, исполненным любви взглядом впился в красивое, бледное лицо его. Губы патера что-то шептали, в глазах появился странный блеск, как бы от набегавших слез.

VIII

По лестнице послышались шаги. Патер выпрямился, и лицо его приняло прежнее безучастное выражение.

Дверь отворилась, и в комнату вошел Стас с невысокого роста мужчиной, средних лет, в черном, длинном кафтане. Это был московский лекарь Фидлер. Лицо его было безобразно, и не столько своими чертами, сколько выражением. Низкий откинутый лоб, острый, длинный нос, узкие губы, выдающийся вперед, как у рыбы, рот и маленькие злые, вечно бегающие глазки. Что-то хищное, лукавое и предательское было в этом лице. Остроконечная голова Фидлера была коротко острижена. Вместо усов торчали неопределенного цвета клочки волос.

Фидлер молча поклонился.

— Чтоб через десять минут было готово это лекарство, — произнес иезуит по-немецки, не отвечая на поклон Фидлера.

Свежинский вынул из кармана листок бумаги, на котором свинцовым карандашом написал рецепт. Фидлер взял рецепт и так же молча удалился.

Стас притаился в углу и неподвижно стоял, сдерживая дыхание, а патер, заложив за спину руки, молча начал ходить из угла в угол по тесной комнате. Его лицо было серьезно и задумчиво.

Ровно через десять минут в комнату тихо вошел Фидлер с большой склянкой к руке. Патер молча взял лекарство, налил немного в серебряную чарку, стоявшую на столе, и попробовал жидкость.

— Хорошо, — проговорил он, — возьми, — и он протянул Фидлеру несколько золотых.

Глаза Фидлера загорелись желтым, «золотым» огнем, он торопливо протянул костлявую, худую руку и на лету поймал золотые.

— Не надо ли еще чего святому отцу? — скрипучим, подобострастным голосом спросил он.

— Я позову, когда будет надо, — холодно ответил патер, подходя к больному.

Фидлер низко поклонился и бесшумно вышел из комнаты.

Патер велел Стасу подать вина, разбавил лекарство и при помощи Стаса, который держал голову князя, влил ему в рот питье. Князь поперхнулся, закашлялся, но проглотил лекарство. Через минуту он открыл уже глаза.

— Голова трещит, — произнес он с гримасой.

— Ничего, Владек, завтра ты будешь совсем здоров, — ласково ответил иезуит. — А ты, Стас, — продолжал он, — каждый час давай пану это лекарство. Понял? Вот столько, — добавил он, показывая чарку.

Стас наклонил голову.

— Постарайся уснуть, Владек, — произнес патер, накидывая на себя плащ. — Завтра я увижу тебя, и мы поговорим обо всем. Спи, сын мой, — и, благословив князя, патер вышел из комнат.

На темном дворе, у лестницы патера ждал Фидлер.

— Ну что? — спросил патер.

— Я нашел, — ответил Фидлер. — Недалеко от дворца стоит дом князя Ряполовского, что казнен Иоанном III, дом строил Марк, на том месте малая караулка, теперь пустая, оттуда есть ход до царских подвалов.

— Ты уверен? — спросил патер после некоторого молчания.

Фидлер хрипло рассмеялся.

— До вашего сюда прихода, — ответил он, — я побывал в царских погребах и принес оттуда не одну бутылку польского вина.

Патер задумался.

— А как оттуда пройти к царице? — спросил он.

— Лестница есть в покои царицы, — промолвил Фидлер. — Царь Димитрий знал этот ход Ряполовского и соединил его с покоями, но сам не успел спастись, и неизвестно почему не удалось бежать через него царице.

— Хорошо, идем, — решительно проговорил патер.

— Сейчас? — с некоторой тревогой спросил Фидлер.

— Сию минуту, — ответил патер. — Иди, — повелительно добавил он, вынимая из кармана потайной фонарь.

Фидлер весь съежился и мелкими дрожащими шагами пошел впереди.

Фидлер не смел ослушаться патера. Он был в его руках. Казалось, он родился предателем и шпионом. Никто лучше и ловчее его не мог бы проникнуть и в дом мелкого обывателя и в царский дворец, все выглядеть, все подслушать, отделить важное от ненужного и дать самые точные сведения. Он был трус, но его чисто звериная хитрость помогала ему избегать опасности. Его оружием был яд. И даже отец Свежинский, знакомый с этой страшной наукой, преклонялся перед знаниями Фидлера.