Скорбь Гвиннеда

— И правильно сделали, — одобрил Джаван, которому с трудом далась такая ложь. — Но теперь у нас появился отличные способ избавляться от Дерини заодно спасая их души. А разве забота о душе не есть первейшая задача пастыря?

— Я не позволю, чтобы мне указывал на мой долг мальчишка, даже если он принц крови, — прошипел Хьюберт. — Вы забываетесь, Джаван.

— Прошу прощения, если оскорбил вашу милость, — отозвался тот с поклоном. — Но я знаю наверняка, что куда лучше спасать души, чем губить их. Вы же не станете спорить с этим, ваша милость!

— Хм-м, посмотрим, — отрезал Хьюберт. — Мы вернемся к этому позже.

— Разумеется, ваша милость. Но пока, мне кажется, стоит удовлетвориться тем, что мастер Реван явно никакой не Дерини, и успокоиться на этом — потому что если вы попытаетесь его схватить, то придется иметь дело с толпой. А я бы не поставил на наш успех, если мы тронем их пророка. Он обладает странной силой, ваша милость, я почувствовал это. Но это не сила Дерини.

Он надеялся, что Хьюберт не решится испытать Ревана мерашей, но тот был непреклонен.

— Я не собираюсь применять силу без необходимости, — заявил он, отправив двоих стражников привести к нему Ревана. — Если с ним все в порядке, он и сам не откажется получить доказательство в присутствии всех этих людей, что он не Дерини. А если тут все же какая-то колдовская хитрость, мы это быстро выясним.

Реван, однако, подошел совершенно добровольно, учтиво приветствовал архиепископа и даже поцеловал его перстень в знак почтительности, как истинный сын Церкви.

— Для меня большая честь, ваша милость, — произнес он негромко, — что вы почли своим присутствием наше сборище. Люди будут рады видеть, что сам архиепископ явился засвидетельствовать чудо, кое мне посчастливилось принести. А то, что совершил наш принц, завоевало их сердца.

Хьюберт хмыкнул, обезоруженный такими восхвалениями.

— Не буду утверждать, будто понимаю, что тут творится, но мы не оставим попыток разобраться, будь уверен в этом. И я не стану брать тебя сейчас под стражу. Твоим последователям это может не понравиться.

— Да, вполне может, ваша милость, хотя они отпустят меня, если я им так велю.

— Ясно, — Хьюберт поморщился. — Тогда я спрошу тебя напрямую. Ты Дерини?

— Конечно, нет, ваша милость, — Реван улыбнулся. — Когда я был моложе и глупее, я служил в доме у Дерини, но это все осталось далеко в прошлом. Желает ли добрый отец Лиор испытать правдивость моих слов? Насколько мне известно, благословенные Custodes Fidei весьма искусны в разоблачении скрытых Дерини?

Хьюберт хохотнул.

— Ты думаешь, если ты заговорил об этом первый, то я передумаю проверять тебя? Тогда ты ошибся. Отец Лиор!

Он щелкнул пальцами, и священник тут же подскочил на зов, с мерашей наготове. Улыбнувшись, Реван протянул руку и почти не дернулся, когда иглы вонзились ему в ладонь. Лиор, вытащив «колючку», подмешал в кровь, выступившую из ранки, еще немного яду, но Реван лишь еще ласковее заулыбался и покачал головой.

— Вы оказали мне честь, отче, нанеся рану, подобную по местоположению, хотя и не по глубине, той, от которой страдал наш Господь на кресте. Но, право, я недостоин такого благословения. Я не достоин даже завязывать ремешки Его сандалий. Ибо воистину, я лишь скромный посланец, несущий слово Божие тем, кто блуждает во тьме. — Он указал подбородком на плененного Торквилла. — Не обязательно самому быть порождением Мрака, чтобы чувствовать Мрак в других и стремиться изгнать его с помощью света.

Стало очевидным, что Реван не поддается действию мераши. Хьюберт раздраженно хлопнул по руке одного из стражников, державших Ревана.

— Ладно, отпустите его. Не знаю, кто он такой, но точно не Дерини. Может, он и впрямь послан Господом, чтобы избавить нас от этого проклятия. Не ведаю. Пусть нам подведут лошадей. Я устал от всего этого. А нас с его высочеством еще ждет одно незаконченное дело по возвращении в Валорет.

Глава XXVI Нет мне мира, нет покоя, нет отрады: постигло несчастье. [27]

27

Иов 3:26

Джаван так долго стоял на коленях, что уже не чуял под собой ног, однако сознавал, что не может ни встать, ни изменить позу. Вот уже почти час он пробыл здесь, в этой крохотной полутемной келье без окон, куда архиепископ обычно отправлял провинившихся монахов. Жесткая молитвенная скамеечка была установлена спиной к двери, и на поверхности ее не то что не было обычной подушечки, а наоборот, были вырезаны из дерева кресты, глубоко впечатывавшиеся в кожу. Прямо на уровне глаз на беленой стене было изображение распятого Иисуса на кресте, окровавленного, мучающегося в агонии — такой Христос не ведал жалости к несчастным, ожидавшим наказания.

Об этой келейке Джаван слышал и раньше, но вот видел ее впервые. Он еще решил, что ему здорово повезло, ведь Хьюберт вполне мог бы отправить его и в башенную темницу. Он ощущал присутствие архиепископа у себя за спиной, темное и угрожающее. Единственный факел, горевший у двери, отбрасывал свет на епископское кресло у стены напротив.

Он осветил также фигуру Хьюберта, когда тот поднялся и встал перед Джаваном, поигрывая хлыстом с узлами, именуемым «малым учителем».

— Вы бросили мне вызов прилюдно, Джаван. — Архиепископ впервые подал голос с того момента, как вошел в келью. Тон его был обманчиво мягким. — Я могу простить многое, ибо вы еще молоды, но только не публичное ослушание, особенно в той ситуации, когда вам могла грозить опасность.

Стараясь сдержать дрожь, ибо он не желал выказать слабость перед врагом, Джаван склонил голову с выражением раскаяния и покорности и скрестил руки на груди. Босые ноги отчаянно ныли от холода, особенно покалеченная ступня, и он побоялся, как бы не упасть, когда придется вставать. Даже просто ходить босиком, без особого сапожка, было целой проблемой.

Впрочем, всего этого стоило ожидать. С самого начала Джаван знал, что за выходку у реки придется дорого заплатить. Он непростительно вел себя с Хьюбертом, и хотя тот никогда не осмелится причинить серьезный вред принцу крови, но мало ли иных способов привести бунтаря к покорности… и Джаван не сомневался, что архиепископ выберет самые неприятные. Препоручив принца заботам двух угрюмых, молчаливых Custodes из свиты, Хьюберт ни единым словом не обмолвился с ним за всю дорогу домой. Это монахи привели его в эту келью, после того как принц переоделся в сухую одежду. И сейчас он ощущал их присутствие за дверью.

— Джаван, сейчас я говорю с тобой не как один из регентов, но как пастырь. — Хьюберт издал тяжкий вздох. — Когда ты попросил дозволения приехать в Валорет для религиозного обучения, возможно, ты забыл, что тем самым обязался быть во всем покорным моей воле и уставу сего Дома. То, что ты еще не принес святых обетов, избавляет тебя от нужды блюсти бедность и целомудрие, но не повиновение. Я позволил тебе сопровождать нас в лагерь виллимитов, уверенный, что ты отдаешь себе в этом отчет. Я никак не ожидал, что ты бросишь мне вызов при всех, независимо от того, признал ли я позже твою правоту. Именно за эту строптивость ты стоишь сейчас здесь на коленях, и за нее понесешь наказание. Ты понимаешь это?

Джаван с несчастным видом поник головой.

— Да, ваша милость.

— А понимаешь ли ты, почему нельзя стерпеть такое скверное, недопустимое поведение?

— Да, ваша милость.

— Так почему его нельзя стерпеть?

— Потому что вы архиепископ и мой духовный отец, ваша милость, — пробормотал Джаван, зная, что именно этих слов Хьюберт ждет от него, и желая лишь поскорее завершить этот неприятный разговор. — Но… позвольте мне сказать ваша милость.

— Только если это имеет отношение к тому, что случилось. И, надеюсь, ты не собираешься подыскивать себе оправданий?